Главная » Здоровье » Принцип "партийности" и становление советской американистики: стоит ли ворошить прошлое? Принцип партийности в исследовании и преподавании истории Как проявлялся принцип партийности в литературе.

Принцип "партийности" и становление советской американистики: стоит ли ворошить прошлое? Принцип партийности в исследовании и преподавании истории Как проявлялся принцип партийности в литературе.

Новейшая история зарубежных стран являлась, пожалуй, наиболее сложной отраслью советской исторической науки. Проблема заключается в том, что, следуя марксистско-ленинской методологии, наши ученые должны были обосновывать постулаты партии о преимуществах социализма и порочности капиталистического пути развития, об антинародных устремлениях власть имущих в буржуазных странах, о неизбежности краха капитализма перед лицом победной поступи социализма. Иными словами, новейшая история трактовалась с позиции партийности исторической науки и, следовательно, являлась в значительной мере политизированной.

Принцип партийности стал определяющим в деятельности ученых. Он был сформулирован таким образом, что революционное сознание масс и отдельных его адептов в рядах ученого мира позволяло воспринимать его научно обоснованным. Действительно, принцип партийности провозглашал объективность в раскрытии различных явлений социальной жизни. Однако, сопоставляя основные категории этого принципа, можно прийти к заключению, что он допускал возможность необъективности в угоду "идеалам пролетариата". Вспомним, что теоретическую и методологическую основу исторической науки составляла марксистско-ленинская философия, которая, в свою очередь, прямо признавалась "открыто партийной". В учебниках по марксистско-ленинской философии вслед за классиками отмечалось, что принцип партийности рожден условиями классового общества и отражает борьбу между классами, что для революционной практики преобразования общества требуется революционная теория.

Контекст принципа партийности очевиден - хороши все средства, доказывающие, что пролетариат, направляемый Партией, всегда прав, так как его действия служат делу прогресса. "Вопрос стоит только так: буржуазная или социалистическая идеология. Середины здесь нет" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 6, с. 39).

В. И. Ленин, как всегда, выразился достаточно категорично и не оставил оппонентам шанса на объективность. Нарушать принцип партийности считалось самой жуткой крамолой. Он действительно стал одним из краеугольных камней официально-охранительной науки и мощным орудием Партии. "Научное мировоззрение, - подводила она итоги на излете своего могущества, - правильно отражая закономерности развития явлений природы и общества, защищает интересы тех классов, которые выступают как носители прогресса, за которыми будущее. В современных условиях таким мировоззрением является марксизм-ленинизм - мировоззрение самого передового класса - пролетариата и его авангарда, коммунистической партии. Партийность нашей философии (истории и других наук - В. О. ) заключается в том, что она сознательно и целенаправленно служит интересам великого дела строительства социализма и коммунизма. Принцип партийности требует последовательной и непримиримой борьбы с враждебными делу социализма теориями и взглядами" (Основы марксистско-ленинской философии. Учебник. М., 1981, с. 25). Думается, комментарии здесь излишни, хотя требует уточнения отношение к "буржуазной и ревизионистской лженауке", которые, в частности, считают, что партийность несовместима с научностью.

"Беспристрастной" социальной науки не может быть в обществе, построенном на классовой борьбе" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 23, с. 40). Таким образом, признавая буржуазную науку тоже партийной, ей априори отказывали в объективности на том основании, что ее выводы расходятся с мировоззрением "самого передового класса". "Партийность действительно не совпадает с научностью, - читаем мы в научном трактате, - когда философия выражает и защищает положение и интересы классов, которые сходят с исторической арены; в этом случае философия расходится с правдой жизни, с научной ее оценкой" (Основы марксистско-ленинской философии, с. 24). Очевидно, что синдром классовой борьбы, сковавший общественное сознание и парализовавший его партийной идеологией, не допускал и мысли о том, что есть духовный мир вне классовой борьбы, ибо многообразие социальной жизни является живительным источником плюрализма в научной деятельности, приводящего к рождению таких воззрений и концепций, которые позволяют во многом объяснить исторические явления и события.

Что же касается явных апологетов того или иного образа жизни, безапелляционно отстаивающих его преимущества, то их всегда хватало в рядах ученого мира независимо от национально-государственной принадлежности и отношение к ним было достаточно определенным.

Таким образом, современный историограф должен отдавать себе отчет в том, что он имеет дело не столько с исторической наукой в строгом академическом смысле, сколько с политической наукой. Поэтому важно отделить в исследованиях ученых их достижения в работе с историческим материалом и выводы, которые они делали под прессом идеологических установок Партии.

Ярким примером такой неоднозначной, противоречивой и во многом трагичной деятельности являются исследования в области новейшей истории США, хотя исследования других зарубежных стран привели ученых к аналогичным результатам. Нужно отдать должное партийному руководству страны. Оно всячески поддерживало ученых-американистов.

В 50-е гг. в Институте истории АН СССР был создан сектор истории США, в Институте мировой экономики и международных отношений АН СССР был создан американский отдел, в 1968 г. образован Институт США АН СССР. Создание этих центров по изучению США давало импульс развитию советской американистики. Появляются значительные исследования по истории США, "идейно-теоретический" уровень которых непрерывно совершенствовался, с начала 50-х гг. тематика исследований и их источниковедческая база расширялись. Только с 1945 по 1970 г. по истории США было создано 662 работы, не считая журнальных публикаций и статей в сборниках, большинство из которых посвящено проблемам внешней политики и классовой борьбы в США.

Смысл партийных установок понятен, он предопределил неизбежность определенных фальсификаций в работах исследователей в пользу официальных идеологических парадигм. Поэтому стоит ли ворошить прошлое заведомо зная возможные ответы на поставленные вопросы? Думается, что стоит, но не за тем, чтобы кого-то "пригвоздить к позорному столбу" за нанесенный ущерб науке. Ведущаяся в нашем обществе переоценка ценностей побуждает очистить наши знания от наслоений прошлых времен, без чего невозможно дальнейшее движение вперед.

Программа КПСС, выделяя задачи исторической науки, четко определила основные направления в ее развитии, которым должны были следовать советские историки: "Исследование проблем всемирной истории и современного мирового развития должно раскрывать закономерный процесс движения человечества к коммунизму, изменение соотношения сил в пользу социализма, обострение общего кризиса капитализма, крушение колониальной системы империализма и его последствия, подъем национально-освободительного движения народов" (Программа Коммунистической партии Советского Союза. М., 1971, с. 128).

Автор поставил перед собой задачу обозначить некоторые черты советской американистики новейшей истории США на первом этапе ее становления, т.е. в период между двумя мировыми войнами. Главная цель виделась в обобщении исторической литературы и выделении основных вопросов, находившихся в поле зрения ученых, освещении их трактовки в произведениях отдельных авторов и американистики в целом. В этом ключе стало возможным сделать некоторые общие выводы о развитии советской американистики, которые, как надеется автор, могут способствовать дальнейшему более детальному анализу ее состояния.

Начало советской американистики приходится на самые первые годы существования Советского государства. Ее ранний период продолжался где-то до середины 40-х гг., когда проявились ее основные черты. После войны американистика окончательно формируется в самостоятельную отрасль исторической науки.

В первые годы Советской власти, как уже отмечалось, были сформулированы основные партийные установки, составившие методологическую основу исторической науки. При изучении публикаций ранней советской американистики складывается впечатление, что советские историки во вторую очередь были заняты профессиональной исследовательской деятельностью, в первую - пропагандой партийных установок посредством подтягивания под них исторического материала. Таким образом, шел процесс превращения исторической науки в политическую дисциплину.

В своих произведениях, как известно, В. И. Ленин рассматривал империализм как высшую и последнюю стадию капитализма, который, имея общие признаки и закономерности развития, в каждой отдельной стране отличается своими особенностями. Наиболее развитыми империалистическими государствами он считал США, Англию, Францию, Германию. Анализируя империализм в этих странах, Ленин отметил характерные черты каждого из них. Если английский империализм был охарактеризован как колониальный, французский - ростовщический, германский - юнкерско-буржуазный, то американский империализм как кровавый .

Очевидно, что понятия "колониальный", "ростовщический", "юнкерско-буржуазный" могут быть подвергнуты социально-экономическому анализу. Понятие же "кровавый", по всей видимости, следует отнести к сфере идеологической публицистики, так как, расшифровывая это понятие, Ленин ограничивался заявлением, что США соединяют в себе все "родимые пятна буржуазного общества". В работах Ленина со всей определенностью прослеживается стремление сформировать "образ США" как государства, из которого исходит главное зло капитализма.

Откуда такая воинственная позиция в отношении этого государства? Думается, ее истоки в итогах Первой мировой войны. Нужно признать, что Ленин четко проследил, кто станет гегемоном послевоенного капиталистического мира. В войне, писал он, где каждое государство стремилось награбить для себя как можно больше, американские империалисты оказались победителями, "они сделали своими данниками все, даже самые богатые страны" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 37, с. 50). Таким образом, Ленину не давала покоя победа США, которая выразилась в том, что до войны они были "периферийным" государством-должником Англии, а после - превратились в страну-кредитора, к тому же владеющую передовой техникой и технологиями.

Прогностический ум Ленина выработал направление главного удара в предстоящем противостоянии государств с различным общественным строем: необходимо было "развенчать миф" об американской демократии и доказать, что за этой демократической ширмой скрывается небывалая поляризация труда и капитала; далее - "кровавый" характер американского империализма необходимо было показать в сфере международной жизни; и, наконец, как вершина "человеконенавистнической" сущности "акул" американского империализма была обоснована антисоветская направленность их политики. На этой четкой идеологической платформе пропагандистская машина большевиков стала оттачивать свое мастерство.

Ленин клеймил позором Америку за то, что ее богатством пользуется лишь ограниченный круг предпринимателей, а не трудящиеся массы. Негодование Ленина, искренне ненавидевшего империализм, понятно. Однако очевиден и его политический расчет. Будучи вдумчивым аналитиком, Ленин признавал наличие в США наибольшего развития техники, темпов прогресса. Он отмечал, что в США "буржуазная цивилизация принесла все свои роскошные плоды" (там же, с. 49). Вот это-то обстоятельство и могло стать предметом перспективного анализа, но тогда под удар могли быть поставлены естественный характер Октябрьского переворота, теория и практика социалистического государства и сам смысл идей большевизма.

Объективный анализ "пропасти между трудом и капиталом" мог дать неожиданные результаты. Действительно, очевидность экономических успехов США, рассматриваемая как тенденция, позволяла заключить, что эти успехи еще не достигли той ступени зрелости, когда они способны оказать влияние на преодоление социальных противоречий ("болезнь роста"). В перспективе же экономический рост при наличии и совершенствовании демократических атрибутов государства ведет к положительным изменениям в характере производственных отношений.

Ленина можно упрекнуть в необъективности, в том, что он недиалектически относился к буржуазному обществу, оценивая лишь какой-то определенный исторический момент его развития и т.п. Но, как политик, он был последователен: острота противоречий с буржуазным миром была фактом и, будучи государственным деятелем, он заботился о государственных интересах. Можно спорить о сущности социалистического государства, которое строили большевики, но, в общем, Ленин тактически был прав, когда критиковал буржуазные порядки, царившие в то время. Это позволяло отвлечь внимание от конституционно-демократических основ американского образа жизни и выделить лишь их несовершенные формы, присущие данному периоду времени.

Аналогичный подход к оценке американского образа жизни прослеживается у Ленина и при рассмотрении "политической надстройки". С одной стороны, когда было нужно, он признал прогрессивность республиканского строя США, их демократических учреждений и политических свобод. С другой - он всячески настаивал, что вся американская демократия, в сущности, фикция, так как в капиталистическом обществе не может быть ни демократии, ни равенства. Ибо, имея одинаковые политические права, буржуазия и рабочие занимают неравное положение в общественном производстве, а буржуазное государство ущемляет эти права в пользу буржуазии. "Возьмем Америку, - писал Ленин, - самую свободную и цивилизованную. Там демократическая республика. И что же? Нагло господствует кучка не миллионеров, а миллиардеров, а весь народ в рабстве и неволе" (там же, с. 83).

Сопоставляя факты пропагандистского мастерства Ленина, можно заметить, что в одном случае он не делает прогноза на будущее, поскольку речь могла идти об экономических успехах США: прогнозировать их было бы для Ленина нонсенсом. Однако заключение о наступлении "открытой реакции по всей линии", напротив, выгодно было показать как "политическую особенность империализма". Нестыковка логических построений здесь очевидна, но факт остается фактом - в то время торжествующий пролетариат не был озабочен глубоким анализом заявлений Вождя, они воспринимались как абсолютная истина. И это главное. Значит, основная цель была достигнута.

Разоблачение американского образа жизни необходимо было как обоснование призыва к всеобщей борьбе против происков империализма. Ленин великолепно просчитал, что в борьбе нужны союзники внутри США, поэтому он неоднократно апеллировал к трудовой Америке и однозначно заявлял, что американскому империализму, как и во всех капиталистических странах, противостоит сила, направленная против "реакции и всевластия монополий, за истинную свободу и демократию на деле, а не на словах". Ленин наставлял: "Американские революционные пролетарии призваны именно теперь сыграть особенно важную роль, как непримиримые враги империализма американского" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 222). Думается, что подобные заявления отражали в большей мере внутреннее желание автора, нежели реальное положение дел.

Как уже отмечалось, в стратегию Ленина входила критика деятельности американского империализма на международной арене, поскольку, утверждал он, в погоне за прибылью монополии не ограничиваются порабощением своих рабочих и стремятся к установлению мирового господства, к эксплуатации трудящихся других стран. С политэкономической точки зрения Ленин абсолютно прав: стремление к лидерству в мире явилось политическим следствием экономического могущества США. Вопрос заключается в том, как это обстоятельство использовалось в идеологической полемике. Наследие Ленина по вопросам внешней политики США значительно, его изучение приводит к заключению, что автор слишком категорично и прямолинейно оценивал их действия, старался порой не замечать выдвигавшиеся в то время разумные идеи межгосударственных отношений. Право на истину последовательно закреплялось за большевиками.

Не касаясь всего спектра международных отношений, рассмотрим характерный пример, связанный с отношением Ленина к политике В.Вильсона на Парижской мирной конференции. Попутно отметим, что в целом Ленин оценивал эту конференцию критически и не только потому, что державы занимались там переделом мира, но и потому, что Россия на конференцию допущена не была. Иными словами, державы дали веские основания для критики, однако при этом важно учитывать, что представители каждой из них отчаянно боролись за свои государственные интересы, к чему стремился и Ленин. И это то, что должно находиться в центре внимания наблюдателя и исследователя.

Как известно, Вильсон привез в Париж программу послевоенного устройства мира, в основу которой был положен проект устава Лиги Наций как коллективной организации, призванной мирными средствами разрешать международные проблемы и уберечь мир от дальнейших войн. Ленин хорошо понимал, насколько серьезные намерения преследует Вильсон в объединении капиталистического мира. Поэтому он не мог отдать приоритет в деле коллективной безопасности президенту США, эта функция виделась за большевиками. Ленин парировал заявления Вильсона очередным "разоблачением": истинная цель создания Лиги Наций, заявлял он, - объединение капиталистического мира под главенством США в целях борьбы против "красной угрозы".

Ленин был прав, да и сам Вильсон не скрывал, что он стремится уберечь мир от революции. Революция в России и политика большевиков, естественно, у многих в мире не укладывались в сознании. Однако, во-первых, Вильсон не призывал к "крестовому походу" против большевиков, во-вторых, так прямолинейно, как это делал Ленин, не стоит оценивать его политику. Международная деятельность держав не ограничивалась их антисоветизмом, в жизни было много иных проблем, требовавших своего решения. Но призыв к мировой революции заставлял задуматься о будущем. Перед лицом грозившей опасности Вильсон пытался так организовать общественную жизнь США и перестроить международные отношения, чтобы они могли избежать участи России. Неслучайно свою политику он называл "дорогой от революции". Однако Вильсон не был понят большинством ни на Парижской конференции, ни в самих США. Почему так получилось?

Ленин называл Вильсона "идолом мещан и пацифистов", которые верили, что он спасет мир и помирит эксплуататоров с эксплуатируемыми. Иными словами, Ленин невольно признал благие намерения Вильсона и верно оценил причины его неудач: послевоенное устройство мира зависело не от идеалистических построений американского президента, а от расчетливой политики Ж. Клемансо, Л. Джорджа и иже с ними.

Позиция держав фактически подтверждала правоту Ленина и позволила ему перехватить инициативу в выдвижении лозунга мирного сосуществования. Формула Ленина проста: "Пусть американские (как и другие - В.О. ) капиталисты не трогают нас. Мы их не тронем" (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 145). Данная позиция понятна: пока дело не дошло до мировой революции, необходимо было всеми средствами, включая пропагандистские, обеспечить международные условия для строитель-ства социализма в России. К тому же мирное сосуществование можно было поставить на службу такому строительству.

Ленин наряду с призывом к мирному сосуществованию предлагал экономические связи капиталистическим государствам. Он настаивал на том, что экономические и торговые связи есть форма сосуществования государств с различными социально-экономическими системами. Обосновывая этот принцип, Ленин априори констатировал, что обеим сторонам выгоднее вести торговые отношения, нежели воевать, обе стороны заинтересованы в нормализации торговых отношений. В общем-то в целом все так. Проблема в том, как примирить политическое противостояние с экономическими интересами, если таковые имелись у США?

Ленин и этот вопрос решал с позиции прагматизма. Разруху в стране он представил как составную часть всеобщего хаоса, который можно преодолеть только совместными усилиями. Ставя проблему с ног на голову, когда большевикам потребовалась техника, они готовы были говорить о мирном сосуществовании, но при этом подразумевалось, что оно не снимает имеющихся противоречий, а борьба принимает иные формы.

Создалась беспрецедентная ситуация. В условиях, когда правительства буржуазных государств объединялись под знаменем Лиги Наций, Ленин и партия большевиков провели свою политически и стратегически исключительную акцию по созданию Коминтерна, т.е. объединения революционеров различных стран против их правительств. Очевидно, что идея мирного сосуществования оказалась далекой от пацифизма. Ленин наставлял своих единомышленников по Коминтерну: "Политически мы должны использовать разногласия между противниками, и только глубокие разногласия, объясняемые глубочайшими экономическими причинами" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 42, с. 60).

В отношении США он учитывал их противоречия с Англией и Францией. "Америка сильна, ей теперь все должны, от нее все зависит, ее все больше ненавидят, она грабит всех, и она грабит очень оригинально", - писал он (там же, с. 60). Англия и Франция вышли из войны с колониями, а Америка, не имея колоний, оказалась на первом месте, став кредитором Европы. Под влияние США попали не только побежденные государства, но и победители. Отмечая это обстоятельство, Ленин говорил, что "Америка не может примириться с остальной Европой - это факт, доказанный историей" (там же, с. 67).

В данном кратком обзоре некоторых идей Ленина, содержащихся в его работах, обозначены основные позиции принципа партийности в оценке новейшей истории США, ставшего методологической основой официально-охранительной школы советских историков.

Внимание ранней советской американистики было обращено, в первую очередь, на такие вопросы, как влияние экономического развития США на формирование их внешнеполитического курса. Социальный заказ этого направления исследований очевиден, его исполнители могли создать значительную основу антиамериканской пропаганды. В работах большинства авторов отстаивался тезис о том, что экономическая мощь США толкает их монополии на поиски рынков и установление мирового господства; на базе своего экономического могущества Соединенные Штаты стремятся установить политическое влияние над миром. При этом важное значение приобретало "разоблачение" концепции "изоляционизма", которая никак не вписывалась в создаваемую схему намерений американских империалистов. С обстоятельностью ученых исследователи стремились показать его лживые корни, характер и направленность.

Советская американистика в период ее возникновения и становления представляла собой в целом единое направление исторической мысли, призванное отразить историю развития США с классовых позиций. В числе первых авторов можно назвать А. Бонч-Осмоловского, С. Тыртова, А. Георгиева, И. Генкина, С. Далина, С. Драбкину, В. Лана, М. Рубинштейна, А. Трояновского и др. В их работах содержатся исследования основных вопросов истории США. Вполне понятно, что круг таких вопросов был предопределен политическими целями. Все, что им не соответствовало, признавалось несущественным. Такие авторы, как М. Барановская, Ю. Вайнберг, В. Дмитриевский, А. Лебеденко, А. Рашковская, Н. Меньшой, Н. Омский, оставили после себя очерки, целью которых было популярно познакомить несведущих читателей с некоторыми "актуальными" вопросами истории США. Фактически эти авторы являются предтечей советской американистики новейшего периода. Они явились одними из первых, кто "нанес удар по фальсификаторам истории США".

В соответствии с указаниями Ленина внимание авторов было обращено на итоги развития США в годы Первой мировой войны, когда обозначился рост их экономического могущества и упрочилось положение самой могущественной в экономическом отношении державы. Справедливо отмечалось, что возросший экономический и финансовый вес США повлек за собой увеличение их роли в мировой политике. В работах исследователей отстаивался тезис о том, что, пользуясь своим положением могущественной державы и экономической зависимостью европейских стран от их капитала, США взяли курс на расширение своих сфер влияния в мире. Этому была подчинена вся политика правящего класса и внутренняя жизнь страны. Данные явления отражали вполне естественный процесс и в этой части исследователи в целом правы. Однако сделанные выводы были использованы для доказательства порочности политики официального Вашингтона, ему отказывалось в праве поступать так, как требовалось в соответствии с логикой развития международных отношений, и так, как того требовали национальные интересы США. Политика США, вполне понятно, была далека от идеала и давала основания для критики. Однако задача ученого видится не в том, чтобы судить по формуле "плохо - хорошо", а в строгом анализе явлений и тенденций развития, выработке экспертных оценок, имеющих фундаментальное или прикладное значение.

Над советскими же исследователями довлело учение марксизма-ленинизма об империализме вообще и об им-периализме США в частности, которое признавалось стройной теорией возникновения, развития и гибели капитализма и "вооружало прогрессивных людей всего мира грозным оружием в борьбе за светлое будущее человечества".

Из раннего периода советской американистики нам осталось в наследство значительное количество литературы, где предприняты попытки объяснить с точки зрения партийной теории специфику экономического развития США и его влияния на формирование внешней политики правительства.

В 1929 г. была опубликована книга М. Рубинштейна "Противоречия американского империализма". Основное внимание в ней уделено "развитию одного из наиболее узловых противоречий современного капитализма Соединенных Штатов: быстро нарастающего несоответствия производственного аппарата и платежеспособного спроса - в первую очередь покупательной способности широких масс" (Рубинштейн М. Противоречия американского капитализма. М.-Л., 1929, с. 8-9).

При этом важно было показать, что "депрессия 1927-1928 гг. является не случайностью, не кратковременным перерывом "процветания", не началом обычного цикличного кризиса довоенного типа, а одним из показателей глубоких сдвигов всей экономики Соединенных Штатов. Она лишь одно из первых проявлений нарастающего процесса империалистического перерождения и, в результате, загнивания американского капитализма" (там же, с. 13). В приведенном фрагменте из книги М. Рубинштейна четко прослеживается характерная черта "творчества" официально-охранительной науки - в целом верная констатация тех или иных явлений непременно дополняется заказным заявлением о том, что "у них там все плохо". В данном случае - это заявление о перерождении и загнивании империализма США вследствие особого характера депрессии. С позиции сегодняшнего опыта мирового развития абсурдность подобных заявлений очевидна. В числе слишком прямолинейных и наиболее распространенных в то время пассажей приведем основные выводы М. Рубинштейна о том, что:

Успешное развитие экономики США не только не уничтожило капиталистических противоречий, но и не смягчило их остроты;

"диспропорциональность экономического развития и вызванное ею несоответствие между ростом производства и платежеспособным спросом - стали особенно острыми как раз вследствие быстрого увеличения мощности производственного аппарата. Последнее было вызвано в последние годы в первую очередь рационализацией, которая другим концом била по рабочему классу, снижая его жизненный уровень и сокращая потребление";

Даже в период "процветания" уровень жизни подавляющего большинства трудящихся был далек от прожиточного минимума.

Как и в других капиталистических странах, в США капиталисты ищут выход из критических ситуаций путем наступления на заработную плату. Но снижение зарплаты сужает внутренний рынок и обостряет социально-экономические противоречия;

Несоответствие между потреблением и производством толкает империалистов к внешнеполитическим экспансиям, выражающимся в конечном счете в военных акциях и войнах;

Это, в свою очередь, сужает использование производственного аппарата внутри страны и приводит к загниванию всей системы капитализма (там же).

Важным направлением в деятельности официально-охранительной школы советских ученых всегда была критика "антинаучных фальсификаций апологетов американского империализма". С точки зрения конфронтационной идеологии такая деятельность представляется вполне естественной, но при условии, что критики сами будут воздерживаться от фальсификаций и с уважением относиться к позиции своих оппонентов. Но социальный заказ часто делал невозможным сохранение объективности при освещении поставленных вопросов.

Так получилось в отношении внешнеполитической концепции "изоляционизма". В концентрированном виде позиция советских ученых видна в лекциях А. Георгиева "Американский изоляционизм и его эволюция". Их автор отмечал, что уже после Первой мировой войны появилось мнение, что во внешней политике США верх взяли изоляционистские тенденции, которое было основано на двух фактах: нератификации Версальского мира сенатом США и неприсоединении к Лиге Наций. В качестве контраргумента в лекциях заявляется, что "скорее можно говорить об изменении форм и методов участия США в решении вопросов европейской политики в послевоенный период, чем о победе изоляционистских принципов" (Георгиев А. Американский изоляционизм и его эволюция. М., 1945, с. 7).

Внешне сказанное звучит убедительно. Однако концепция "изоляционизма" независимо от ее оценки советскими учеными получила большое распространение. И важно было разобраться, в чем же состоит изменение форм и методов политики США.

Такая попытка была предпринята А. Георгиевым, но она не столько проясняла ситуацию, сколько ее запутывала. Игнорируя "экономическую мощь" США, о которой много было написано в межвоенный период и которая позволяла им действовать уверенно на международной арене, автор связывал деятельность изоляционистов с боязнью определенных кругов конкуренции, а также с тем, что "значительные слои мелкой и отчасти средней буржуазии... экономически страдали от участия США в европейских войнах" (там же). После этого привлекательного социально-экономического обзора А. Георгиев, сообщал, что один из лидеров изоляционистов сенатор Бора, "принципиально не отвергая идеи международного сотрудничества..., в то же время требовал, чтобы США не брали на себя никаких связывающих обязательств и не заключали договоров" (там же, с. 7-8). Вот эту установку и важно было проанализировать, но в этом случае пришлось бы сделать выводы, не соответствовавшие социальному заказу. Поэтому автор обратился к иным аспектам темы, которые вполне прояснили его позицию. "Под флагом изоляционизма, - заявил А. Георгиев, - в настоящее время в США выступают различные "умиротворители" и профашисты. Современный американский изоляционизм представляет собой приспособленную к американским условиям форму профашистского движения" (там же, с. 8).

Таким образом, был найден стартер, который запускал очередной пропагандистский аргумент в разоблачении "лживости политики апологетов американского империализма": изоляционисты, проводящие традиционную внешнюю политику, принципы которой, кстати, были провозглашены еще Дж. Вашингтоном, и реакционные профашистские элементы, прикрывающиеся знаменем "изоляционизма". Эти элементы выражают интересы финансового капитала и, в первую очередь, той его части, которая тесно связана с германским империализмом через различные международные монополии.

Таким образом, А. Георгиев смешал различные политические течения и тонкости в принятии решений в один, как он назывался, реакционный курс США.

Стоявшая перед большевиками (выражаясь словами Ленина) архисложная задача - строительство первого в мире социалистического государства - побуждала их предпринимать максимум усилий к обеспечению внешних условий такого строительства перед лицом "объединенных сил империализма". Одним из направлений действий в сфере идеологии было "разоблачение антисоветской политики американского империализма". При чтении публикаций того времени может сложиться впечатление, что борьба против СССР была если не единственной, то основной заботой Вашингтона. Вместе с этим большое внимание в публикациях уделялось вопросам советско-американской торговли. Логика рассуждений здесь проста: политически можно было много говорить о реакционности американского империализма и его антисоветизме, но практически без современной техники социализм не построишь. Ленин отлично это понимал, когда заявлял: "Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами. Мы не против того, чтобы пользоваться капиталистическими локомотивами и сельскохозяйственными машинами..." (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 152).

Однако, как это было принято в большевистской пропаганде, необходимо было все поставить с ног на голову, поэтому со времен Ленина утвердилась историографическая традиция не акцентировать внимания на острых потребностях социалистического строительства, а представлять дело таким образом, будто США жизненно заинтересованы в торговых отношениях с СССР и без их нормализации вряд ли им удастся решить свои внутренние проблемы. "В конце концов мир должен будет прийти к нам за этим, невзирая на то, большевизм у нас или не большевизм" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 40, с. 153).

Наиболее интересно эта позиция прослеживается в работах, увидевших свет в связи с установлением советско-американских отношений. Вскоре после нормализации советско-американских отношений появились отклики в научных журналах, были написаны и первые брошюры, посвященные этому знаменательному событию. А в книге В.И.Лана "Классы и партии в США. Очерки по экономической и политической истории США" (М., 1937) специальная глава отведена установлению дипломатических отношений между США и СССР.

Анализ работ И. Генкина, В. Лана и других авторов показывает единство их взглядов по вопросу о характере политики США в отношении Советского Союза в начале 30-х гг. Мотивы признания СССР исследователи чаще всего связывают с успехами экономического развития СССР; с торговыми интересами США; с обострением международной обстановки; с широким движением трудящихся Америки за признание Страны Советов. Такой подход к оценке рассматриваемых событий прослеживается с первых довоенных работ и в последующие годы он разделялся большинством ученых.

В то же время можно заметить некоторые отличия в оценке значимости того или иного фактора, оказавшего влияние на поворот в политике Вашингтона по отношению к СССР. Одни авторы отдают приоритет экономическим интересам США, другие считают важнейшей причиной, побудившей Вашингтон отказаться от политики непризнания, ухудшение международного положения США.

Примечательно, что в довоенных работах особое внимание уделялось анализу советско-американской торговли как наиболее весомого фактора, побудившего США признать СССР. Такую точку зрения активно отстаивали В.Лан, И.Генкин, авторы ряда журнальных статей. При этом торговая заинтересованность США чаще всего увязывалась с ростом экономического могущества СССР. Еще в 1933 г. В.Лан писал: "Перелом в американо-советских отношениях обязан прежде всего и главным образом победам, одержанным СССР в борьбе за индустриализацию и коллективизацию" (Лан В. САСШ и СССР. Харьков, 1933, с.18). В последующих работах В.Лана и некоторых других авторов эта позиция получила развитие. В результате утвердилось мнение, что всестороннее укрепление советско-американской торговли создает прочный фундамент и для политических отношений.

Истоки подобных оценок обнаруживаются в заявлении И.В.Сталина, сделанном им в 1929 г. во время беседы с Кэмпбелом. "Лично я не считаю дипломатическое признание, - сказал он, - в данный момент решающим", необходима, прежде всего, нормализация торговых связей и создание юридической основы для них, тогда "вопрос о дипломатическом признании разрешится сам собой" (Сталин И.В. Собр. соч., т. 13, с. 152). Очевидно, что позиция Сталина вполне корреспондируется с тем, к чему стремился еще Ленин.

Призывы вождей находили широкий отклик на страницах научных изданий. Одним из наиболее распространенных было утверждение о том, что Советский Союз достиг колоссальных успехов в своем экономическом развитии, которые и привели США к расширению торговых связей с ним и к установлению дипломатических отношений. В действительности все было не совсем так. Интересно, что даже в работах 30-х гг. можно обнаружить статистический материал, который свидетельствует о том, что говорить о каком-то особом интересе США к торговле с СССР не приходится. Так, в предисловии к книге И.Генкина сообщалось, что "за 10 лет советско-американской торговли (1923-1933) при обороте в 621 млн. долл. только 139 млн. приходится на вывоз из СССР в США, а 482 млн. падают на экспорт из Соединенных Штатов в Советский Союз". За период с 1924 по 1931 г. СССР переместился в американском экспорте с 19-го на 6-е место (см.: Генкин И. Соединенные Штаты Америки и СССР: их политические и экономические взаимоотношения. М.-Л., 1934, с. 12). Однако приводятся эти примеры без каких-либо обобщений и умалчивается, что в первой половине 30-х гг. американский экспорт в СССР составлял всего 0,7% общего экспорта США (см.: Цветков Г. Политика США в отношении СССР накануне мировой войны. Киев, 1973, с. 52).

Авторы как ранних, так и более поздних работ располагали обширным фактическим материалом, отражающим реальную картину экспортно-импортных отношений между США и СССР. Наличие таких материалов (см., к примеру: Торговые отношения СССР с капиталистическими странами. М., 1938) побуждает подвергнуть сомнению утверждения о первостепенной заинтересованности правительства США в сотрудничестве с Советским Союзом по экономическим соображениям

Овсянников В.И.

Принцип "партийности" и становление советской американистики: внешняя политика США, их внутренняя жизнь и противоречия между державами

Международная деятельность США была, пожалуй, основным направлением в ранней советской американистике. С точки зрения формирования "образа врага" это вполне понятно. Основные тезисы о "кровавом характере американского империализма" переходили из одной публикации в другую. Каждый автор старался найти свои убедительные аргументы в поддержку этих тезисов. Поэтому мы имеем значительный историографический материал для анализа профессиональной деятельности наших ученых. Не ставя своей целью детально осветить все аспекты изучения внешней политики США, считаем целесообразным обратиться к материалу, который характеризует исследовательскую деятельность того времени по ее основным направлениям.

Роль проводника идеологии в межвоенный период выполняла партия большевиков, которая всеми средствами стремилась добиться идейного единства в обществе. Теоретическая работа партии фактически была направлена на доказательство исключительности советского государства. В системе аргументации значительную роль должен был сыграть сравнительный анализ "миролюбивой политики" ВКП(б) и советского правительства и "бесчинств" мирового империализма. Имеющийся материал со всей очевидностью свидетельствует о выполнении советскими историками партийно-политического заказа.

XIV съезд ВКП(б) оценил ситуацию, сложившуюся в мире в период стабилизации, "как расстановку сил для новой войны" (КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1970, т. 3, с. 14). На XV съезде ВКП(б) уже подчеркивалось и значительное обострение противоречий. "Таким образом, - записано в резолюции съезда, - капиталистическое развитие в целом обнаружило тенденцию сократить исторические сроки мирной "передышки", приблизить новую полосу больших империалистических войн и ускорить революционную развязку мировых конфликтов" (там же, т. 4, с. 14).

На последующих съездах (XVI и XVII) атмосфера продолжала нагнетаться. "Обнажаются и обостряются противоречия между важнейшими империалистическими странами, борьба за рынки сбыта, борьба за вывоз капитала, - отмечал Сталин, выступая на XVI съезде ВКП(б). - Теперь никого из капиталистических государств уже не удовлетворяет старое распределение сфер влияния и колоний. Они видят, что изменилось соотношение сил и нужно соответственно с этим переделить рынки сбыта, источники сырья, сферы влияния и т.д. Главное из этих противоречий - противоречие между США и Англией" (Сталин И. В . Собр. соч., т. 12, с. 248).

Таким образом, основными соперниками в борьбе были названы США и Англия. Данная позиция, естественно, определила выбор основного направления в деятельности наших ученых. Задачи американистики решались в большинстве случаев в ключе, определенном Сталиным в его выступлениях на съездах партии. Постановка этого вопроса была настолько важной, что к его пропаганде и восприятию необходимо было привлечь все мировое коммунистическое движение, поэтому он был озвучен в стенах Коминтерна. На его VI конгрессе подчеркивалось: "Противоречие между республикой доллара... и падающей колониальной Британской империей... является осью международных противоречий текущего периода, и именно здесь заложен узел грядущей борьбы за новый передел колониального (и не только колониального) мира".

Так была заложена теоретическая база исследований, которые не замедлили дать о себе знать. Мы имеем в виду книги таких авторов, как В. Аварин, А. Бонч-Омоловский и С. Тыров, М. Галкович, Л. Иванов и П. Смирнов, А. Кантарович, В. Лан, М. Рубинштейн, С. Севин, М. Танин, Н. Терентьев. Время выхода их в свет приходится на конец 20-х - первую половину 30-х гг., что не случайно. В эти годы был положен предел послевоенному "процветанию" капиталистического мира и он погрузился в экономический кризис.

Ранняя американистика представлена также статьями и обзорами текущих событий в журналах "Большевик", "Международная жизнь", "Мировое хозяйство и мировая политика", "Исторический журнал", "Историк-марксист" и др. Их авторами выступали А. Бурин, Е. Варга, Е. Всегов, А. Гальперин, А. Иоффе, П. Куроедов, П. Лапинский, А. Шипов и др.

Сопоставление выводов, сделанных авторами статей, с результатами исследований, изложенных в монографиях и брошюрах, показывает, что их позиции одинаковы, а оценки мировых событий не расходятся в принципиальных вопросах. При изучении источниковой базы рассматриваемых работ бросается в глаза широкое использование зарубежных исследований, а также периодики, в то время как удельный вес документов невелик.

Оценивая сильные и слабые стороны ранней советской американистики, следует учитывать, что ее становление в 20-30-е гг. было сопряжено с рядом трудностей, в том числе с недостатком достоверной информации, малым количеством профессиональных кадров и т. д. Это обусловило то, что ряд важнейших вопросов внешней политики США не нашел всестороннего отражения, а некоторые существенные аспекты остались вне поля зрения ученых. Их взгляд на тенденции в политике США, противоречия, определившиеся в период между мировыми войнами, видимо, следует рассматривать как упрощенный, вытекающий, чаще всего, из рассмотрения чисто внешних факторов, лежавших на поверхности событий.

Говоря о неизбежности перерастания конкурентной борьбы в вооруженное столкновение, исследователи игнорировали получившее большое распространение в США мнение, что наличие американских капиталов во многих частях земного шара делало излишним в период стабилизации применение оружия, поскольку лишь в условиях мира можно эффективно получать прибыль на вложенные за рубежом средства. "Исключительность" американского империализма, по мнению некоторых деловых и политических кругов, предоставляла возможность завоевания рынков чисто экономическим путем. Поэтому в определенный момент США выдвинули пацифистскую идею об объявлении войны вне закона. Чего добивался Вашингтон, так это "свободы морей" как залога успешной экономической деятельности; в отношении Китая продолжал действовать принцип "открытых дверей" - один из трех краеугольных камней внешней политики США. Неслучайно, когда разразился мировой экономический кризис и война становилась все более реальной, многие в Америке продолжали пацифистскую пропаганду. Наряду с этим сильные позиции продолжали сохранять изоляционисты.

При освещении американо-англо-японского морского соперничества практически не прозвучала мысль о том, что и после Вашингтонской, и после Лондонской конференций США продолжали отставать от соперников в морском вооружении и не спешили реализовать полученные на конференциях возможности. Только в 1934 г. Конгресс США принял решение о доведении к 1941 г. военно-морского флота США до нужных размеров. В публикациях также фактически не был разработан вопрос о перегруппировке сил на международной арене, что имеет особое значение применительно к 30-м гг., т. е. к периоду непосредственной подготовки Второй мировой войны. Ясно, что исторические события развивались гораздо сложнее предложенной нашими исследователями схемы, хотя она и отражала наиболее общие, очевидные явления. В числе трудов, традиционно посвященных анализу роста экономического могущества США и его влиянию на усиление роли Америки в мировой политике, а также определению других факторов, толкавших Вашингтон к расширению сфер влияния, можно назвать книги М. Рубинштейна "Противоречия американского капитализма" (М., 1929) и С. Севина "Воинствующая Америка" (М., 1930). "Величайшее значение для американской экономики, - считал С. Севин, - приобретает экспорт за границу, отчего борьба за внешние рынки сбыта становится во главу угла". Данная формула, характерная для многих публикаций, позволяла подвергнуть критике "псевдопацифистскую демагогию американского империализма" и доказывать наличие реальной угрозы для мира со стороны американского капитала.

В развернувшейся борьбе главный узел международных противоречий, как указывала Партия, находился между США и Англией. Одним из первых исследователей внешней политики США и англо-американских взаимоотношений был М. Танин, который опубликовал в 1927 г. книгу "Америка на мировой арене". Автор ставил вопрос: "Каков характер отношений между США и Англией?" Отвечая на него, автор писал о гегемонизме как США, так и Англии. Но, отмечал он, поскольку двух гегемонов капиталистического мира быть не могло, то "борьба между Англией и Америкой должна неизбежно, фатально все более обостряться" (Танин М. Америка на мировой арене. М.-Л., 1927, с. 168).

В числе исследователей американо-английских отношений следует выделить В. Лана. В своих работах он стремился показать динамику развития американо-английского соперничества, в них также отражены основные аспекты конкуренции. В 1935 г. в рецензии на брошюру В. Лана "Англия и Америка. Главный узел международных противоречий империализма", подписанной Б. Быховским, подчеркивалось, что автору работы удалось достичь поставленной перед ним задачи дать читателям "представление о важнейших противоречиях между Англией и Америкой" (За большевистскую книгу, 1935, N 3, с. 2). Оценка брошюры В.Лана в партийном органе представляется показательным фактом принципа партийности исторической науки, так как эта брошюра была написана по заказу Коминтерна. Неслучайно она начиналась заявлением о том, что американо-английский антагонизм являлся "главным противоречием, ведущим к вооруженной борьбе за новый передел мира".

Обострение конкуренции между ведущими державами капиталистического мира США и Англией явилось вполне логичным следствием мирового экономического кризиса. Действительно, в период кризиса обозначились противоречия, накапливавшиеся в 20-е гг. Советские исследователи в этой связи справедливо отмечали, что неспособность правительства США справиться с кризисом толкала их на усиление внешней экспансии. А. Бонч-Осмоловский и С. Тыртов, другие исследователи в своих работах подчеркивали, что среди мероприятий правительства США, направленных на преодоление кризиса, особое значение придавалось увеличению экспорта, в росте которого руководящие круги США видели "наилучший способ борьбы с депрессией, перепроизводством и безработицей".

Нужно отдать должное нашей официальной науке, она всегда мастерски умела компилировать отдельные факты в угоду партийным установкам. Это можно проследить на сюжете о механизме обострения отношений между США и Англией. Логика рассуждений примерно следующая. Соединенные Штаты не сломили сопротивление Англии. Мало того, английский капитал потеснил Америку в отдельных сферах конкуренции, а в годы кризиса Англия перешла в контрнаступление. "Америка же, видя как колониальная империя облегчает Англии перенесение кризиса, окончательно поняла, что при существующем разделе мира одни доллары не достаточны для ведения подобающей ей империалистической политики. Разбухший производственный аппарат США при суживающемся благодаря постоянной безработице и хроническому аграрному кризису внутреннем рынке требует расширения и закрепления за ним постоянных рынков за пределами своей страны" (Лан В. Англия и Америка. Главный узел международных противоречий империализма. М.-Л., 1934, с. 16).

Такова в общем виде концепция ранней советской американистики по вопросу об основах американо-английских противоречий. Можно сделать вывод, что в довоенный период ученые в целом верно выявили факторы экономического соперничества США и Англии, однако многим из них не удалось определить действие суммы таких факторов на тенденции в политике Вашингтона и Лондона, не были приняты во внимание, как это уже отмечалось выше, традиционные внешнеполитические концепции. Ошибочно утверждалось, что экономическая борьба обязательно должна была привести США и Англию к вооруженному столкновению и перерасти в мировую войну, что вокруг англо-американских противоречий группируются все прочие империалистические противоречия. В этом сказалось недопонимание характера противоречий и того факта, что ни США, ни Англия не исчерпали существовавших мирных средств разрешения конфликтов.

Изучение основных тенденций во внешней политике Соединенных Штатов в период между мировыми войнами не ограничивалось исследованием американо-английских противоречий. Внимание ряда исследователей было обращено также на американо-японские отношения как второй после американо-английского соперничества важнейший фактор борьбы империалистических держав за первенство в мире.

Интерес к событиям на Дальнем Востоке усилился в начале 30-х гг., что объясняется японской агрессией в Маньчжурию и образованием здесь очага напряженности. Появились публикации по темам, смежным с нашей. Можно назвать двухтомный труд В. Аварина "Империализм в Маньчжурии", книгу И. Горшенина "Маньчжурия и угроза японо-американской войны", исследование И. Трайнина "Империализм на Дальнем Востоке и СССР" и др. (подробнее см.: Баранцев Г. Японский империализм и подготовка войны//Книга и пролетарская революция, 1934, N 9).

Анализ американо-японских противоречий и позиции в данной ситуации Англии представляется важной составной частью ранней советской американистики. Этому посвящены специальные работы М. Галковича "Соединенные Штаты и дальневосточная проблема", А. Бонч-Осмоловского "Соединенные Штаты и проблема Тихого океана", а также исследование одного из крупнейших ученых 30-х гг. А. Кантаровича "Америка в борьбе за Китай". Будучи многоплановым специалистом по Китаю, А. Кантарович внес значительный вклад в исследование политики США в отношении Китая. Указанный труд в начале 60-х гг. был охарактеризован видным советским востоковедом В. Н. Никифоровым как "выдающееся исследование по истории американо-китайских отношений" (см.: Краткие сообщения Института народов Азии. 56. М., 1963, с. 146).

Стержнем работ является анализ характерных черт тихоокеанской проблемы и сущности противоречий держав в бассейне Тихого океана, наряду с этим авторы широко показали политику США в Китае, стратегическую обстановку на Тихом океане и Дальнем Востоке, а также рассмотрели перспективы войны и т. д. Отдельные аспекты американо-японского соперничества были подняты и в работах, рассмотренных выше.

Причину напряженности в бассейне Тихого океана и на Дальнем Востоке советские ученые видели в образовании американо-японо-английского клубка противоречий в этом регионе. Каждое государство строило свои взаимоотношения с партнерами исключительно с точки зрения собственных интересов, что вполне естественно. Материал рассматриваемых работ позволяет проследить схему изучения международных отношений в бассейне Тихого океана и на Дальнем Востоке: укрепление позиций США в Китае привело к сближению Англии и Японии перед Первой мировой войной; в годы войны ведущие позиции на Дальнем Востоке были захвачены Японией и Англия вступила в союз с Америкой; усиление влияния США на мировой арене в начале 20-х гг. повлекло за собой восстановление антиамериканского англо-японского блока после Вашингтонской конференции; бурные события первой половины 30-х гг. (активизация Японии на Дальнем Востоке) заставили Англию и США "более терпимо относиться друг к другу". Англо-американское "сближение", по утверждению В. Лана, не имело стабильности, ибо Англия всячески использовала противоречия между США и Японией, желая натравить их друг на друга. Это, писал В.Лан, основа политики Англии. Таким образом, совершенно очевидно, что Вашингтон и Лондон при достижении своих целей в основу политики закладывали пресловутый принцип "баланса сил".

Данную позицию разделял и значительно углубил А. Кантарович. Он рассмотрел политику США в отношении Китая с 80-х гг. XVIII в. до 1935 г., причем половина книги посвящена событиям периода новейшей истории.

Заслугой А. Кантаровича является то, что он предпринял попытку показать перспективу развития противоречий на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана, а также будущей войны в этом районе мира из-за американо-японских противоречий, не считая при этом американо-английское соперничество ведущим фактором тихоокеанской проблемы. Вместе с этим его работа не лишена имевших место в конце 20-х - начале 30-х гг. упрощенных взглядов на американо-английские отношения как "главный узел международных противоречий империализма".

Наиболее вероятным результатом американо-японского соперничества А.Кантарович считал войну. При этом он отмечал, что США не ставили "перед собой конкретную и близкую перспективу войны на Тихом океане", хотя "опасность войны колоссально выросла и продолжает расти". Соединенным Штатам необходимо было время, чтобы подготовиться к войне (Кантарович А. Америка в борьбе за Китай. М., 1935, с. 604).

Исследования противоречий на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана оказались более плодотворными в сравнении с оценкой политики Вашингтона в отношении Англии (и других европейских держав). Однако эти исследования также могут служить примером отрицательного влияния идеологического пресса на становление советской американистики, да и всей советской исторической науки. К примеру, определяя Японию как "третий могущественный фактор тихоокеанской проблемы", ученые все же исходили из того, что "основной мировой конфликт современности" развивается между США и Англией, а Япония "стоит между основными соперниками, имея с каждым из них свои особые противоречия, свои старые счеты". Уважая историков тех лет и понимая трудности, с которыми им приходилось сталкиваться, хотелось бы заметить - складывается впечатление, что в ряде работ их авторы не всегда писали то, что думали, так как фактический материал исследований порой расходится со сделанными выводами. К чести советских историков, в ряде публикаций им удавалось сделать прогнозы, шедшие вразрез с установками Партии. К примеру, А. Бонч-Осмоловский в 1930 г. рассмотрел три варианта развития конфликта: между США и Японией, США и Англией, Англией и Японией. Менее вероятной автор считал японо-английскую войну, поскольку в такой войне в любом случае выиграла бы Америка. В отличие от некоторых других исследователей (Л. Иванов, П. Смирнов и др.), наиболее вероятной, по его мнению, была перспектива войны между США и Японией. Ведение войны с Японией было сопряжено для США с рядом трудностей, в числе которых А. Бонч-Осмоловский указал их значительное удаление от Японских островов и недостаток военно-морских баз. Исходя из этого, он предполагал, что "тактический успех ожидает Японию в первые же дни кампании", но со временем США смогут организовать блокаду Японии с целью отрезать ее от сырьевых районов (см.: Бонч-Осмоловский А. Соединенные Штаты и проблема Тихого океана. М.-Л., 1930, с. 63).

Вероятность развязывания американо-японской войны не исключали и некоторые другие исследователи. Так, И. Горшенин одну из глав своей книги назвал "Главный очаг новой империалистической войны", имея в виду, в отличие от официальной установки, противоречия США и Японии на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана. Твердую позицию в этом вопросе занял В. Аварин. Он писал, что в начале 30-х гг. "наступает критический период в противоречиях между японским и американским империализмом". Представляет значительный интерес его утверждение о том, что "вся совокупность противоречий между американским и японским империализмом в бассейне Тихого океана уже обнаружилась, вся неизбежность более или менее скорого кровавого столкновения между ними стала ясной" (Аварин В. Империализм в Маньчжурии. М.-Л., 1934, т. 1, с. 181). Так же считал М. Галкович. Если не произойдет смягчения американо-японских противоречий, подчеркивал он, избежать войны между ними будет невозможно. М. Галкович как и А. Бонч-Осмоловский, видел те трудности географического порядка, которые встанут перед США в случае их войны с Японией. Однако, по его мнению, Япония должна была оказаться в значительно более сложном положении, чем Соединенные Штаты. В первую очередь у М. Галковича вызывала сомнение возможность Японии вести затяжную войну в силу отсутствия у нее достаточного количества полезных ископаемых (см.: Галкович М. Соединенные Штаты и дальневосточная проблема. М.-Л. 1928, с. 186).

В отличие от А. Бонч-Осмоловского, который предполагал, что в американо-японской войне Англия будет нейтральна, М. Галкович считал возможной поддержку США Англией, несмотря на имевшиеся между ними противоречия. "Все же есть ряд причин, - писал М. Галкович, - которые, по всей вероятности, толкнут Англию на помощь Соединенным Штатам. Это - желание удержать за собой доминионы, не дать возможности распасться империи. Таким образом, во время предстоящего японо-американского столкновения Австралия, Новая Зеландия и Канада, тесно связанные с Америкой, заставят метрополию выступить на помощь Соединенным Штатам или разорвут с нею" (там же).

В заключение хотелось бы отметить прозорливую мысль, высказанную в 1938 г. Е. Жуковым, о зревших в то время планах милитаристской Японии. Говоря, что "военный фашизм Японии представляет собой серьезнейшую угрозу миру", Е. Жуков утверждал, что Япония готовит "войну против САСШ, а в перспективе и с Англией за господство в тихоокеанском бассейне, а затем - за мировое господство" (Жуков Е. О японском фашизме//Мировое хозяйство и мировая политика, 1933, N 10). В подобных оценках наиболее реально отражена расстановка сил на Дальнем Востоке и в бассейне Тихого океана в начале 30-х гг.

Важным звеном в развитии исторической науки является создание обобщающих работ, в которых освещались различные аспекты не только внешней политики США, но и их внутренней жизни. В ранней советской американистике попытки создания подобных работ предпринимались неоднократно. Различные авторы преследовали не всегда одинаковые цели (см., например: Барановская М. Америка в наши дни. М.-Л., 1925; Зубок Л . Соединенные Штаты Америки в 1918-1941 гг. М., 1945; Лан В . Классы и партии в США. Очерки экономической и политической истории США. М., 1937; Его же. США. М., 1939; Меньшой А. Свободная Америка. Одесса, 1919; Его же. Англо-Американские портреты. М., 1925; Омский Н. Североамериканские Соединенные Штаты. Л., 1930; и др.). Эти работы отличаются и по объему, и по кругу вопросов, раскрывающих основные проблемы истории США. Сравнивая работы А. Меньшого, В. Лана, Л. Зубока, можно отметить, что А. Меньшой ставил задачу обратить внимание советской общественности на теневые стороны американского образа жизни. В.Лан преследовал цель по возможности полно изложить историю США. Что же касается лекций Л.Зубока, то в них автор подвел итог развитию США в период между двумя мировыми войнами.

Очерк А. Меньшого "Свободная Америка", вышел в свет в 1919 г. Он может служить своеобразным предисловием к советской американистике и ярким образцом характеристики и критики американского имперализма того времени, основанных на классовом подходе в оценке американской действительности. Следуя курсу Партии на мировую революцию, А. Меньшой констатировал: "Мировая империалистическая война на наших глазах превращается в мировую гражданскую войну" (Меньшой А . Свободная Америка, с. 3). Ведущее место в этой войне он отводил Советской России и США: Советская Россия возглавляет лагерь революции, а США - лагерь империализма. По сути, он был прав, когда, иронизируя над стремлением Вашингтона, писал: "Безбожники, анархисты, большевики хотят погубить весь мир", а вот Америка - самая демократическая, самая свободолюбивая страна, берет на себя миссию спасти мир от этой угрозы. Из Америки, где никогда не было ни царей, ни королей, а все граждане равны и имеют демократические свободы, демократия должна распространяться по всей земле. Однако, по мнению А. Меньшого, все это не так: в США самый настоящий самодержавный строй. Капитал здесь царь-самодержец. Если Рокфеллера можно назвать нефтяным королем, то рабочий прикреплен к его заводу как крепостной и является живой машиной. Хотя Конституция США и разрешает рабочим стачки, она не гарантирует, что стачечникам не будет организован погром наемной армией американских "королей" или регулярными войсками, как это было во время стачек в Бисби и Лудлоу (см. там же).

В книге "Англо-Американские портреты" А. Меньшой продолжил тему и дал политическую характеристику некоторым деятелям США, а на этом фоне показал механизм управления государством в капиталистическом мире. Логика автора проста и однозначна: президент в США является выразителем интересов крупных монополий и финансовых групп. Коли так, то автор постарался высмеять деятельность президентов, как ничего не значащую. Так, вся сложная деятельность выдающегося политика того времени В. Вильсона была сведена к "трагикомедии". Гардинг, по его мнению, всего лишь Тафт номер два с поправкой на глупость. "Гардинг дурак определенный, установившийся, устойчивый" (Меньшой А. Англо-Американские портреты, с. 96).

Попутно отметим, что писавшие в то время об Америке, следуя лексике своих вождей, часто вместо веских аргументов прибегали к крепким выражениям, что, видимо, считалось не дурным тоном, а выражением социальной позиции человека-класса, призванного судить неугодных себе. При этом следует заметить - и американский образ жизни, и политика Вашингтона, и действия монополий были, конечно, далеки от совершенства, они давали массу оснований для критики. Однако в познавательном плане важно было рассмотреть американскую действительность не в "замочную скважину", а с точки зрения степени зрелости царивших в Америке общественных порядков и возможных перспектив их совершенствования. Такой подход был заблокирован постулатом о загнивании империализма и историческая наука оказалась неспособной выполнить свое предназначение, а труд исследователей оказался малоэффективным. Важную роль сыграла также формула Ленина о том, что чем больше развивается капиталистическое общество, тем больше попираются права народа, а с появлением монополий капиталисты переходят к открытой реакции, что является политической особенностью империализма.

В конце 20-х гг. Институт мирового хозяйства и мировой экономики решил составить многотомный труд по истории США. Работа не была осуществлена, но вышла книга В. Лана "Классы и партии в США. Очерки по экономической и политической истории США", в которую вошли и материалы готовившегося многотомника. В книге охвачены основные вопросы истории США от колониального периода до времен, современных автору. Основная цель книги: выяснить экономические и политические условия классовой борьбы в США. Спустя два года (в 1939 г.) вышла вторая книга В. Лана "США". Круг рассмотренных в ней вопросов идентичен первой работе. В ней получили дальнейшее развитие взгляды автора на основные проблемы истории США.

Нужно отдать должное В. Лану - в его книгах собран большой материал о состоянии промышленности, транспорта, трестов, банковской системы, внешней торговли, сельского хозяйства США. Однако и ему не удалось преодолеть политических схем при анализе этого материала.

Основными "язвами" капитализма В. Лан справедливо считал циклические кризисы. Он показал, как радужные мечты "просперити" и ожидания скорого исчезновения нищеты сменились невиданным по силе крахом. При рассмотрении тех путей преодоления кризиса, которыми шли правящие классы США, основное внимание автор обращал на политику Ф. Рузвельта. Вывод о мерах Рузвельта сводится к следующему: в "новом курсе" нет ничего нового, так как большинство его экспериментов давно уже известны и были приняты не как обдуманный план, а как спасательные меры, внезапно, в виде скорой помощи, под влиянием происходящих событий: "Крах банков - мораторий по долгам и закон о банках; угрожающая безработица - закон об оздоровлении промышленности; фермерские забастовки и фермерские восстания - закон о сельском хозяйстве и инфляции. Больше всего применимы к Рузвельту слова, неоднократно повторенные Линкольном: "Не я руковожу событиями, а - события руководят мною"" (Лан В. Классы и партии в США, с. 294).

Основной тезис В. Лана в общем-то верен. Однако, анализируя политику Ф. Рузвельта, правильнее было бы обратить внимание не на известность принимавшихся мер, а на их эффект. Тогда бы стала возможной более объективная оценка государственного регулирования. Но такая оценка могла бы нарушить утверждение о невозможности регулирования в условиях капитализма, ведь Партия считала, что смысл "нового курса" заключается лишь в некотором обуздании наиболее необузданных отдельных представителей капиталистического профита, в некотором усилении регулирующего начала в народном хозяйстве (И. Сталин ).

На "слово Партии" исследователи откликнулись "научным обоснованием" причин "нового курса" как проявления слабости и гнилости капитализма в США. В противовес толкованиям государственно-монополистического капитализма как нового его этапа, связанного с развитием регулирующих начал со стороны государства, они писали о невозможности устранения противоречий, лежащих в основе капиталистического способа производства с помощью такого регулирования. Государственно-монополистический капитализм - это, по их мнению, не прогресс капитализма, а его загнивание, поэтому судьба экономической политики Рузвельта от начала до конца связана с судьбой самой капиталистической системы.

Большая часть книги "Классы и партии в США", о чем говорит и ее название, посвящена анализу классовой структуры американского общества и политическим партиям.

Наиболее влиятельным движением в среде рабочего класса являются профсоюзы и в первую очередь АФТ. Деятельность АФТ рассмотрена В. Ланом традиционно с точки зрения оппортунистической ориентации ее лидеров, что привело Федерацию к ряду потрясений и противостоянию политике лидеров основной массы рядовых членов.

Следуя традиции, В. Лан акцентировал внимание на поиске в профсоюзном движении элементов политической деятельности как критерия ее оценки. Поэтому переломным моментом в профсоюзном движении показан съезд АФТ, состоявшийся в 1935 г. в Атлантик-Сити, на котором впервые был поставлен вопрос об отказе от политики классового сотрудничества и переходе к классовой борьбе и высказывалось требование покончить с цеховой раздробленностью, организовать союзы по производственному признаку. В это время в АФТ выделилась оппозиция во главе с Д. Льюисом, организовавшая для пропаганды своих идей Комитет Производственных Профсоюзов (КПП). КПП поставил своей задачей укрепление профессиональных союзов и поднятие престижа Американской Федерации Труда путем организации не организованных, в первую очередь на предприятиях массового производства... (Лан В. США, с. 161).

В работах В. Лана получила концентрированное выражение позиция советских ученых по проблеме классовой борьбы в США, основывавшаяся на призыве Ленина к американским революционным пролетариям "сыграть особенно важную роль как непримиримые враги империализма американского" (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 41, с. 222).

В числе исследователей классовой борьбы в США видное место занимают М. Барановская, С. Драбкина, М. Рубинштейн, оставившие нам в наследство специальные работы, посвященные анализу реформистских и революционных элементов в рабочем движении США (см.: Барановская М. Американские тред-юнионы. М.-Л., 1930; Драбкина С. Современное профсоюзное движение США. М., 1940; Рубинштейн М. Социальные корни реформизма. М., 1926). Авторы стремились показать социальную природу реформизма, методы "подкупа" буржуазией рабочей аристократии, а также психологическое воздействие капитала на рабочие массы и др. Основные тезисы писавших о реформизме были направлены против утверждений о нем как о пути "демократизации взаимоотношений труда и капитала". Критическая деятельность наших ученых показательна. Она протекала в то время, как буржуазное общество, будучи озабоченным своим несовершенством, искало пути к гармонии классовых интересов. Советская же пропаганда упорно твердила, что такая гармония невозможна, и рабочие США должны стать "врагами империализма". Поскольку большевики настаивали на революционном преобразовании мира, то их не могло устраивать то обстоятельство, что "мелкая экономическая борьба за "рабочий договор" - заработную плату и социальное законодательство - ничем не угрожала основным устоям капитализма, тем более, что и эта борьба по мере развития профдвижения все более заменялась соглашениями, переговорами и уступками" (Рубинштейн М. Социальные корни реформизма, с. 36).

Устойчивость реформистской тенденции в рабочем движении США не могла не беспокоить пытливый ум ученых. Они всячески старались вскрыть причины "низкой организованности" американских рабочих. Интересны в этом отношении размышления М. Барановской, которая обвиняла их в том, что на заре американского капитализма многие американские рабочие и рабочие-эмигранты рассматривали завод как путь к накоплению денег и открытию своего "дела". Это стремление привело рабочих к тому, что они позже, чем их братья в Европе, поняли, что представляют собой единый класс, интересы которого противоположны и антагонистичны интересам буржуазии.

Блестящий с точки зрения большевистской пропаганды пассаж М. Барановской был доведен до полного абсурда Н. Омским. Низкий уровень "сознательности широких рабочих масс" Америки он объяснял следующим образом: "Долгое время Америка давала возможность обогащаться многим трудящимся, было время, когда рабочий мог стать богачом. Мечта о миллионах глубоко проникла в массы. Рабочие мало думали о массовой борьбе с буржуазией, надеясь добиться благосостояния в одиночку" (Омский Н. Североамериканские Соединенные Штаты, с. 44). Думается, комментарии здесь излишни.

Если работа М. Рубинштейна была написана в период, когда США находились в условиях "процветания", а книги М. Барановской и Н. Омского - еще только начинающегося кризиса и касались состояния рабочего и профсоюзного движения в не пережившей еще экономического катаклизма Америке, то книга С. Драбкиной вышла после того, как США пережили экономический крах, многое изменивший в жизни и сознании американцев. Основная цель ее работы - анализ перемен, которые произошли в рабочем движении. Используя потрясения буржуазного общества как доказательство его гниения, важно было показать рост самосознания американских пролетариев, который всячески тормозился действиями лидеров АФТ. А это привело к выделению в ней левого крыла и образованию Конгресса Производственных Профсоюзов, с которым многие авторы связывали начало нового этапа в профсоюзном движении, когда развернется политическая борьба под руководством американских коммунистов.

В 30-е гг. громить оппортунистов в рядах американского рабочего движения было легко и почетно. Партия всегда призывала к этому. А в 1931 г. подоспела статья И. В.Сталина "О некоторых вопросах истории большевизма. Письмо в редакцию журнала "Пролетарская революция", в которой он "решительно протестовал" против публикации в этом журнале дискуссионной статьи Слуцкого "Большевики о германской социал-демократии в период ее предвоенного кризиса". Гнев Сталина вызвала и статья Слуцкого, и даже попытка журнала дискутировать по поднятым в ней вопросам. Сталин "пригвоздил к позорному столбу" всякие попытки дискуссий по "аксиомам большевизма", одной из которых являлась непримиримая борьба с оппортунизмом, т. е. с диссидентством в рабочем движении. "Ленинизм, - отчеканил он, - родился, вырос и окреп в беспощадной борьбе с оппортунизмом всех мастей" (Сталин И. В. Собр. соч., т. 13, с. 85).

После таких слов Вождя историкам ничего не оставалось, как проводить дело Партии в жизнь, помочь американским пролетариям освободиться от оков оппортунизма и встать на единственно верный путь революционной борьбы.

Убедить читателей в политической деятельности американского пролетариата было важно с точки зрения доказательства его активного противостояния существовавшим порядкам, а значит, и верности тезиса об антинародном характере американского империализма. Выигрышным в этом отношении представлялся материал о формировании коммунистического движения в США. На примерах забастовочной борьбы рабочего класса исследователи стремились доказать читателям предательскую позицию АФТ и Социалистической партии, что привело к выделению левого крыла в Социалистической партии и образованию из него коммунистического движения. Поскольку деятельность коммунистов не заняла видного места в политической жизни Америки, то пришлось по крупицам собирать материал и так препарировать его, чтобы создавалась видимость нарастания политической борьбы пролетариата и роста его сознательности.

Анализ партий США в книге В. Лана заканчивается характеристикой буржуазных партий демократов и республиканцев. Автор назвал буржуазные партии "двуединой партией" крупного капитала; этот вывод основан, писал В. Лан, на практическом исчезновении принципиальной разницы между ними. Основная борьба ведется между двумя течениями, которые имеют место и в Демократической, и в Республиканской партиях. Первое течение - прогрессисты, чаще всего обосновывающие свои идеи "недопотреблением". "Они считают, - отмечал автор, - что для сохранения и оздоровления капитализма государство должно направить свои усилия в первую очередь на ущемление аппетитов грабительских монополий и на повышение покупательной способности широких слоев населения". Второе течение - консерваторы, они проповедуют обратное: "Благосостояние страны зависит исключительно от положения крупнейших банков и трестов" (Лан В. И. Классы и партии в США..., с. 482-483). Признавая данный вывод в целом верным, необходимо заметить, что при освещении деятельности буржуазных политических партий над В.Ланом довлело стремление поиска негативных черт такой деятельности, что не позволило ему объективно разобраться во всех аспектах роли демократов и республиканцев в общественной жизни США.

В ранней советской американистике обращают на себя внимание лекции Л.Зубока, прочитанные им на Ленинских курсах ЦК ВКП(б). Он первым разработал курс лекций по новейшей истории, положенный в 1946 г. в основу учебного пособия для высших учебных заведений. Впервые лекции Л.Зубока были опубликованы в 1940 г. (охватывали период с 1918 по 1923 г.) и в 1944 г. (период с 1924 по 1941 г.). В 1945 г. они были переизданы под названием "Соединенные Штаты Америки в 1918-1941 гг.".

Специфика лекций позволила их автору коротко, но вместе с этим четко изложить основные моменты истории США. Таким образом, в лекциях Л.Зубока возможно увидеть общую картину Соединенных Штатов между двумя войнами, как она представлялась нашей официальной исторической наукой.

Обсуждение статьи

МЕТОДОЛОГИЯ, ИСТОРИОГРАФИЯ, ИСТОЧНИКОВЕДЕНИЕ

ПРИНЦИП ПАРТИЙНОСТИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ: НЕАКТУАЛЬНОЕ НАСЛЕДИЕ СОВЕТСКИХ ВРЕМЕН ИЛИ СЕГОДНЯШНЯЯ МЕТОДОЛОГИЧЕСКАЯ ДАННОСТЬ? (ДИСКУССИОННЫЕ ЗАМЕТКИ)

Поволжский филиал Института российской истории РАН, г.Самара

Поступила в редакцию 29.09.2015

В статье анализируется принцип партийности исторической науки как в советский период, так и на современном этапе ее развития. Материал изложен в дискуссионном ключе. Ключевые слова: принцип партийности, К. Маркс, Ф. Энгельс, В.И. Ленин, методология, советский период, марксизм-ленинизм, объективность, социальный подход.

В начале XXI века выглядит аксиоматичным тезис о том, что современное научное знание - нелинейная система, состоящая из большого числа элементов3. Особенность их заключается в том, что они не являются однородными, что еще больше усложняет науку как систему4. Поэтому в научном исследовании, кроме методологических подходов, важное место отводится и методологическим принципам5. Их значимость, в частности, для исторической науки усиливается тем, что предмет ее исследования в подавляющем большинстве случаев отличается многоаспектностью6. Следовательно, не исключаются и плюрализм, и субъективизм в трактовке тех или иных аспектов предмета исследования. Здесь-то и нужны принципы в качестве методологических ориентиров7.

Что характерно: современные исследователи смело оперируют многими принципами исторической науки, ставя при этом во главу угла основополагающие из них - объективности8 и историзма. И такая постановка решения научной

Ипполитов Георгий Михайлович, доктор исторических наук, профессор, ведущий научный сотрудник Поволжского филиала Института российской истории РАН, профессор кафедры философии Поволжского государственного университета телекоммуникаций и информатики, г.Самара. E-mail: [email protected]

Едва появится на свет Божий новая идея, тотчас все узкие эгоизмы, все ребяческие тщеславия, вся упрямая партийность... набрасываются на неё, овладевают ею, выворачивают её наизнанку, искажают её.

П.Я. Чаадаев1

Наука о культуре, обществе и истории должна быть также свободна от оценочных суждений, как и наука естественная. Вкусы историка не должны вторгаться в пределы его научных суждений.

проблемы не вызывает особых дискуссий. Но как только дело доходит до принципа партийности, сразу возникает поле спора, на котором иногда нормальные научные дискуссии переходят в разряд полемики. Причем полемики (а она, естественно, имеет в науке право на жизнь), носившей в лихие девяностые иногда даже «зу-бодробильный» характер.

Стратегия и логика научно-исторического исследования настоятельно диктуют начать освещение темы, означенной выше, с раскрытия основных вех процесса генезиса и эволюции принципа партийности исторической науки. Ведь еще в 1965 г. М.В. Нечкина высказала очень оригинальное суждение, когда посчитала, что

нельзя разделять историю исторической науки и историю мысли, в первую очередь исторической. По мнению крупного советского ученого, без истории мысли «наука превращается в груду фактов, а история науки - в простую библиографию предмета»9. И вряд ли здесь что-нибудь можно возразить по существу.

Раскрытие проблемы, означенной выше, начнем с такой констатации: генезис принципа партийности имеет свои корни в далеком прошлом, а точнее в научной мысли Древней Греции. Это хорошо заметил выдающийся советский российский методолог исторической науки Б.Г. Мо-гильницкий (1929-2014). Он писал в данной связи, что Геродот являлся партийным историком. Его партийность являла собой образец партийности афинского гражданина-демократа10. Надо полагать, даже самые ярые противники марксистской методологии (а профессор Б.Г. Могильницкий творил именно в данной теоретико-методологической системе координат) скорее всего не смогут возразить здесь что-то весомое. Если, конечно, они не исповедуют зоологический антикоммунизм, но тогда их «весомость» сведется к навешиванию ярлыков и не более того.

Выходит, что принцип партийности по своей природе историчен. Например, в свое время его употребил, судя по эпиграфу к настоящей статье, русский философ П.Я. Чаадаев (1794-1856), которого, как известно, императорская власть объявила сумасшедшим за его сочинения11, в коих резко критиковалась действительность русской жизни. А знаменитый граф С.С. Уваров (17861865), апологет своей триады «самодержавие, православие, народность»12, рассуждал о том, что в Российской империи имеются две партии относительно народности: «Одна из них воюет в пользу России допетровской, а другая - России послепетровской, причем корень обеих партий не в какой-нибудь скоропреходящей литературной мечте, а в истории...»13.

Принцип партийности в своей эволюции все больше зависел от идей, которые довлели над творчеством историка. И это естественный ход событий: «Я не знаю общества свободного от идей, как бы мало оно ни было развито. Само общество - это уже идея, потому что общество начинает существовать с той минуты, как люди, его составляющие, начинают сознавать, что они - общество. Ещё труднее мне подумать, что идеи лишены участия в историческом процессе»14, -писал в свое время великий российский историк В.О. Ключевский (1841-1911). История мировых цивилизаций подтвердила мысль маститого ученого о великой силе идей, как созидательных, так и разрушительных.

При этом необходимо особенно подчеркнуть, что принцип партийности, на всем протяжении своего развития, эволюционировал в исторической мысли к следующему положению: историк

зависит в своих научных изысканиях не только от своих личных пристрастий, предпочтений, заблуждений, но и от исходных посылок, установок, облаченных в форму идей (порою облаченных в доктринальную форму), даваемых ему тем или иным классом, социальной стратой, к которой ученый принадлежит или обслуживает ее интересы. И такие идеи несут в себе громадный потенциал управления творчеством историка: как следствие, историк всегда выражает чьи-то партийные интересы15.

И данный тезис К. Маркс, Ф. Энгельс и особенно В.И. Ленин детально обосновали, четко структурировали и. возвели в категорию истины в последней инстанции. Вот их некоторые основные положения: «...мысли господствующего класса являются в каждую эпоху господствующими мыслями»16; стремление к истине, свойственное подлинным ученым, совпадает с интересами и стремлениями рабочего класса (мысль Ф. Энгель-са17); история - наука партийная, отражающая борьбу различных общественных сил классового общества18; партийность обязывает «...при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы»19: «.беспартийность есть идея буржуазная. Партийность есть идея социалистическая»20; «. вопрос стоит только так: буржуазная или социалистическая идеология. Середины здесь нет»21; «.долой литераторов беспартийных!»22; «. материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы»23; «.жить в обществе и быть свободным от общества нельзя»24.

Конечно, вряд ли найдется научный смельчак, который попытается постулаты, изложенные выше, возведенные (повторим еще раз) в категорию истин последней инстанции, абсолютно их опровергнуть. Его ждет неудача, так как есть в данных мыслях (исключительно категоричных) «рациональное зерно».

Но в советский период развития исторической науки подобные постулаты не только пытались всемерно закрепить, но и всемерно развить. Высказывалась, к примеру, такая мысль: принцип партийности, во-первых, отражает социальное, классовое содержание общественно-исторического познания, во-вторых, он предполагает определенную оценку изучаемых явлений и процессов. При этом особенно подчеркивалось, что советские историки имеют на вооружении не просто принцип партийности, а принцип коммунистической партийности. А он включает в себя обязательную критику буржуазной и мелкобуржуазной идеологии, всех антимарксистских, реакционных теорий и концепций. Всякое умаление коммунистической партийности в современных условиях объективно служит усилению буржу-

азной партийности, часто маскирующейся под оболочку «беспартийности»25.

Кроме того, принцип партийности, доказательству особой значимости которого посвящались даже докторские (!) диссертации26, стали иногда отождествлять с принципом объективности27. Отдельные авторы утверждали здесь буквально следующее: «.в марксистско-ленинских общественных науках объективность сливается с пролетарской партийностью и проявляется только через нее. Признание одновременного существования в марксистско-ленинской исторической науке принципов партийности и объективности логически неизбежно приводит к противопоставлению - первого второму, что не соответствует реальному положению вещей»28.

Правда, иногда высказывались в данной связи и менее категоричные, но по сути те же, что приведенное выше, суждения. Так, крупный советский методолог исторической науки Е.М. Жуков (1907-1980), справедливо отмечая мысль В.И. Ленина о том, что буржуазные профессора, будучи «приказчиками класса капиталистов», нередко дают объективные научные знания, которые марксистам не следует игнорировать, выдает далее такое суждение: «... «партийность», т.е. социально-политическая направленность того или иного исторического труда, определяется не субъективным положением его автора, а теми действительно объективными условиями, в которых формируется индивидуальный выбор его идейной позиции и протекает его творчество. Противоречие между партийностью и научной объективностью может возникнуть и неизбежно возникает в том случае, когда исследователь пренебрегает реальными потребностями прогрессивного социального развития, вступает в противоречие с ним. Поэтому партийность марксистской общественной науки, отражающей взгляды самого передового класса современного общества, свободна от предвзятости»29.

Тем не менее жестко постулировались следующие положения: 1) проблема партийности связана с особенностями исторического познания, с природой исторической науки; более того, принцип партийности приобретает характер закономерности для исторических паук, поскольку пронизывает все стороны деятельности исследователя, начиная от анализа источника, кончая созданием той или иной исторической концепции; 2) партийность и объективность выступают как составные части марксистско-ленинской методологии, лежащей в основе научного познания действительности и ее революционного преобразования30.

Так выполнялись доктринальные установки политических лидеров и идеологов правившей в нашей стране с ноября 1917 г. по 1992 г. коммунистической партии о том, что принцип партийности в исторической науке не только уза-

конивался в качестве универсального и ведущего, но и возводился в абсолют31. Например, такое док-тринальное положение было озвучено одним из ведущих идеологов ЦК КПСС Б.Н. Пономаревым (1905-1995): «.партийность советской исторической науки означает высшую объективность в раскрытии исторического процесса»32.

И даже уже на закате истории КПСС в свете решений ее высшего руководящего органа - XXVII съезда (1986 г.) - констатировалось буквально следующее: «Партийность в марксистско-ленинском понимании предполагает научность, объективность познания, а значит, необходимость искать и умение находить и открыто провозглашать истину, как бы горька и беспощадно критична она ни была; это значит сочетать в исследовании преемственность, чистоту и незыблемость исходных принципов теории с их постоянным творческим обогащением, ориентацией на постановку и решение новых проблем. Партийность означает сознательное выражение интересов рабочего класса, потребностей и задач его революционной борьбы за победу социализма и коммунизма. И поскольку эти интересы совпадают с объективными закономерностями общественного развития, с интересами прогресса всего человечества, партийность марксистско-ленинской теории совпадает с научностью, устремленностью к истине, с подлинным гуманизмом»33.

Между тем нельзя не отметить, что в поздней советской историографии (перестройка), в 1989 г., увидела свет работа Б.Г. Могильницкого «Введение в методологию истории». Думается, что в ней крупный ученый дальше других отошел от догматической абсолютизации принципа коммунистической партийности. Основные суждения историка сводятся к следующему: «В классовой направленности исторической науки выражается ее партийность. Если пристрастность историка является субъективным качеством, часто действительно отрицательно влияющим на его работу, то партийность - категория объективная, отражающая определенную закономерность, присущую самому историческому познанию. Мы определяем партийность в исторической науке как подход ученого к исследованию исторической действительности с позиций определенного класса, проявляющийся в проведении в его историографической практике идей, взглядов, настроений, идеалов этого класса»34.

Но далее маститый ученый сделал удивительно содержательное суждение о том, что сказанное им выше, разумеется, не означает, что «партийность присуща каждому без исключения историческому исследованию. Во все времена существовали труды историков, лишенные всякого общественного звучания. Посвященные, как правило, малозначащим историческим деталям, также работы часто демонстрируют высокую профессиональную технику их авторов в сфере

обработки источников. Но не озаренные светом общей исторической теории, не опаленные жаром современных им социально-политических конфликтов и идейной борьбы, они никогда не определяли и не могут определять облик исторической науки, ибо в противном случае она перестала бы выполнять свою важнейшую социальную функцию»35.

Исследователь одним из первых высказал мысль о том, что сегодня коренным теоретическим вопросом, выдвинутым перед марксистским обществоведением самой жизнью, «является вопрос о сочетании классового и общечеловеческого начал в реальном мировом развитии, а следовательно, и в изучении этого развития исторической наукой»36.

Автор анализируемой работы справедливо отметил, что не следует абсолютизировать принцип партийности. По его мнению, партийность ученого не является неким абсолютом, не целью и автоматически определяющим результаты его исследований. «В процессе исторического познания она находится в сложных и нередко противоречивых отношениях с другими его принципами. Характер этих отношений может как содействовать, так и препятствовать реализации принципа партийности в конкретной исследовательской практике. Наиболее распространенным здесь является противоречие между партийной позицией ученого и объективными результатами его творчества.

Расхождение между позицией историка и объективной значимостью его трудов имеет другой аспект. Декларирование ученым идей передового общественного класса автоматически не определяет научную эффективность его историографической практики. Во все времена существовало немало посредственных, исторических произведений, не соответствующих прогрессивным политическим и общественным идеалам своей эпохи или даже в разной степени противоречащих им, как бы громогласно их авторы ни клялись в своей верности этим идеалам»37.

Б.Г. Могильницкий верно отметил, что историографическая практика обладает определенной самостоятельностью, автономией. Имеется много тем и сюжетов, которые не находятся в жесткой зависимости от классовой позиции историка38. По его суждению, попытка полностью идентифицировать партийную позицию отдельного ученого, исторической школы или целого исторического направления с их исследовательской практикой «огрубляет действительную картину развития исторического знания и в последнем счете лишь компрометирует сам принцип партийности исторической науки»39.

Правда, столь неординарные суждения, не потерявшие, с точки зрения автора настоящей статьи, актуальности и сегодня, Б.Г. Могильниц-кий конкретными примерами из историографической практики не подтвердил.

Что характерно: в поздней советской историографии (перестройка), все в том же 1989 г., издали монографию Н.А. Бурмистрова (1925-2004)40. В советской историографии она стала единственным целевым исследованием, посвященным именно принципу партийности41. Ученый просле -дил эволюцию понятия «принцип партийности» на основе анализа положений, почерпнутых у Г. Гегеля (1770-1831), И. Канта (1724-1804), К. Маркса (1818-1883), Ф. Энгельса (1820-1895), В.И. Ленина (1870-1924), а также русских публицистов и мыслителей - В.Г. Белинского (1811-1848), А.И. Герцена (1812-1870), Н.Г. Чернышевского (1828-1889), Н.А. Добролюбова (1836-1861), Д.В. Писарева (1840-1868), М.Е. Салтыкова-Щедрина (1826-1889) и др. и установил: в произведениях К. Маркса и Ф. Энгельса не встречается термин «партийность», но они широко употребляли другие: «классовый интерес», «классовый инстинкт», «классовая тенденция», «классовая позиция». Н.А. Бурмистров справедливо отмечал: «Интересы различных общественных групп выступают важным средством социальной ориентации науки.»42.

В начале 1990-х годов, в процессе формирования новой российской государственности, процесса сложного, драматичного, а порою и трагичного, отечественная историческая науки вошла в полосу серьезного кризиса43. Тогда исследователи уподоблялись музыкантам оркестра, занявшим места в оркестровой яме, но забывшим ноты. Они гордо, зачастую помпезно, отрекались от марксизма в методологии истории44, а заменить его ничем не смогли45. Погнались за новомодными парадигмами с Запада и...потерялись.

И в такой ситуации ученые стали дружно игнорировать принцип партийности в качестве составляющей методологических оснований исторических, историографических, источниковедческих исследований. Первыми это сделали соискатели ученых степеней. Так, автор данной статьи проанализировав более 30 авторефератов кандидатских и более 10 авторефератов докторских диссертаций, защищенных в 1994-1998 гг. по специальности 07.00.02 - отечественная история, установил: ни в одном из них принцип партийности во фрагментах, посвященных методологическим основам исследования, просто не упоминается (точно так же, кстати, как и классовый подход к оценке событий и явлений). Понятно, что здесь мы имеем во многом дело с конъюнктурным явлением (зачем усложнять себе процедуру защиты). И все-таки оно имеет, в какой-то степени знаковый характер.

Подобную «аллергию» на принцип партийности можно в какой-то степени, видимо, объяснить следующим обстоятельством: данный принцип, что выше отмечалось, предполагал в императивном ключе обязательное выяснение и учет при анализе исторической концепции классовой позиции того или иного историка. Ведь

в методологии советской исторической науки только принцип коммунистической партийности отождествлялся с научностью. Поэтому исследователи анализируемого выше периода посчитали, что следование принципу партийности не позволяет историку быть объективным.

Между тем нельзя не заметить того, что в условиях кризиса отечественной науки раздавались голоса, если не в защиту принципа партийности, то по крайней мере взвешенного к нему подхода. Так, в 1995 г. B.C. Прядеин посчитал возможным использование в историографическом исследовании данного принципа с его частным случаем - принципом полного учета социально-субъективного в предмете исследования и максимально возможной нейтрализации предвзятого отношения при интерпретации в оценке факта. По его мнению, этот «частный случай» «находится, по сути, в лоне принципа объективности и является не абстрактным и огульным, а конкретным и диалектическим отрицанием принципа партий-ности»46. Но все-таки подобные зрелые рассуждения исследований начала 1990-х были не столь уж частым явлением.

Характерно и то, что во второй половине 1990-х годов дефиницию «партийность» стали заменять новым понятием - «социальный подход». Причем в контексте изложенного выше вернули из кладезя исторической мысли изрядно к тому времени подзабытое положение замечательного русского марксиста Г.В. Плеханова (1856-1918): «Там, где историку приходится изображать борьбу противоположных сил, он неизбежно будет сочувствовать той или другой. В этом отношении он будет субъективен. Но такой субъективизм не помешает ему быть совершенно объективным историком, если только он не станет искажать реальные экономические отношения, на почве которых выросли общественные силы»47.

Правда, здесь у авторов второй половины 1990-х годов получилась своего рода эклектическая смесь. Вот пример: А.А. Аникеев выделяет среди принципов исторической науки принцип «пар-тийно-классовый»48. Но буквально на следующей странице он употребляет уже понятие «партийно-классовый подход»49. А ведь известно, что в методологии науки вообще, и исторической в частности, понятие «подход» отнюдь не тождественно понятию «принцип» или понятию «метод»50.

Тем не менее манипуляции с дефинициями «партийность» и «социальный подход», освещенные выше, стали симптоматичными в плане пересмотра отношения к принципу партийности как составляющей методологической основы исторических, историографических, источниковедческих исследований. Например, отдельные авторы считают, что принцип социального подхода предполагает рассмотрение историко-экономических процессов с учетом социальных интересов различных слоев населе-

ния, различных форм их проявления в обществе. «Этот принцип (еще его называют принципом классового, партийного подхода) обязывает соотносить интересы классовые и узкогрупповые с общечеловеческими, учитывая субъективный момент в практической деятельности правительств, партий, личностей»51.

В процессе же выхода из кризиса отечественной исторической науки52 ученые-историки попали в систему координат, которую можно назвать методологическим плюрализмом мнений (кое-кто даже спутал плюрализм мнений с плю-маразмом мнений53). И в подобной ситуации если многие методологические крайности 1990-х годов как-то нивелируются более верифицированными положениями и взвешенными аксиологическими суждениями, то вокруг принципа партийности -этого родового признака марксистско-ленинской методологии советской исторической науки (подобно классовому подходу к оценке событий и явлений)54, по-прежнему наблюдается все-таки повышенный градус дискуссионности55. Причем все это протекает на фоне, когда определение «партийность» по объёму терминологии основательно заузилось, однако его прежний смысл утрачен не был. Теперь, к примеру, в энциклопедических изданиях партийность рассматривается как «принцип поведения людей, направленность политической и идеологической деятельности»56.

Следовательно, сущность «советской» партийности в основном сохранилась и в нынешних условиях, заменена только «политическая и идеологическая борьба» на «политическую и идеологическую деятельность».

Однако в современной российской исторической науке принимала все более устойчивый характер историографическая тенденция острожного, исключающего огульный нигилизм отношения к методологическому принципу партийности исторической науки. Например, в 2003 г. М.Ю. Лачаева высказала мысль о том, что полное забвение в последнее время принципа партийности приводит к игнорированию того несомненного факта, что историк не свободен от того заказа, которое дает ему общество на каждом этапе своего развития, и не может в полной мере отрешиться от своей общественно-политической позиции57. Историограф обязан раскрыть факторы, влияющие на позицию, взгляды, концепцию автора анализируемого исторического произведения, то есть изучить социально-субъективное, классовое, партийное в подходе автора к отбору исторических фактов и их интерпретации.

Необходимо отдельно подчеркнуть, что сохраняется в научном обороте сегодня и понятие «социальный подход». Между тем, видимо, можно согласиться с А.Т. Степанищевым, считающим, что понятие, приведенное выше, не претендует на научное долголетие, поскольку в нём заложено множество противоречий. «Социальный» - это «об-

условленный делением общества на классы». «И, если бы наше общество действительно было чётко разделено на классы, если бы имелись партии, отражающие интересы только конкретных классов, тогда понятие «социальный подход» могло стать жизненным. Но возможно ли в современной России, среди наиболее крупных партий, встретить такую, которая отражала бы интересы какой-то одной социальной группы - рабочих, селян, государственных служащих, торговых работников и т.д.? Даже в КПРФ, объявившей о защите интересов трудящихся, партийные билеты имеет олигарх и рабочий, пенсионер и милиционер, актёр и фермер, академик и писатель и т.д. Поэтому понятие «партийность», а не «социальный подход», носит более устойчивый характер, поскольку историк-партиец в своём исследовании, вольно или непроизвольно, будет отражать интересы идеологии своей партии, а не интересы каждой из десятков социальных групп, представители которых входят в эту партию», - отмечает, причем в очень читабельном стиле, А.Т. Степанищев58.

Можно также согласиться и с другими обобщениями А.Т. Степанищева, свидетельствующими о том, что принцип партийности на современном этапе развития отечественной науки никуда не исчез: «Партийность - это когда человек, взявшись за перо для написания исторического труда, сам себя приговорил любить и чествовать одних без права даже на мизерное возражение других, и линчевать этих других без малейшей надежды на помилование с его стороны; партийность - это когда, говоря словами В.О. Ключевского, «.здравый и здоровый человек лепит Венеру Милосскую из своей Акулины и не видит в Венере Милосской ничего более своей Акулины» (Ключевский В.О. Соч.: В 9 т. Т.1Х. М., 1990. С.373)59.

Небезынтересен и взгляд на проблему принципа партийности в проблемно-тематических историографических исследованиях, высказанный В.Я. Ефремовым в его докторской диссертации. Он отмечает, что применение этого принципа в историографических исследованиях, проводимых в системе координат современных научно-исследовательских парадигм, требует осторожности и ограниченности. Принцип партийности можно использовать преимущественно при оценке научного вклада тех ученых, которые подчинили факты истории обоснованию позиций какой-либо партии.

«Между тем вряд ли правомочно следовать в русле наметившейся в начале 1990-х гг. тенденции в постсоветской историографии, суть которой - исключительно нигилистическое отношение к принципу партийности в методологии исторических и историографических исследований. И хотя сегодня данная тенденция не получила большого распространения, соискатель считает обязательным продекларировать свое отношение к ней: она ненаучна», - констатирует

В.Я. Ефремов60. Данная позиция, конечно, сформулирована категорично, даже жестко, но вряд ли следует ее оспаривать.

В то же время нельзя не заметить, что в современной историографии рассматриваемой проблемы сохраняется тенденция жестких оценок принципа партийности не только как устаревшего, но и в качестве дискредитировавшего себя. Так, А.В. Бочаров утверждает буквально следующее: «В связи с дискредитацией понятия «партийность» его предпочитают избегать в современной методологии истории. Было введено понятие «ценностный подход», который можно определить как принципиальное требование учёта одним историком влияния мировоззрения других историков на создание образа событий, а также требование рефлексии по поводу собственных мировоззренческих оснований»61.

Но здесь все та же эклектика: принципы и подходы объявляются тождественными, что далеко не так. Нельзя согласиться и с таким жестким аксиологическим суждением, как дискредитация понятия «партийность». А.В. Бочаров выдает также желаемое за действительное, когда утверждает, что в современной методологии истории дефиницию «принцип партийности» предпочитают избегать. Из материалов данной статьи становится ясным, что если понятие «принцип партийности» в 1990-е годы (главным образом, в первой их половине) действительно исследователи старались избегать, то в современной историографии данная дефиниция имеет место в научном обороте. Думается, что в учебном пособии такие излишне категоричные суждения, оценки, которые допустил А.В. Бочаров, вряд ли уместны (ведь учебное пособие - это не дискуссионная статья или выступление на научной конференции).

Итак, резюмируя вышеизложенное, попытаемся ответить на вопрос, поставленный в заглавии настоящей статьи.

Принцип партийности исторической науки - порождение марксизма, ставшее родным детищем советской методологии исторической науки. Он творчески развивался в системе теоретико-методологических координат теперь уже догматизированного марксизма в большевистском его измерении (читай: марксизма-ленинизма), столь умело приспособленного политическими лидерами и идеологами правившей в Советском государстве компартии к обслуживанию своих нужд, запросов, интересов. При этом нельзя сбрасывать со счетов того обстоятельства, что в поздней советской историографии (перестройка) предпринимались попытки (хотя, конечно, непоследовательные, в чем-то робкие и наивные) очищения рассматриваемого принципа от догматических наслоений.

Принцип партийности исторической науки в постперестроечной историографии (первая половина 1990-х годов) стал исследователями

игнорироваться как с конъюнктурных позиций, так и из-за своего рода «аллергии» на марксизм-ленинизм в качестве методологии истории. Однако в постсоветской историографии (вторая половина 1990-х годов) стала, правда, пока еще не очень явно, оформляться тенденция взвешенного подхода к рассматриваемому принципу. И все это происходило на фоне смены цивилизационной парадигмы, формирования новой российской государственности, когда отечественная историческая наука находилась в кризисе.

Принцип партийности исторической науки в современной российской историографии - дискуссионное поле, на котором в условиях выхода отечественной науки истории из кризиса в системе координат плюралистического многоголосия ломаются копья, искрятся мечи. Но, как бы ни остры были дискуссии, редко встретишь отказ анализируемому принципу на существование.

Итак, принцип партийности исторической науки не может сегодня быть отнесен к разряду неактуального наследия советских времен. Являлся бы он таковым, не попал бы сегодня в дискуссионное теоретико-методологическое поле.

А можно ли считать рассматриваемый принцип методологической данностью в современной отечественной исторической науке? Если исходить из значения слова «данность» как объективная действительность62, то безапелляционно да.

Главное, чтобы эту данность применительно к принципу партийности исторической науки снова, как в советские времена, не возвели в ранг доктринальной установки.

ПРИМЕЧАНИЯ

1 Чаадаев П. Апология сумасшедшего // Чаадаев П. Философические письма. Апология сумасшедшего. М., 2009 [Электронный ресурс] // Библиотека «Вехи» [сайт] - URL: http://www.vehi.net/chaadaev/apologiya. html (дата обращения:18.09.2015).

2 ВеберМ. Избр. произв. Пер. с немецкого. М., 1990. С.26.

3 См., напр.: СтепинВ.С. Теоретическое знание. Структура, исторические типы. М., 2000; Филатов Т.В. Общие проблемы философии науки. Избранные лекции для аспирантов. Ч.1. Самара, 2007 и др. Естественно, что не является здесь исключением и «наука истории». В кавычки взята речевая конструкция, авторы которой - К. Маркс (1818-1883) и Ф. Энгельс (1820-1895). «Мы знаем только одну единственную науку, - писали эти выдающиеся немецкие мыслители, - науку истории. Историю можно рассматривать с двух сторон, ее можно разделить на историю природы и историю людей. Однако обе эти стороны неразрывно связаны; до тех пор, пока существуют люди, история природы и история людей взаимно обусловливают друг друга» (МарксК., Энгельс Ф. Соч. Изд. 2-е. Т.3. С.16, прим.).

4 См., напр.: БлаубергИ.В. Проблемы методологии системного исследования. М., 1970; Блауберг И.В., Юдин Э.Г. Становление и сущность системного подхода. М., 1973; Уемов А.И. Системный подход и общая теория систем. М., 1978; Афанасьев В.Г. Системность и обще-

ство. М., 1980; Ракитов А.И. Историческое познание: системно-гносеологический подход М., 1982; Кузьмин В.П. Принцип системности в теории и методологии К. Маркса. М., 1983; Каган М.С. Системный подход и гуманитарное знание: избранные статьи. СПб., 1991; Юдин Э.Г. Методология. Системность. Деятельность. М., 1997 и др.

5 Общеизвестно, что принцип, с общефилософской точки зрения, представляет собой основание некоторой совокупности фактов или знаний, исходный пункт объяснения или руководства к действиям (см.: Энциклопедия социологии. М., 2003. С.374.).

6 См., напр.: Могильницкий Б.Г. О природе исторического познания. Томск, 1978; Петров Ю.В. Практика и историческая наука. Проблема субъекта и объекта в исторической науке. Томск, 1981; Ипполитов Г.М. Объект, предмет, субъект исторического познания: непростая диалектика // Известия Самарского научного центра Российской академии наук. 2007. Т.9. №2 (апр. - июнь). С.281-296.

7 Данное обстоятельство подчеркивается в современных исследованиях (см., напр.: Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. 2-е изд. М., 2003; Его же. Теоретико-методологические проблемы исторических исследований // Новая и новейшая история. 1995. №1. С.3-34; Аникеев А.А. Методология классической историографии. Учеб. пособие. Ставрополь, 2004; Ипполитов Г.М. Из опыта преподавания методологии истории в Самарском государственном педагогическом университете // Новая и новейшая история. 2007. №5. С.80-89; Его же. О некоторых аспектах методологии историографического исследования // Вестник Самарского гос. пед. ун-та. Ист. фак-т. Вып.3 «Актуальные проблемы истории, археологии и педагогики». Самара, 2007; Его же. Как трудно избежать соблазна биографию писать, или Размышления о некоторых теоретико-методологических основах исследования исторических персоналий // Клио. Журнал для ученых. 2011. №6. С.143-149; Репинецкий А.И. Историческая психология: к вопросу об объекте и предмете исследования // Методология и методы исторической психологии: Материалы XXVI Между-нар. науч. конф. Санкт-Петербург, 14-15 декабря 2009 г. СПб., 2009. С.9-14 и др.

8 Попутно заметим, что ряд ученых предлагают сегодня вывести категорию «объективность» из разряда принципов и рассматривать в качестве конечной цели любого жанра исторических исследований. Так, В. Д. Камынин пишет в данной связи буквально следующее: «По нашему глубокому убеждению, «объективность» не может являться принципом исследования. Она выступает целью историографического исследования, к достижению которой стремятся все настоящие исследователи» (Камынин В.Д. Теоретические проблемы историографии как научной и учебной дисциплины на рубеже XX-XXI столетий // Известия Уральского государственного университета. 2010. №3(78). С.64). По суждению автора данной статьи, это весьма оригинальное, но очень дискуссионное положение. Надо полагать, оно требует дополнительной проработки.

9 Нечкина М.В. История истории (Некоторые методологические вопросы истории исторической науки) // История и историки. Историография истории СССР. Сб. статей. М., 1965. С.8.

10 Могильницкий Б.Г. Введение в методологию истории.

М., 1989.С.76.

11 См., напр.: ТарасовБ.Н. Чаадаев. 2-е изд. доп. М., 1990.

12 См., напр.: ПайпсР. Сергей Семенович Уваров: жизнеописание. М., 2013.

13 Цит. по: Кулешов В.И. «Отечественные записки» и литература 40-х годов XIX века. М., 1958. С.181.

14 Ключевский В.О. Соч. Т.1. Курс русской истории. М., 1987. С.53.

15 Попутно заметим, что К. Маркс и Ф. Энгельс считали, что без партий «нет развития, без размежевания нет прогресса» (МарксК., Энгельс Ф. Соч., 2 изд. Т.1. С.113).

16 Маркс К., Энгельс Ф. Фейербах. Противоположность материалистического и идеалистического воззрений (Новая публикация первой главы «Немецкой идеологии»). М., 1966. С.59.

17 См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С.317.

18 См.: Энгельс - теоретик. М., 1970. С.333.

19 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.1. С.419.

20 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.12. С.138.

21 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.6. С.39.

22 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.12. С.100.

23 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.22. С.101.

24 Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т.12. С.104.

25 См., напр.: ИвановВ.В. Ленинский принцип партийности и научная объективность // Средние века. 1980. Вып.43. С.5-6.

26 См., напр.: См.: Бурмистров Н.А. Партийность исторической науки: источниковедческий, историографический и методологические аспекты). Автореф. дисс. ... докт. ист. наук. Казань, 1986.

27 Данной проблеме посвящались большие статьи (см., напр.: Могильницкий Б. Г. Объективность и партийность в историческом исследовании // Методологические и историографические вопросы исторической науки. Сб. Томск, 1964. №2).

28 Историческая наука. Вопросы методологии. М., 1986. С.78.

29 Жуков Е.М. Очерки методологии истории. М., 1980. С.43-440.

30 Иванов В.В. Указ. соч. С.10.

31 См., напр.: О мерах улучшения подготовки научно-педагогических кадров по историческим наукам: всесоюзное совещание, 18-21 дек. 1962 г. М., 1964; Обсуждение вопросов методологии истории на расширенных заседаниях секции общественных наук президиума АН СССР 3 и 6 января 1964 года // Вопросы истории. 1964. №5. С.3-34; Пономарев Б.Н. Задачи исторической науки и подготовка научно-педагогических кадров в области истории // Вестник Академии наук СССР. 1963. №2. Февраль. С.3-37.

32 Пономарев Б.Н. Указ. соч. С.36.

33 Цит. по: XXVII съезд КПСС: творческий вклад в марксистско-ленинскую теорию / Под общей ред. И.Т. Фролова. М., 1986. С.115. Попутное замечание, имеющее отношение к проблемно-тематической историографии: в советский период развития исторической науки принцип партийности однозначно предполагал обязательное выяснение и учет при анализе исторической концепции классовой позиции того или иного историка его социального происхождения, принадлежности к определенной политической партии. Так, один из выдающихся советских историков А.И. Зевелев констатировал следующее: «Принцип партийности имеет решающее значение при рассмотрении истории борьбы за утверждение и дальнейшее развитие в исторической науке марксистско-ленинской концепции историче-

ского процесса, научной методологии исследования, материалистического понимания истории, означавшего необходимость заново изучить историю... Основываясь на том, что познавательный процесс носит социально-классовый характер и что классовая борьба рассматривается как основа теорий и учений, коммунистическая партийность в историографии дает возможность определить классовую направленность историографических фактов и выявить причины классово-побуждающих мотивов их появления» (Зевелев А.И. Историографическое исследование: методологические аспекты. М., 1987. С.62-63.).

34 МогильницкийБ.Г. Введение в методологию истории. М., 1989. С.74.

35 Там же. С.75.

36 Там же. С.81.

37 Там же. С.82.

38 Там же. С.83.

39 Там же. С.83-84.

40 См.: Бурмистров Н.А. Классовая природа партийности исторической науки (Теория и практика исследования). Казань, 1989.

41 Заметим, что раньше на 10 лет выхода в свет книги, указанной выше, Н.А. Бурмистров стал автором исследования «Партийность исторической науки» (Казань, 1979). Его многие положения вошли в исправленном, переработанном и дополненном виде в монографию, анализируемую выше в основном тексте статьи.

42 Бурмистров Н.А. Классовая природа партийности исторической науки (Теория и практика исследования). Казань, 1989. С.6.

43 См., напр.: Гуревич А.О. О кризисе современной исторической науки // Вопросы истории. 1991. №2-3. С.21-36; Бордюгов Г.А., Козлов В.А. История и конъюнктура: Субъективные заметки об истории советского общества. М., 1992; Данилов В.Л. Современная российская историография: в чем выход из кризиса // Новая и новейшая история. 1993. №6. С.95-101; Корнеев В.В. Кризис исторической науки в России // Кентавр. 1994. №4 и др.

44 Тогда, к примеру, А.А. Искендеров посчитал, что кризис отечественной историографии в основном порожден кризисом марксизма (прежде всего метода материалистического понимания истории в его крайне детерминированной форме). Марксизм, в его понимании, вывел историю за пределы науки, превратив ее в составную часть пропаганды (Искендеров А.А. Историческая наука на пороге XXI века // Вопросы истории. 1996. №4. С.7-8). Но здесь представлена позиция зрелого ученого. Однако в начале лихих девяностых имели место случаи, когда критика марксизма, и особенно ленинизма, зачастую напоминала ненаучное критиканство, а порою - злобные инсинуации.

45 См., напр.: ВильчекВ. Прощание с Марксом. Алгоритмы истории. М., 1993; Алтухов В.Л. Смена парадигм и формирование новой методологии // Общественные науки и современность, 1993. №1 и др.

46 Прядеин B.C. Актуальные проблемы методологии историографических исследований. Екатеринбург, 1995. С.15, 21.

47 Плеханов Г.В. Избранные философские произведения. М., 1956. Т.1. С.671. Эта цитата Г.В. Плеханова использована, например, в электронной публикации «Основные принципы научного исторического иссле-

дования» для разъяснения, что такое социальный подход (см.: [Электронный ресурс] // Страницы истории [сайт] - URL: http://storyo.ru/munchaev/04.htm (дата обращения: 25.09.2015).

48 Аникеев А. А. Методология классической историографии. Учеб. пособие. Ставрополь, 2005. С.22.

49 См.: Там же. С.23.

50 Напомним (в контексте вышеизложенного), что понятие «научный подход» фигурирует в философии науки наряду с понятием «научный метод». Иногда их даже употребляют в качестве синонимов, что представляется не совсем обоснованным. Научный подход подразумевает компетентное исследование свойств и особенностей объекта изучения, установление его существенных признаков, свойств, качеств, закономерностей развития, связей, факторов, определяющих поведение. Он позволяет, в отличие от обыденного подхода, выявить и использовать глубинные, существенные системообразующие факторы, приблизиться к истинному знанию. Научный подход - комплекс парадигматических, синтагматических и прагматических структур и механизмов в познании и (или) практике, характеризующий конкурирующие между собой (или исторически сменяющие друг друга) стратегии и программы в философии, науке, политике или в организации жизни и деятельности людей. Подход - широкое понятие. Исследователь, выбирая подход, определяет первоначальный вектор в работе, то есть он закладывает фундамент своих научных изысканий в работе, базируясь на котором, используя который, он пытается достичь поставленной научной цели. Подход определяет основной путь решения исследовательской задачи. Он раскрывает стратегию этого решения (более подробно см.: ПопперК. Объективное знание. Эволюционный подход. М., 2002; Пуанкаре А. О науке. М., 1990; Ковальченко И.Д. Сущность и особенности общественно-исторического развития (Заметки о необходимости обновленных подходов) // Исторические записки. Теоретические и методологические проблемы исторических исследований. Вып.1 (119). М., 1995; Ильин В.Ф. Философия науки. М., 2003; Новиков А. Научный поиск: Философско-методологический анализ. М., 1994; Новиков А.М., Новиков Д.А. Методология. М., 2007; Степин В.С. Теоретическое знание. Структура, исторические типы. М., 2000 и др.

51 Вводная глава // Всемирная история. Учебник для вузов. М., 1997. [Электронный ресурс] // Библиотека Гумер [сайт]- URL:http://www.gumer.info/bibliotek_ Buks/History/vsem_ist/index.php (дата обращения: 28.09.2015).

52 В 2002 г. в историографическом вестнике А.Н. Сахаров, связав проблему кризиса в исторической науке с периодом острейшего политического и идеологического противоборства, заметил, что в современных условиях «российская историческая наука как раз выходит из кризиса... и вступает в новый плодотворный этап своей жизни» (Сахаров А.Н. О новых подходах в российской исторической науке. 1990-е годы // История и историки, 2002: Историографический вестник. М., 2002. С.6). См., также, напр.: Искандеров А. Два взгляда на историю // Вопросы истории. 2005. №4. С.3-32.

53 Чего только стоят усилия некоторых так называемых историков, пытающихся, например, обелить пре-

дательство генерала А. А. Власова в 1942 году (см.: АлександровК.М. Армия генерала Власова, 1944-1945. М., 2006). В свое время, автор данной статьи дал этому так называемому историку жесткую отповедь в жанре развернутой научной рецензии (см.: Ипполитов Г.М. Почти догнавший горизонт и пленник своей концепции. Полемические заметки по поводу двух неравнозначных научных артефактов. Голдин В.И. Роковой выбор. Русское военное Зарубежье в годы Второй мировой войны. Архангельск: Мурманск, 2005. СОЛТИ. 616 с. Александров К.М. Армия генерала Власова, 1944-1945. М.: Яуза: Эксмо, 2006. 576 с. // Вестник Северного (Арктического) федерального университета. Сер.: Гуманит. и социальные науки. 2008. №1 (13). С.134-140).

54 См., напр.: Вопросы методологии и истории исторической науки. М. 1976; Методологические проблемы историко-партийной науки / Под общ. ред. Н.Н. Мас-лова и П.М. Шморгуна. Киев, 1976; Варшавчик М.А., Спирин Л..M. О научных основах изучения истории КПСС: Введение в историко-партийную науку. М., 1978; Маслов Н.А. Усиление внимания к проблемам методологии, историографии и источниковедения - важное условие дальнейшего развития историко-партийной науки // Вопросы истории КПСС. 1982. №3. С.147-150; Его же. Марксистско-ленинские методы историко-партийного исследования М., 1983 и др.

55 См., напр.: Овсянников В.И. Принцип партийности и становление советской американистики: стоит ли ворошить прошлое? [Электронный ресурс] // История США. Материалы к курсу [сайт] - URL: http://ushistory.ru/stati/17-historiography.html (дата обращения:18.09.2015); Степанищев А.Т. Принцип партийности в исследовании и преподавании истории [Электронный ресурс] // Чекист. RU. Информационно-аналитическое издание [сайт] - URL: http:// chekist.ru/article/2706 (дата обращения: 18.09.2015); Ипполитов Г.М. Принцип партийности в историографических исследованиях. Приемлем ли он сегодня? Дискуссионные размышления // Человек, ученый, гражданин: материалы науч. конф., посвященной 90-летию со дня рождения С.Г. Басина. Т.2. Самара: СГПУ, 2009; Камынин В.Д. Указ. соч.; Его же. Историческая наука в России в конце XX столетия (методологические и концептуальные поиски) // Рубеж веков: Проблемы методологии и историографии исторических исследований. Тюмень, 1999. С.7-19 и др.

56 Российский энциклопедический словарь. Кн.2. М., 2001. С.1148.

57 См.: Лачаева М.Ю. Предисловие // Историография истории России до 1917 г.: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений. В 2 т. М., 2003. Т.1. С.21.

58 Степанищев А. Т. Принцип партийности в исследовании и преподавании истории [Электронный ресурс] // Чекист. RU. Информационно-аналитическое издание [сайт] - URL: http://chekist.ru/article/2706 (дата обращения: 28.09.2015). В свое время автор данной статьи слушал лекции профессора А.Т. Степанищева в Военно-политической академии им. В.И. Ленина. Они всегда отличались высоким уровнем ораторского искусства лектора. Это чувствуется и в его научных статьях.

59 Степанищев А.Т. Указ. соч.

60 Ефремов В.Я. Деятельность властных структур по укреплению морального духа вооруженных сил Советского государства (1918-1991 гг.). Историографи-

ческое исследование. Дисс. ... докт. ист. наук. Самара, 2007. С.45, 46.

61 Бочаров А.В. Алгоритмы использования основных научных методов в конкретно-историческом исследовании. Учебное пособие. Томск. 2007. [Электронный ресурс] // Научная страница «Титан» [сайт]

ИКЪ:ЬИр://шшш.геЫ±ги/а^оп1:тН8ро^оуатуа-оБпоупШ-паисЬпШ-те^^у-у-копкгеШо/ (дата обращения: 28.09.2015).

62 Ожегов С.И. Словарь русского языка. Около 57000 слов. Изд. 10-е, стереотип. / Под ред. Н.Ю. Шведовой. М., 1973. С.139.

WHAT IS THE «PARTY SPIRIT» IN HISTORICAL SCIENCES: IRRELEVANT LEGACY OF SOVIET TIMES, OR CURRENT METHODOLOGICAL TREND?

(DISCUSSION NOTES)

Volga Branch of Institute of the Russian History of the RAS, Samara

The author discusses the principle of the "Party spirit" in the historical sciences in the Soviet period, as well as in the current historical works.

Keywords: Party spirit, Karl Marx, Friedrich Engels, Vladimir Lenin, methodology, Soviet period, Marxism-leninism, objectivity, social approach.

Georgij Ippolitov, Doctor of History, Professor, Leading Researcher, Professor of the Department of Philosophy of Volga State University of Telecommunications and Informatics, Samara. E-mail: [email protected]

Теоретические основы новой, социалистической литературы разработаны В.И. Лениным в статье «Партийная организация и партийная литература». В ней Ленин обосновал принцип партийности литературы.

Основную сущность партийности в политической и идеологической жизни Ленин отчетливо сформулировал еще 90-е годы. Он писал: «…материализм включает в себя, так сказать, партийность, обязывая при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определенной общественной группы».

В своей статье Ленин подчеркнул, что «литературное дело должно стать частью обще-пролетарского дела», обосновал необходимость широкого влияния партии на литературу, руководства ею: «литературное дело должно стать составной частью организованной, планомерной, объединенной социал-демократической партийной работы».

Отвечая буржуазным литераторам, нападавшим на принцип партийности литературы, Ленин так исчерпывающе разъяснил позицию партий: «…литературное дело всего менее поддается механическому равнению, нивелированию, господству большинства над меньшинством.

Принцип партийности не связывает писателя, не отнимает у него свободы творчества, не требует от него отказа от творческой индивидуальности. Писатель осознает свою принадлежность к самому передовому, революционному классу современности, который заинтересован в глубочайшем и равносторонне правдивом изображении жизни. Активно выражая свою классовую точку зрения, он дает анализ борьбы и конфликтов в современном обществе, стремится понять и исследовать сложные социальные проблемы, ведет борьбу с идеалистическими, реакционными взглядами.

Принцип коммунистической партийности литературы тесно связан с осознанием новой роли народа в современную эпоху, с новым пониманием народности литературы. Идеи социализма овладели массами, все более широкие слои трудящихся активно и сознательно участвовали в революционной борьбе, народ становился подлинным творцом истории, решающей силой социального прогресса страны. Быть для писателя в эту эпоху народным означало не только правдиво рассказывать о народе, его нуждах, разделять его нравственные идеалы, черпать в нем веру в будущее, в торжество человечности, выражать ему свое сочувствие и становится на его сторону, но и отчетливо видать и понимать происшедшее в сознании народа перемены, рост его политической активности, новую роль трудящихся в жизни страны, в освободительном движении.

Классовая борьба пролетариата, социалистическое движение масс, деятельность РСДРП, теоретическое обоснование Лениным принципа партийности определили становление пролетарской, социалистической литературы в России.

Партия большевиков активно помогали формированию литературы нового типа, влияли на творчество передовых писателей. После победы Октября ленинский принцип партийности получил дальнейшее развитие в партийных документах по вопросам литературы и искусства, в том числе в решениях 26 съезда КПСС, обобщивших многолетний опыт партийного руководства литературой и давших глубоко научный анализ советской литературы на современном этапе.

Кроме социалистической и теоретической, имелась еще одна весьма существенная предпосылка возникновения реализма нового типа. Такой предпосылкой явились богатейшие художественные традиции реализма, опыт классической русской и мировой литературы. На них опиралась, их продолжала и развивала пролетарская, социалистическая литература.

Понятие «реализм» связано с понятием «реальность». Творчество писателей-реалистов обращено к действительности, общественной жизни, конфликтам времени, социальной психологии, к повседневному быту людей, духовному миру личности. Реализм отображает действительность преимущественно в «формах самой жизни», соблюдая, как правило, в своих образах и картинах жизненное правдоподобие.

Но принцип реализма не сводится к безумному «списыванию с натуры», к смешиванию случайного и характерного, незначительного и существенного. Реалист стремится показать «типические характеры в типических обстоятельствах», вскрыть социальную обусловленность поведения личности, распознать социальные и психологические пружины события, выявить закономерные тенденции общественного развития.

Реалист стремится «анализировать изображаемые факты, раскрывать их причины и их неизбежные результаты, их постепенное развитие и упадок.

Художник-реалист, подобно ученому, исследует действительность, анализирует и обобщает явления, вместе с тем он выносит приговор, свое суждение о их.

Дар творческой фантазии писателя-реалиста, соответствующий дару научной интуиции и абстрагирования у ученого, позволяет ему сопоставить и группировать единичные факты в вымышленных ситуациях и характерах, составляет свои прогнозы на будущее и погружается в исчезнувшие эпохи, проникает в тайные, непознанные области психологии, внутренней жизни людей, т.е. достигает глубинного постижения реальности, широких обобщений. Порой художественный вымысел - это особенно заметно в произведениях сатирических, в научной фантастике, в поэзии - приобретает черты художественной условности. Иногда писатель прибегает к средствам гротеска, деформации, художественного преувеличения, стремясь к тому, чтобы все эти картины и образы обладали внутренней правдивостью, помогали читателю вникнуть в те или другие стороны действительности и постигнуть сущность явлений.

Реализм 19 века явился наиболее совершенным методом национального самопознания и вместе с тем оказался действенным оружием искусства в борьбе за исторически прогрессивное развитие общества.

В реалистической литературе 19 века нашла многообразное выражение русская демократическая и ранняя социалистическая идеология.

Пролетарская литература вместе с литературой критического реализма 20 века развивала передовые идейные тенденции русской и мировой литературы.

Воспринимая и развивая традиции реализма, новая литература вместе с тем в той или иной мере использовала также опыт и достижения других художественных методов и традиций прошлого, например народного творчества, древнего эпоса, литературы возрождения, романтизма.

Итак. Вот эта вот ветка дискуссии подтолкнула меня к размышлениям о партийности науки. В дискуссии при упоминании мной принципа партийности науки как и следовало ожидать прозвучало - арийская физика. А также последовали призывы к карам чайником и лопатой. Похоже зреют антагонизмы, значит с вопросом следует пристальнее разобраться. По крайней мере предприму попытку осмысления вопроса.

«Партийность, - говорил Ленин, - есть результат и политическое выражение высоко развитых классовых противоположностей», она обязывает «при всякой оценке события прямо и открыто становиться на точку зрения определённой общественной группы».

«…Ни один живой человек не может не становиться на сторону того или другого класса (раз он понял их взаимоотношения), не может не радоваться успеху данного класса, не может не огорчиться его неудачами, не может не негодовать на тех, кто враждебен этому классу, на тех, кто мешает его развитию распространением отсталых воззрений и т. д. и т. д.», - писал Ленин.

Партийность есть высшее выражение классового характера общественной науки, философии, литературы, искусства, - отмечает БСЭ.

Т.е. Ленин делает смысловую отсылку к "выражению высоко развитых классовых противоположностей". Т.е. это надо понимать, что некая часть осознала себя и соответственно стала "частью для себя". Вот о чём надо оговориться - упоминание Лениным именно "классовых" противоположностей (т.е. подразумевающее именно марксистские классы) я понимаю так, что во времена Ленина понятие класса ещё "гуляло". Класс выделялся не только в способах производства, но к примеру в укладах см. например обнаруженные мной в "Развитии капитализма в России". Ещё напомню "мастера и подмастерье" в Манифесте... Тем более, что Ленин в расшифровке понятия говорит об "определённой общественной группе". А группы сами понимаете разные бывают. Это уже потом, позже Ленина когда начались споры о классовой сущности социалистических государств, вопрос определения класса в рамках способа производства стал принципиален. Для себя же я констатирую, что словоупотребление Лениным слова "класс" было весьма широко. И в современном контексте чтобы не запутывать самих себя это слово можно опустить. Просто потому, что его значение изменилось и он стал (по крайней мере в кругу марксистов) выделяться только в рамках способа производства. Т.е. нам следует понимать партийность, как выражение высоко развитых противоположностей. Например если хуту и тутси режут друг друга и слагают боевые гимны, то это несомненно партийное искусство. Искусство части. И соответственно обнаружение национал-социалистами "арийской науки" и "еврейской науки" вполне можно рассматривать в плане понимания партийности науки, коли уж дело дошло до высокоразвитых (и явно осознанных) противоречий в форме второй мировой войны и холокоста. Я полагаю такая трактовка партийности более перспективна, так как даёт возможности например для исследования противоречий в социалистическом и соответственно бесклассовом обществе, исследования межнациональных и межгосударственных конфликтов. Во всех случаях речь идёт об осознавшей себя part .

Но как всем известно коммунисты представляют интересы вовсе не всякой части человечества, а вполне определённой его части - мирового пролетариата, притом даже вне зависимости от того, насколько мировой пролетариат осознал свои особые интересы, противоположные интересам других классов.

Далее - упомянутые википедией со с ссылкой на БСЭ "общественная наука, философия, литература и искусство" несомненно являются надстройками, которые базис по своему обыкновению так и норовит определить. Надстройками над чем? По мнению ряда марксистов - всё это оптом есть надстройка над производственными отношениями, которые являются базисом. Плеханов же к примеру полагал, что есть ещё ряд промежуточных надстроек - в частности упомянутые явления являются надстройкой над психикой общественного человека, которая сама является надстройкой над политстроем, который тоже надстройка над экономическими отношениями, которые в свою очередь опять надстройка над производительными силами.

Итак у нас выходит что-то одно из двух "общественная наука, философия, литература и искусство" являются либо надстройкой либо над политстроем, либо над психикой общественного человека, проживающего в определённом политстрое. Лично мне модель Плеханова кажется красивей. Оставим пока философию, литературу и искусство и сосредоточимся на интересующей нас науке. Итак. Выходит у нас вот что.

Психика общественного человека, проживающего при производственных отношениях капитализма определяет общественную науку. Далее - нужно понять имеется ли под "общественной наукой" только науки об обществе (гуманитарные), либо все науки, которыми обладает общество. Лично я склоняюсь ко второму варианту, ибо как известно "Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя" даже для физиков. Полагаю Эйнштейн вовсе не претендовал на создание некой особой "еврейской физики" её ему принудительно вменили.

С оценкой партийности гуманитарных наук обычно вопросов не возникает. Её чаще всего видят. Но когда речь заходит о естественных науках поднимается сильнейшее возмущение. Более того представители естественных наук часто заявляют, что мол только естественные науки являются собственно науками ибо не зависят от чего-то там. В них истина определяется экспериментом, а не соцзаказом.

Попробуем разобрать это заявление. По сути товарищи утверждают, что "психика общественного человека, проживающего при производственных отношениях капитализма" и "политические отношения капитализма" НЕ определяет(ют) естественные науки. Но это же неправда. К примеру в античном мире многие догадывались об атомах и генах. Но тогда не было ни атомной физики, ни генетики. И атомную физику и генетику определили капиталистические производственные отношения и соответствующая им психика общественного человека. Они (эти отношения) подарили учёным аппаратуру и соцзаказ на соответствующие исследования. Поэтому мы можем смело считать и современную физику и генетику буржуазными науками. Но вот вопрос - отличаются ли чем либо от буржуазной физики и буржуазной генетики пролетарская физика и пролетарская генетика?!

Определять это по классовому происхождению каких-либо учёных очевидно совершенно бессмысленно. Таким образом можно лишь загнать себя в теоретический тупик, как загнали себя сторонники "арийской физики". Понятно, что современные физические или биологические теории вне зависимости от классового происхождения авторов принадлежат к одной формации. В нашем случае капиталистической. Буржуи ставили соцзаказ, буржуазное государство оплачивало исследования даже если "пролетарские" учёные чего-то и открыли. Всё равно это остаётся буржуазной наукой. Так может быть оценивать по стране происхождения науки? Мол в социалистических странах наука пролетарская, а в капиталистических буржуазная? Но это уже неправильно даже с т.з. пролетарской науки - в социалистических странах как бы нет пролетариата. Откуда там взяться пролетарской науке. Там социалистическая наука. И кстати не факт, что более прогрессивная, чем буржуазная. Ибо любой политический режим имеет ту или иную степень реакционности.

А как же определить, какая наука всё таки является пролетарской и соответственно прогрессивной в глазах мирового пролетариата и коммунистов в частности. Лично я предложил бы обратить внимание на четыре пункта.

1. Социальный заказчик исследования.
2. Цель исследования
4. Метод исследования
3. Чем является исследование чем призму будущего (позднего капитализма, либо некого переходного периода). На призму зрелого коммунизма ориентироваться не стоит ибо тогда теряется принцип классовости.

Насчёт призмы... Вот как это делается. Вспомните побольше предсказаний разнообразных футурологов. И представьте, что они осуществились. Машины ездят без водителей. В магазинах раслачиваться не надо, система распознавания сама всё рассчитает. Какие-нибудь социальные баллы и автоматизацию правосудия, дети обучаются дистанционно. Да и вообще, всё что вспомните. И вот представьте, что вы живёте в таком обществе. И вот оттуда взгляните на изыскания конкретного мыслителя. Как он выглядят?

Пример. Левый публицист или блогер совершенно бесплатно, либо на пожертвования читателей (слушателей) на основе изучения буржуазной статистики, применяя классовый подход производит изучение некого явления и делится им с читателями (слушателями). Несомненно это пролетарская наука. Хотя и деформированная (привет троцкистам) разными причинами.

А если тоже самое при тех же условиях делает правый публицист? Его соцзаказчиком не является мировой пролетариат и цели у него отличные от мировой революции. Значит это не пролетарская наука.

Но это всё гуманитарные науки. С ними всё относительно просто. А что же у нас с науками естественными? Считаете они так классово беспристрастны. Ага щас. Когда в биологии проводят исследования по товарно-денежным отношениям у животных, исследования по биологическому неравенству. В физике также регулярно генерируют новые картины мира с соответствующей им философской трактовкой. Классовая война идёт и там. Никакие апелляции к эксперименту не позволяют избавиться от классовой пристрастности исследований.

Так может быть менее одиозные достижения естественных наук свободны от классовой пристрастности. Обычные новые физические законы, никакой картины мира не меняющие или там исследование ДНК кукурузы. Действительно, какая тут классовость у кукурузы. Нет. И такие с виду аполитичные вещи тысячами нитей связаны с породившими их производственными отношениями. Тут и "конвейерная", но оторванная от собственно производства система подготовки специалистов явно влияющая на то в какой форме физический закон предстаёт перед изучающими его, предстаёт ли он в связи с конкретной задачей и вообще, тут и выбор направления приоритетных исследований для биологов. Да и вообще общая обусловленность технического уровня она как бы определяет буржуазную науку.

Я бы порекомендовал противникам классового подхода не воспринимать фразу "буржуазная наука", как ругательство. Она достигла больших высот и ей есть чем похвастаться. И мировому пролетариату есть чему у неё учиться. Но тем не менее классовую сущность этого явления забывать не стоит.

Что же обычно предъявляют сторонником партийного подхода в науке. Кибернетику, Лысенко. Я вообще здесь какой-то хоть сколько-нибудь серьёзной теоретической проблемы не вижу.

Кибернетике предъявляли не изучение самой науки о управлении, а её философское истрактование. В духе осуждённой богдановской ереси. Сейчас это уже вообще ни о чём. Кибернетика благополучно скончалась, породив пару сотен более прикладных дисциплин.

Лысенко. И что можно сказать. Да, явно он сознательно старался соответствовать критерию пролетарского социалистического учёного. Тут и к примеру приоритет науки для народного хозяйства, а не для науки. В чём то он предвосхитил науку. Эпигинетика была открыта позднее, но он использовал её элементы. В каких-то теоретических основаниях своих изысканий он что-то напутал. Да и вообще гением не был. Ну так что с того. Пролетарскость науки вовсе не даёт индульгенции от всех других научных грехов. Короче всё это какие-то несерьёзные претензии. Основная же проблема, которые критики Лысенко озвучивают не столь часто - выделялось мало средств на изучение и развитие генетики. Надо было больше. И исследователям генетики дать другие должности. Ну что тут сказать. Спору из-за денег и власти, столь частому в бюджетных сферах придавать какое-то ключевое теоретическое значение?! Всё это совершенно несерьёзно.

Ну и наконец закончить исследование вопроса принципе партийности в науке мне хотелось бы взглядом в будущее. Я утверждаю, что принцип партийности науки будет актуален и в бесклассовом обществе. Ибо несомненно останутся противоречия. Останутся осознавшие это противоречие части общества. Останется чувство моральной поддержки части, с которой ты себя идентифицируешь. Останется соцзаказ. Но вот вопрос - а окажешься ли со своим принципом партийности на стороне прогресса, это уже другой вопрос. Самый прогрессивный пролетарский учёный не застрахован от того, что в противоречиях грядущего он окажется на стороне реакции. И главными опасными моментами в социальном плане мне видятся в первую очередь вопрос должностей, рабочих мест и особое отношение человека к ним, вопрос противоречий между организаторским и исполнительским трудом, сверхценные сцепки, вопрос "особых отношений" - кстати любви в том числе, вопрос межотраслевой конкуренции. Вероятно есть ещё много других типично социалистических противоречий, которые будут определять партийность науки грядущих социалистических форм. Так что за принцип партийности науки можно не волноваться - он видимо переживёт и капитализм и социализм. Вероятнее всего и саму науку.

Вот собственно и всё чего я хотел сказать.