Главная » Стиль и мода » Семен фридлянд фотографии. Полные ностальгии яркие советские фотографии Семёна Фридлянда

Семен фридлянд фотографии. Полные ностальгии яркие советские фотографии Семёна Фридлянда

В творчестве Семена Фридлянда удивительно органично сочетаются элементы классической фотографии с ее выверенными композициями и приемы репортажного метода съемки, который начал безвозбранно внедряться только с середины пятидесятых годов, а у Семена Осиповича это обнаруживается значительно раньше...

Это был самый спокойный и уравновешенный из всех фоторепортеров, которых я только знал, а знал я практически всех - имею в виду профессионалов в истинном смысле этого слова. Конечно, речь идет только о том отрезке времени, когда я сам был причастен к фотографии, а это составляет ни много, ни мало шестьдесят шесть лет - таков мой фотографический стаж. Отсюда следует вычесть годы примитивного любительства, предшествующие деятельности профессиональной (около восьми лет). Но и профессиональная жизнь делится на два периода - просто фотография и фотожурналистика, вхождением в которую я обязан, в первую очередь, моему замечательному Учителю и Наставнику Семену Осиповичу Фридлянду. Известно, что среди великих музыкантов-исполнителей существуют такие, кто не имеет учеников, они как бы сами по себе, и их драгоценный опыт уходит вместе с ними. А есть такие, которые передают свои знания следующему поколению. Так и в фотографии. Семен Фридлянд щедро делился своим профессиональными навыками и секретами с молодыми репортерами, но к этому мы еще вернемся...

Он родился в Киеве, но совсем не был похож на типичного киевлянина - и язык его был без обычного южного говорка, и не было в нем малоросского гонорка, от юга в нем был только мягкий юмор с
грустинкой, совсем как у Исаака Бабеля. В 1925 году по приглашению двоюродного брата он приехал в Москву. К тому времени его брат - Михаил Кольцов (без псевдонима тоже Фридлянд - был уже очень известен: журналист "номер один" и создатель "Огонька", где Семен Осипович, тогда еще просто Сёма, и начал работать фотокорреспондентом. Уже через год он стал участвовать в фотовыставках, получал за свои работы призы и дипломы и быстро выдвинулся в ряды лучших фотожурналистов страны. Но одной только фотографии его глубокой натуре было мало, и он начал писать заметки, репортажи и даже очерки, и получалось это у него очень даже неплохо. Но приближался год "Великого перелома", и молодой журналист сообразил, что слово, обреченное на несвободу, таит в себе большие опасности, и, отложив перо, целиком сосредоточился на фотокамере. Тогда еще очень немногие предусмотрительные и соображающие люди поняли, что в это время надо быть "хорошо побритым во втором ряду", и покинули взрывоопасные должности. Так ставший со временем классиком теории и истории фотографии, и к тому же музыковедом, Сергей Александрович Морозов ушел из отдела литературы "Правды" и на всю жизнь прикрылся фотографией как щитом, что принесло большую пользу и ей и ему. В "Правде" Фридлянд тоже побывал - фоторепортером, и в журнале "СССР на стройке", и в "Союзфото", через которые прошли почти все пионеры советской фотожурналистики, и поучился во ВГИКе на операторском факультете. Потом началась война, и он прошел ее фотокорреспондентом Совинформбюро. А потом по примеру блудного сына вернулся в "отчий дом" - журнал "Огонёк". Там мы с ним и познакомились, в 1951 году, когда я пришел туда демобилизованным спецом аэрофоторазведслужбы после почти восьми лет, отданных морской авиации, и имея на боевом счету всего семь классов средней школы. Все это имеет к Семену Осиповичу самое непосредственное отношение, потому что он тут же занялся моим образованием. Он следил за моей учебой в правдинской вечерней школе рабочей молодежи, и позже, когда я поступил в МГУ. Именно Фридлянд и примкнувшие к нему бывалый журналист Савва Тимофеевич Морозов (внук того самого Морозова) и заведовавший отделом информации Яков Моисеевич Гик настояли на том, чтобы я поступал не на факультет журналистики, как того хотел я, а на филологический. "Ты что, - говорили они мне, - собираешься изучать историю и теорию партийной печати? Иди на филологию, будешь знать литературу и язык, а практику журнальной работы ты и так каждый день в редакции видишь". За этот совет я благодарен им и по сей день!

В годы моей учебы в университете Семен Осипович проверял все мои курсовые работы, да и текущие тоже; он был, по существу, моим научным руководителем во время написания дипломной работы, хотя она была не по журналистике, а по литературе. Но и этого ему казалось недостаточно, и он вовлек меня в изучение английского языка. Дважды в неделю мы с ним брали частные уроки у очень милой пожилой преподавательницы Анны Рувимовны, - фамилии ее, увы, уже не помню. К великому моему сожалению, выдержал я только три месяца. Семен Осипович сжалился и не настаивал, а сам продолжал упорно заниматься и вскоре уже с увлечением читал англоязычные книги и практиковался в разговорной речи, причем весьма успешно. Но и мне эти три месяца сослужили неплохую службу: когда через несколько лет я был в командировке в Индии, то мог элементарно - скорее, правда, примитивно - объясняться с местными жителями, говорившими на этом языке примерно на том же уровне.

С того самого момента, когда я начал публиковаться в журнале, Семен Осипович все время мне твердил: "Вы должны писать, у вас это получается, я вот всю жизнь жалею, что бросил в начале карьеры свои литературные труды, но такое время тогда было..."

Да, время было жестокое. Михаила Кольцова арестовали и расстреляли, - слишком много знал, к тому же был не в меру активным и самостоятельным в суждениях, и тень "врага народа" нависла и над Семеном Осиповичем, и над родным братомКольцова - художником-каррикатуристом Борисом Ефимовым (тоже Фридляндом). А когда "вождя-кровопроливца" не стало, и начались реабилитации, они оба, объединив свои усилия, попытались что-то узнать о своем знаменитом брате, да так ничего и не узнали - вскоре после ареста он стал числиться под номерами, которые все время менялись, а затем следы его безвозвратно потерялись в недрах ГУЛАГа. А может, всё это было просто отвлекающим маневром, и расстреляли его сразу же после ареста, как это обычно и делалось. И стоит теперь на Донском кладбище в семейном уголкеФридляндов каменное надгробие, под которым нет никакого гроба, и только на камне том начертано: "Михаил Кольцов. 1898-1942". Пусть хоть так сохраняется память о нём...

Примерно в середине пятидесятых его назначают заведующим фотоотдела "Огонька". Отдел этот находился в весьма плачевном состоянии. До конца пятьдесят второго года в отделе было всё в порядке, потому что руководил им знающий и понимающий человек - прекрасный организатор фотографического дела Алексей Александрович Вольгемут. Его фамилия у некоторых людей вызвала определенные подозрения, и его вытащили на партсобрание с обвинением в сокрытии своей национальной принадлежности: в паспорте у него значилось - русский. А в это время раздували "дело врачей", и борьба с "людьми, не имеющими родины" доходила до полной истерики. На собрании выяснилось, что по отцу он немец, а не то, что подумали, и он с юмором заметил: "Да, я скрыл свою национальность, чтобы всю войну пройти в танке". К тому же оказалось, что в партийном деле он немцем и числится. Но от него не отступились, и объявили ему "строгача", против которого голосовали только два наивных правдолюбца - ретушер Леша Боровиков и я грешный. Оба не так давно демобилизованные ратники, мы никак не могли взять в толк, за что его тягают: ведь и русский правильно, и немец правильно... Ну а под "строгача" и с должности его сняли, сделав зав.лабораторией. А на его место назначили человека, у которого с ФИО был полный порядок, только был он совершенно безграмотен, дубоват и ничего не понимал в фотографии.

Когда же отпустили врачей, то восстанавливать отдел призвали Фридлянда, который укрепление его начал с привлечения свежих сил. Во время командировки в Ленинград он побывал в фотоклубах, и в одном из них нашел двух способных ребят - Гену Копосова и Леву Шерстенникова, которых пригласил в "Огонек". Оба они очень скоро стали не просто известными, а одними из лучших фоторепортеров страны. ОднаждыФридлянд встретил меня в коридоре - шел с редколлегии и прямо-таки излучал сияние - и сказал: "Послушайте, Помидор!" (Он всех называл на Вы, даже обращаясь по прозвищу; а у меня их за жизнь было немало; огоньковское Помидор - за ярко рыжую шевелюру). "Только что я пробил вас с Копосовым в штатные фотокорреспонденты! Принимайте поздравления!"

Поиску молодых талантов он отдавал много времени и сил. Являясь членом редколлегии журнала "Советское фото", он бывал на семинарах и выставках, в своих статьях и рецензиях делал их разбор и внес большой вклад в развитие теории фотографии вообще и фотожурналистики в частности. И еще находил время работать в фотосекциях Союза журналистов и Общества дружбы с зарубежными странами. А в нашем журнале он ввел перспективное планирование фотоинформации. Но вместо предшествовавшего рисования будущих кадров разрабатывал идеи фоторепортажей и фотоочерков, разъяснял какими творческими приемами следует раскрывать ту или иную тему, на чем делать акцент и каким образом создавать единство фотографии и текста. В этом он видел главную специфику фотожурналистики, как самостоятельного вида газетно-журнального дела. Но, даже будучи таким прагматиком, он оставался лириком в душе. Запомнилось его высказывание в ответ на мое сетование, что вот, мол, я увидел замечательный сюжет, а снять его не смог, - наши фотографические средства оказались при этом беспомощными: "Не огорчайтесь. Далеко не все можно снять, умейте просто любоваться и впитывать прекрасное в свою душу. Это потом вам поможет в жизни, а не только в фотографии". А в его собственных снимках всегда было много души и такого необходимого компонента, как пластика. Еще, будучи фотолаборантом, я однажды печатал его фотографию. Память уже не удерживает всего сюжета, но там был пароходик, волны, берег и что-то еще. Он стоял рядом и корректировал мою работу. А я старался, применял всякие ухищрения, включая горячую воду и остановку проявки каких-то участков снимка. И, как это довольно редко случается, попал с первого отпечатка. Потом надо было печатать этот снимок для какой-то выставки, и сколько ни бились лаборанты, репортеры, да и я сам, никому так и не удалось добиться того качества. Фридлянд при всем этом присутствовал, смотрел, качал головой и наконец рассмеялся: "Ну что ж, и такое бывает в фотографии".

Последние годы его пребывания в этой должности и вообще на нашей планете были отравлены главным художником журнала, человеком во всех отношениях недостойным. Может быть, потому он и заболел тяжело, и уже угасая и предчувствуя уход, в последний день своей жизни побывал в редакции, позвал меня, Копосова и Шерстенникова, присел с нами на подоконник, говорил нам какие-то добрые слова, и в конце, как бы между делом, произнес: "Большая к вам, просьба, ребята, - не допустите этого мерзавца на мои похороны". И мы не допустили.

После него заведующим отделом стал человек бездушный и недоброжелательный, и когда его отправили на пенсию, все облегченно вздохнули, и обрадовались вдвойне, потому что на это место был назначен Дмитрий Бальтерманц. И уже в первый день своего воцарения в фотоотделе он пришел ко мне (я уже работал заместителем зав.отдела репортажа и новостей) и сказал: "Юрка, составь мне квартальный план фоторепортажей и фотоочерков". И с тех пор, до моего ухода из "Огонька", я всегда это делал, и делал с удовольствием, хотя это входило не в мои, а в его функции. Но меня грела мысль, что я как бы выполняю завет моего учителя, и что порядок, заведенный Семеном Осиповичем Фридляндом, продолжает соблюдаться...

Юрий Кривоносов

На карте нашей страны сложно найти место, где бы не побывал Семён Осипович Фридлянд со своим фотоаппаратом. Если собрать воедино все фотографии Фридлянда (а их сохранилось около 19 тысяч!), то можно увидеть историю Советского государства 1930-1960-х годов: Великую Отечественную войну, новостройки и колхозные нивы, города и таёжные посёлки, дела и подвиги советских людей. На его снимках — студентки из Туркмении во время перерыва, китайские практиканты на заводе в Новосибирске, юннаты Нижне-Чёмской средней школы, города СССР — Ухта, Воркута, Севастополь, Сталиногорск ...

Семён Фридлянд родился в 1905 году в Киеве в семье еврея-сапожника Осипа Моисеевича Фридлянда. В 1922 году окончил семилетнюю школу. По воспоминаниям Юрия Кривоносова , «совсем не был похож на типичного киевлянина — и язык его был без обычного южного говорка, и не было в нем малоросского гонорка, от юга в нем был только мягкий юмор с грустинкой, совсем как у Исаака Бабеля ».

Какие же места в Сталиногорске, молодом городе химиков и шахтеров, уже успевшем пережить свое второе рождение после немецкой оккупации в годы войны , заинтересовали столичного фотокора Семёна Фридлянда? Это весьма неожиданно...

1. Детская музыкальная школа

Еще во время войны, в сентябре 1944 года по решению Комитета обороны начала работать Сталиногорская музыкальная школа. В маленькой квартире на пятом этаже начинали свою деятельность 5 преподавателей во главе с директором Л. Б. Фурманом и 20 учеников всего лишь по двум специальностям — фортепиано и скрипка. Но уже с 1 ноября 1945 года школа переехала в новое помещение, которое было выделено Сталиногорской ГРЭС , а ремонт произвел комбинат «Москвоуголь». В этот набор из 850 абитуриентов было принято 220 наиболее одаренных детей.

В настоящее время, «Детская музыкальная школа № 1» является первой ступенью музыкального образования и готовит профессионально одаренных учеников для поступления в музыкальное училище (которое, к слову, в городе также есть — Новомосковский музыкальный колледж имени М. И. Глинки , но увы, его открыли в городе на 10 лет позже этой поездки Семёна Фридлянда).

2. Клуб имени Артема

Детская изостудия:

3. Детский сад горняков

Наконец, началась шахтерская тема:

— Ой, подожди-подожди! А что это у тебя за игрушка, покажешь?!
— Ну может, и покажу!..

4. Шахтеры на курсах повышения квалификации

В стахановских школах:

5. На шахте с героем

Тяжело в ученье — легко в забое. Врубовая машина в деле:

А вот и машинист той самой врубовой машины — настоящий герой Мосбасса , с измазанным углем лицом, Иван Алексеевич Филимонов, по-хозяйски глядит на угольный пласт, как бы не замечая столичного фотографа:

Иван Алексеевич Филимонов — потомственный горняк, родился 27 апреля 1914 года на хуторе Соколовка (ныне пос. Соколово-Кундрюченский, в черте г. Новошахтинска Ростовской области). С 1930 года работал откатчиком в шахте. Вскоре переехал в Подмосковье, где интенсивно осваивали залежи угля, и поступил на шахту № 12 «Красноармейская» помощником врубмашиниста. На шахту № 2 «Узловская» комбината «Московуголь» Иван Филимонов перешел уже опытным мастером и вскоре довел добычу угля до 10 000 тонн в месяц.

С началом Великой Отечественной войны шахтеры получили «бронь» — стране требовался уголь. С приближением немецких войск к Узловой оборудование шахт частично эвакуировали. Но многое вывезти не успели, поэтому укрыли на месте, глубоко под землёй, в самых далёких выработках. Поступили так и горняки шахты № 2. Во время оккупации Подмосковного угольного бассейна немецкие оккупационный власти обследовали шахты с целью их восстановления, создали акционерное общество по эксплуатации Мосбасса. Затем последовали приказы, обязывающие горняков выйти на работу. По воспоминаниям И. А. Филимонова:

Четыре раза гитлеровские прихвостни приходили ко мне и пытались заставить работать в шахте. Под всякими предлогами я уклонялся. Но, убедившись, что от меня не отстанут, сбежал из дома в город Донской, где скрывался до прихода Красной Армии.

Герой Социалистического Труда
Иван Алексеевич Филимонов, 1948 год.
Фото: Александр Устинов.

Награды, премии и почётные звания

На выставке «10 лет советской фотографии» был награждён дипломом 1-й степени.

Напишите отзыв о статье "Фридлянд, Семён Осипович"

Литература

Анри Вартанов «Семён Фридлянд», журнал «Revue fotografie» стр. 11-14, №2 1975

Книги с участием С. Фридлянда

«Антология Советской фотографии, 1917-1940» Издательство ПЛАНЕТА, Москва 1986

Известные работы

Фотопортрет «Еврей-пасечник» - впервые был показан публике на выставке работ мастеров советского фотоискусства в Москве ()

Многотысячный архив фотографий находится в библиотеке Университета Денвера и доступен в электронном виде.

Ссылки

Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров . - 3-е изд. - М . : Советская энциклопедия, 1969-1978.
www.ozet.ort.spb.ru/rus/index.php?id=577
www.sem40.ru/famous2/m1050.shtml

Примечания

Отрывок, характеризующий Фридлянд, Семён Осипович

Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.

Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.

Родился в 1905 г. в Киеве в семье еврея-сапожника Осипа Моисеевича Фридлянда.

В 1922 г. окончил семилетнюю школу. С 1925 года работал в журнале «Огонек», которым в то время руководил его двоюродный брат, известный советский журналист и писатель Михаил Кольцов, - сначала помощником фоторепортера, а затем фотокорреспондентом. В 1930 г. перешёл в фотоагентство «Унион» (впоследствии «Союзфото»), где работал до 1932 года фоторепортером, редактором и заведующим массовым отделом.

В 1932 г. окончил операторский факультет Государственного института кинематографии.

С 1932 г. работал в журнале «СССР на стройке». С 1933 года - фотокорреспондент центральной партийной ежедневной газеты «Правда». В конце 1930-х годов - председатель Ассоциации московских фоторепортеров.

В годы Великой Отечественной войны - фотокор Совинформбюро. В 1950-х годах - заведующий отделом фотографии журнала «Огонек».

Приходится двоюродным братом двум родным братьям - писателю Михаилу Кольцову и известному советскому художнику-карикатуристу Борису Ефимову.

Награды, премии и почётные звания

На выставке «10 лет советской фотографии» был награждён дипломом 1-ой степени.

Н.К. Мидов родился в 1918 году в ауле Первомайский (до революции Абуково), Карачаевской автономной области. После окончания начальной школы стал табунщиком, пас лошадей. В 1938 году, уже в Ленинграде, призван в ряды Красной Армии и направлен служить на север, в состав 112-го стрелкового полка (52-я стрелковая дивизия). В его составе, в сентябре 1939 года, участвовал в походе Советских войск в Западную Белоруссию, а вскоре и в войне с Финляндией.

В первые же дни войны полк был переброшен на Мурманское направление. 29 июня 1941 года командир пулеметного отделения 112-го стрелкового полка младший сержант Мидов вместе со своими однополчанами вступил в бой с фашистами. Здесь, на рубежах рек Титовки и Западной Лицы, более 3-х лет сражался с врагом Назир Катуевич.

В ноябре 1941 года был ранен. Подлечившись в госпитале, с согласия командира, Мидов пошёл на снайперский сбор: решил проверить свои способности. В снайперы отбирали строго, но Мидов выдержал экзамен. Пробыв почти месяц на снайперском сборе, он отправился на «практику». В первую же снайперскую вахту молодой снайпер уложил 7 фашистов. К середине ноября 1941 года нa снайперском счету Мидова было уже 83 уничтоженных врага. 16 ноября был вторично ранен и отправлен в госпиталь.

Приказом по войскам Карельского фронта № 182 от 27 марта 1942 года командир отделения снайперов 35-го Гвардейского стрелкового полка (10-я Гвардейская стрелковая дивизия, 14-я армия) Гвардии сержант Н. К. Мидов награждён орденом Ленина. После излечения продолжил боевую работу. После окончания краткосрочных курсов младших лейтенантов, он получил под свое командование снайперский взвод. Окончательный снайперский счет Назира Мидова составляет не менее 104 уничтоженных врагов (данные на сентябрь 1942 года).

Однажды немцы обнаружили позицию Мидова и открыли по нему огонь из миномётов. Взрывом мины его контузило, вследствие чего ухудшилось зрение. Вернувшись из госпиталя, Назир Катуевич не смог снова занять своего места в ряду снайперов. Он продолжал воевать, командуя взводом автоматчиков.
В октябре 1944 года войска Карельского фронта и Северного флота осуществили Петсамо-Киркенесскую наступательную операцию, в результате, которой немецкие войска были разгромлены и изгнаны из Советского Заполярья, была освобождена также часть территории Норвегии. В этих боях участвовал и лейтенант Мидов. 15 октября вместе со своими однополчанами он освобождал тород Петсамо (Печенгу), а на следующий день был тяжело ранен осколком снаряда.

Почти 3 года Назир Катуевич провёл в госпиталях, перенеся сложнейшие операции на позвоночнике. Когда же он встал на ноги, медицинская комиссия признала его инвалидом 2-й группы. В послевоенные годы жил и трудился в селении Первомайском. Умер 9 февраля 1982 года. Имя Мидова присвоено одной из школ в Советском Заполярье, а его снайперская винтовка хранится в музее города Мурманска.