Индонезия как пример исламской демократии. Слабая демократия ведет либо к развалу страны, либо к тирании

Западный обыватель, который еще не потерял способность размышлять и анализировать события, происходящие на международной арене, начинает потихоньку прозревать. Первое, что до него доходит, это тот факт, что мир устроен иначе, чем ему рассказывали в школе или вещают сейчас по каналам СМИ.

Так, в глазах западного потребителя информации, Россия выглядит страной, в которой правит диктатор Путин - бывший офицер КГБ - этой могущественной спецслужбы, когда-то наводившей ужас на весь капиталистический мир. Да, Россией действительно управляет бывший сотрудник КГБ. Но это отнюдь не означает, что Россия оказалась под властью сумасшедшего фюрера, как это пытаются внушить своей аудитории западные СМИ. Скорее наоборот, страны Западной Европы должны благодарить Бога за то, что у России есть ее Президент. Так заявляет независимый немецкий журналист Кен Йебсен: «Зачем же Путину надо было сбивать этот самолет [голландский Боинг – А.Х.]? Мы, что, с вами держим Путина за полного идиота? Во-первых, он говорит по-немецки, во-вторых, он долгое время жил в ГДР, он бывший офицер КГБ. Иными словами, Путин кто угодно, но никак не глупый человек. Так почему же мы верим, что Путин - полный кретин, который может сделать такую глупость? Я не устаю повторять снова и снова, что если бы в Москве не было такого благоразумного человека как Путин, то у нас давно бы была большая война на всем континенте. Именно такую войну нам всем пытаются навязать.» (полный текст выступления см.: https://www.youtube.com/watch?v=RMyz51ijrFs)

Тем не менее, это ужасно, когда даже образованные люди, имеющие время для того чтобы прослушать сводку новостей, и даже эксперты, рассуждающие о мировой политике, совершенно не понимают один важный факт. Не об отсутствии демократии в России им следует беспокоиться, но о том, что это именно на их родине, на Западе нет «демократии», и… никогда не было! Население западных стран настолько оболванено, что, вопреки ухудшающимся условиям жизни, они все еще продолжают верить, что т.н. «демократические» выборы и легитимная смена правительств сделает жизнь лучше. Удивительная ситуация: все институты западной демократии функционируют как часы, но при этом мир катится в тартарары при непосредственном участии тех же «демократических» государств.

Вся эта демократия оказывается бутафорской и лицемерной. Демократический Запад, десятилетиями вопивший о русской угрозе, должен был успокоиться после развала СССР. Но этого не произошло. Напротив, «демократический» и «миролюбивый» Запад, в лице НАТО обещавший не расширяться за счет стран бывшего Варшавского военного блока, двинулся на восток, к границам России, ломая и круша нормы морали.

Это стало возможным потому, что реальная власть находится не в руках правительств и парламентов, но в каких-то других руках. Достаточно вспомнить, что Обама, который получил Нобелевскую премию за мир, оказался на острие процесса разжигания войны если не глобальной, то уж точно – европейского масштаба. Обама лишь пешка в игре тайных «хозяев мира», которые уже более 20 лет, прошедших после крушения СССР патологически стремятся не дать России занять свое место среди ведущих мировых держав. В данный момент в войне против России ими расчетливо и безжалостно используются мозги и кровь украинцев, на подходе бородатые отморозки из т.н. «Исламского государства».

Это было бы смешно, если не горько, но России еще только предстоит дорасти до того уровня «невмешательства» Запада в дела других государств. Согласно неписаным западным нормам международной геополитики, Россия под эгидой «защиты своих интересов» имеет полное право снабжать оружием, разведывательной и статистической информацией и прочим необходимым ополченцев на востоке Украины.

С волками жить, по-волчьи выть: Как бы не пришлось России научиться говорить с Западом на его языке: языке обмана, угроз, санкций, силовых операций по защите собственных интересов в любой точке планеты. В настоящее время политическое руководство России выглядит немного наивным и все еще пытается апеллировать к международным правилам и нормативным документам, все время оказываясь виноватой в том, чего она не совершала. Например, Россия пытается отстоять свои вполне оправданные стратегические интересы близи своих границ, пытается остановить уничтожение миллионов этнических русских на Юго-Востоке Украины. В ответ Россия получает обвинения в агрессии от стран западной коалиции и открытую угрозу от НАТО, собирающего вооруженный кулак сил быстрого реагирования на западных рубежах неугодной державы. Интересно, а как поступили бы США, окажись под угрозой несколько миллионов американцев, живущих, например, в Мексике? Или, нет необходимости теоретизировать, достаточно вспомнить как поступил официальный Лондон в Фолклендском конфликте.

И, наконец, еще раз подчеркиваю важность выбора, который предстоит сделать мусульманам: выберут ли они сторону зла в лице США и ее союзниц как в Западной Европе, так и на Ближнем Востоке, либо они выберут сторону России, которая единственная из всех несимпатизирующих США стран, противостоит глобалистским устремлениям т.н. «ястребов», посылающих смерть на крыльях «демократизации» во все уголки планеты.

Разве не достаточно для правильного выбора примеров того, как правительство США под лозунгами «свободы и демократии» бросает мир мусульман в огонь гражданских войн, террористического беспредела, смерти, разрушений и варварства?

Айдар Хайрутдинов

Принцип демократического государства: разрешено все, что не запрещено. Политические системы многих государств можно назвать демократическими, среди них Франция, США, Швеция, Бельгия, Финляндия, Нидерланды, Австрия, Австралия, Канада. Главное здесь - сочетание индивидуальной свободы с принципами законности и демократии. Для Германии характерно более ограниченное использование демократических институтов и процедур, использование в практике авторитарных приемов и методов. Во всех этих странах проводятся выборы, и народ в той или иной форме вовлечен в процесс управления государством. Однако демократическая практика своеобразна в каждой стране, а значит, речь идет о наличии разных форм демократии. По мнению автора статьи «GlobalLibra» Дэвида Андельмана (DavidA. Andelman), для определения уровня демократии в государствах, позиционируемых как демократические, необходимо рассмотреть три основных фактора: влияние процесса выставления кандидатуры и избирательной системы на результаты выборов; способность судебной власти страны сохранять независимость от сил, которые, как утверждается, пришли к власти с помощью выборов (чем более независима судебная система, тем сильнее демократия) ; уровень развития «прав человека» и «свободы печати».

В каждой стране своя демократия. Во Франции также демократическая система, но невиновность подсудимого по-прежнему должна быть доказана им самим, адвокатом или прокурором. Недавно в Таиланде редактор журнала был приговорен к 10-ти годам тюремного заключения за публикацию статьи о короле. В Израиле происходит ранжирование политических партий. В России со времен Ивана Грозного сохранилась традиция оказания влияния на судебную систему. Оставшимся сиротами гражданам РФ после длительных судебных разбирательств только в начале этого года удалось получить разрешение на въезд в США. Всем нам хорошо известно, что почти 200 лет рабство в США, называемых страной свобод, считалось законным. Международный суд ООН по-прежнему может осуждать только лидеров слаборазвитых государств по обвинению в военном преступлении или совершении геноцида. Суды США заявляли, что цена на гольф-кары, ввезенные из Польши еще несколько месяцев назад, через специальные меры правительства Польши поддерживается на низком уровне, и запретили импорт. По данным мирового «Индекса цензуры» (indexoncensorship. org), десятки журналистов в Белоруссии остаются в тюрьме (хотя бывший кандидат в президенты Белоруссии Санников был освобожден) ; то же самое наблюдается в Азербайджане, Мьянме и Бахрейне.

Очевидно, демократические режимы не способны в достаточной мере обеспечить надежность судебной системы. Следовательно, даже если государство считается демократическим, оно, возможно, не в силах обеспечить безопасность жизни граждан. Силу демократии необходимо расценивать не только фактом проведения выборов, но и через анализ процесса выставления кандидатуры, избирательную систему и независимость судебной власти, в том числе и в нашей стране.

Движение в сторону демократизации - процесс, начавшийся с конца 18 - начала 19в. в странах Западной Европы и Северной Америки, а в 20 веке охвативший весь мир, несмотря на пристальное внимание со стороны исследователей, до сих пор неоднозначнооценивается. Как отмечается в ДРЧ (доклады о развитии человека) -2010 «На национальном уровне мы видимраспространение демократических форм и процедур, а на уровне отдельных частейгосударства - все более активное развертывание на местах процессов гражданского участия вразличных формах с расширением возможностей для обеспечения подотчетности. Вто же время тенденции последних лет вряд ли можно назвать положительными: к факторам, подрывающим усилия по демократизации, относят изменения в характере элит, агрессивнуюполитику экспорта демократии США и их союзниками, экономический кризис 2008 года иего последствия. Данную тенденцию фиксируют рейтинги «Фридом Хаус» (FreedomHouse) и исследовательского отдела журнала «TheEconomist».

Рейтинги «Фридом Хаус» основываются на экспертной оценке объема политических игражданских прав и свобод, также включают в себя индекс свободы прессы и индекс»электоральной демократии» (демократии, где проводятся честные и свободные выборы). Впресс-релизе «Фридом Хаус» о результатах 2010 года говорится, что мы переживаем пятыйгод упадка демократий в мире. Количество «свободных» стран сократилось на 2 (с 89 до 87), они представляют 43% населения Земли и 45% от общего количества стран в рейтинге (194). В докладе указывается, что наиболее могущественные авторитарные режимы (КНР. Иран, Россия, Венесуэла) укрепили свои позиции, а их действия не встречают никакогосопротивления со стороны сообщества демократических стран. Так, в КНР бурныйэкономический рост двух последних десятилетий совмещен с монополиейКоммунистической партии Китая, отсутствием свободы слова, нарушениями прав человека взападных провинциях и в Тибете. Продолжаются преследования политических игражданских активистов: в 2010 КНР пытался убедить другие страны бойкотироватьприсуждение Нобелевской премии мира ЛюСяобо. Таким образом, одна из самыхгустонаселенных стран в мире одновременно является одной из самых недемократических.

В Венесуэлле президент Уго Чавес, который последовательно ужесточал условия длядеятельности неправительственных организаций и независимых медиа, провел черезпарламент закон, согласно которому он может занимать должность президента нанеопределенный срок. В Иране агрессивная внешнеполитическая риторика президентаМахмуда Ахмадинежада вместе с ядерной программой и отсутствием инструментоввоздействия на иранское правительство у населения вызывают серьезную обеспокоенностьблизлежащих стран и мирового сообщества в целом. Россия - ядерная держава и один изкрупнейших в мире поставщиков энергоресурсов - находится под управлением узкойгруппы элиты, в стране фактически отсутствует политическая конкуренция, независимаясудебная и законодательная власти, оппозиция регулярно подвергается репрессиям, а выборыне соответствуют критериям свободы и справедливости. Исследовательский отдел «TheEconomist», чей рейтинг базируется не только на анализеобъема политических и гражданских прав и свобод, фиксирует упадок в распространенииFreedomHouse. EconomistIntelligenceUnit.

165 стран и 2 территории, в которых проживает 99% населения Земли. Страны разделяютсяпо четырем категориям: полные демократии, неполные демократии, гибридные режимы иавторитарные режимы.

Следующая таблица дает представление о распространении демократии в мире в оценках EIU

Глобальной тенденцией обозначается «демократическая рецессия». Большинство авторитарных режимов находятся в регионах Ближнего Востока и Северной Африки, хотя немногим меньше - в Азии, Африке южнее Сахары и на постсоветском пространстве. Все чаще страны ориентируются в своем развитии на китайскую модель, подразумевающую экономическую модернизацию при авторитарном характере политического режима. Почти все авторитарные режимы наращивают свой военный потенциал, непрозрачность принятия решения и неподотчетность населению делают эти режимы угрозами для мира и безопасности. Недавние события на Ближнем Востоке (особенно в Тунисе и Египте) обнажили еще одну опасную особенность авторитарных стран: в них высока вероятность неожиданной насильственной сменой режима. ООН осознает важность демократии для обеспечения мира и безопасности, развития и обеспечения прав человека, в то же время отмечает, что «демократизация отнюдь не является прямолинейным и необратимым процессом, и поэтому как государственные учреждения, так и граждане должны осуществлять мониторинг и надзор за этим процессом». В Декларации тысячелетия мировые лидеры обязались не жалеть усилий для развития демократии и укрепления верховенства права, а также для соблюдения прав человека и основных свобод Во Всеобщей декларации прав и свобод человека содержатся положения, напрямую связанные с развитием демократии: «Воля народа должна быть основой власти правительства, эта воля должна находить в себе выражение в периодических и нефальсифицированных выборах, которые должны про-водиться при всеобъемлющем и равном избирательном праве, путем тайного голосования или же посредством других равнозначных форм, обеспечивающих свободу голосования»; «каждый человек имеет право принимать участие в управлении своей страной непосредственно или через посредство свободно избранных представителей»; «каждый человек имеет право равного доступа к государственной службе в своей стране». На Всемирном саммите 2005 года правительства всего мира вновь подтвердили, что «демократия - это универсальная ценность, основанная на свободном волеизъявлении народа, который определяет свои политические, экономические, социальные и культурные системы, и на его активном участии в реализации вопросов, касающихся всех аспектов его жизни»; подчеркнули, что «демократия, развитие и уважение всех прав человека и основных свобод взаимосвязаны и подкрепляют друг друга»; и подтвердили свою готовность «поддерживать демократию путем повышения возможностей стран следовать принципам и практике демократии», а также приняли решение «укреплять потенциал Организации Объединенных Наций по оказанию помощи государствам-членам».

Д.А. РАСТОУ. Переходы к демократии: попытка динамической модели

Методологические положения [которые отстаиваются в данной работе] могут быть выражены в виде набора кратких тезисов.

1. Факторы, обеспечивающие устойчивость демократии, не обязательно равнозначны тем, которые породили данную форму устройства политической системы: при объяснении демократии необходимо проводить различия между ее функционированием и генезисом.

2. Корреляция - это не то же самое, что причинная связь: теория генезиса должны сконцентрировать внимание на выявлении последней.

3. Вектор причинной обусловленности не всегда направлен от социальных и экономических факторов к политическим.

4. Вектор причинной обусловленности не всегда идет от убеждений и позиций к действиям.

5. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным во всех точках земного шара: к демократии может вести множество дорог.

6. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным по временной протяженности: на длительность каждой из последовательно сменяющихся его фаз решающее воздействие могут оказать разные факторы.

7. Процесс зарождения демократии не обязательно должен быть единообразным в социальном плане: даже когда речь идет об одном и том же месте и одном и том же отрезке времени, стимулирующие его позиции политиков и простых граждан могут отличаться друг от друга.

Мой общий рефрен [...]: «Это не обязательно так». Каждый из при-веденных выше тезисов призывает к отказу от некоторых традиционных ограничений, от некоторых упрощенных предположений, высказывавшихся в предшествующих работах на данную тему, и к учету усложняющих, разнообразящих ситуацию факторов. Если бы методологическая аргументация этим и исчерпывалась, исследователи полностью бы лишились всяческих ориентиров, и задача создания теории генезиса демократии стала почти неразрешимой.

К счастью, анализ демократии с точки зрения ее генезиса требует - или допускает - введения ряда новых ограничителей, которые более чем компенсируют утрату семи прежних. Прежде чем подробнее развить эту часть методологической аргументации, целесообразно продолжить перечень кратких суммарных тезисов.

8. Эмпирические данные, положенные в основу теории генезиса демократии, должны - для каждой страны - охватывать период с момента, непосредственно предшествовавшего началу процесса, и вплоть до момента его окончательного завершения.

9. При исследовании логики трансформации внутри политических систем можно оставить за скобками страны, основной толчок к трансформации которых был дан из-за рубежа.

10. Модель, или идеальный тип, процесса перехода может быть получена на основе тщательного изучения двух или трех эмпирических примеров, а затем проверена путем приложения к остальным.

Вряд ли у кого вызовет сомнение, что при разработке теории, объясняющей генезис какого-либо явления, требуются диахронические данные, относящиеся не к некоему единичному моменту, а охватывающие определенный временной континуум. Более того, подобная теория должна строиться на основе анализа тех случаев, где процесс генезиса дает по существу завершен. Привлечение контрольных данных, касающихся недемократических государств и неудачных или только лишь начинающихся попыток перехода к демократии, может потребоваться на дальнейших стадиях теоретического осмысления феномена, однако гораздо удобнее начинать его изучение на примере стран, где он уже действительно возник. И, разумеется, «приход» демократии не следует понимать как нечто, свершившееся в течение года. Поскольку процесс становления демократии предполагает появление новых социальных групп и формирование новых, но ставших привычными моделей поведения, минимальный срок перехода - вероятно, поколение . В странах, не имевших более ранних образцов для подражания, переход к демократии, как правило, идет еще медленнее. Можно, к примеру, утверждать, что в Англии этот процесс начался еще до 1640 г. и не был завершен вплоть до 1918 г. Тем не менее при выработке изначального набора гипотез целесообразно обратиться к опыту стран, где процесс протекал относительно быстро. [...]

Следующее ограничение - исключение на ранних стадиях исследования ситуаций, когда основной толчок к демократизации был дан извне. [...] То, что мы говорим об «основном толчке, идущем извне», и о процессах, происходящих «преимущественно в рамках системы», показывает, что влияния из-за рубежа присутствуют практически во всех случаях. Так, на всем протяжении истории важнейшей демократизирующей силой служили военные действия, требовавшие привлечения дополнительных человеческих ресурсов. Кроме того, демократические идеи заразительны - так было и во времена Ж.Ж. Руссо, и во времена Дж. Ф. Кеннеди. Наконец, насильственное свержение олигархии в одной из стран (например, во Франции в 1830 г. или в Германии в 1918г.) нередко настолько пугает правящие верхушки других стран, что толкает их к мирной капитуляции (к примеру, в Англии - в 1832 г., в Швеции - в 1918 г.). Такого рода проявления неизменно присутствующих международных влияний не следует путать с ситуациями, когда речь идет об активном участии во внутриполитическом процессе демократизации лиц, прибывших из-за рубежа. Иными словами, на начальном этапе формулирования теории генезиса демократии следует оставить за скобками опыт тех стран, где демократия обязана своим появлением, в первую очередь, военной оккупации (послевоенные Германия и Япония), тех, куда демократические институты или ориентации были привнесены иммигрантами (Австралия и Новая Зеландия), а также тех, где иммиграция - подобным или каким-то иным образом - сыграла ведущую роль в осуществлении демократических преобразований (Канада, Соединенные Штаты и Израиль). [...]

Модель, которую я хотел бы обрисовать на следующих нескольких страницах, в значительной мере основана на исследовании опыта Швеции - западной страны, осуществившей переход к демократии в период между 1890 и 1920 г., и Турции - вестернизирующегося государства, где процесс демократизации начался около 1945 г. и продолжается по сей день 1 . [...].

II А. Предварительное условие

Отправной точкой модели служит единственное предварительное условие - наличие национального единства. Понятие «национальное единство» не содержит в себе ничего мистического типа плоти и крови (Blut und Boden) и ежедневных обетов верности им, или личной тождественности в психоаналитическом смысле, или же некой великой политической миссии всех граждан в целом. Оно означает лишь то, что значительное большинство граждан потенциальной демократии не должно иметь сомнений или делать мысленных оговорок относительно того, к какому политическому сообществу они принадлежат. Требование национального единства отсекает ситуации, когда в обществе наличествует латентный раскол, подобный тому, который наблюдался в габсбургской или оттоманской империях и присутствует сегодня в ряде африканских стран, равно как и те, когда, напротив, имеется сильная тяга к объединению нескольких сообществ, как во многих странах арабского мира. Демократия - это система правления временного большинства. Чтобы состав правителей и характер политического курса могли свободно сменяться, границы государства должны быть устойчивыми, а состав граждан - постоянным. По афористичному замечанию И. Дженнингса, «народ не может решать, пока некто не решит, кто есть народ».

Национальное единство названо предварительным условием демократизации в том смысле, что оно должно предшествовать всем другим стадиям процесса - в остальном время его образования не имеет значения. [...]

Не имеет значения и то, каким образом достигалось национальное единство. Возможно, географическое положение страны было таким, что никакой серьезной альтернативы национальному единству просто никогда не возникало - здесь наилучшим примером служит та же Япония. Но чувство национальной принадлежности могло стать и следствием внезапной интенсификации социального общения, воплощенной; специально придуманной для ее обозначения идиоме. Могло оно быть и наследием некоего династического или административного процесса объединения. [...]

В своих предыдущих работах я как-то писал о том, что в эпоху модернизации люди если и склонны испытывать чувство преимущественной преданности политическому сообществу, то лишь в том случае, если это сообщество достаточно велико, чтобы достичь некоего значительного уровня соответствия требованиям современности в своей социальной и экономической жизни. Однако подобная гипотеза должна рассматриваться как одна из составляющих теории формирования наций, а отнюдь не теории демократического развития. В контексте рассматриваемой нами сейчас проблемы имеет значение лишь результат.

Существуют по крайней мере две причины, по которым я не стал бы называть этот результат «консенсусом». Во-первых, как доказывает К. Дойч, национальное единство - плод не столько разделяемых всеми установок и убеждений, сколько небезучастности (responsiveness) и взаимодополненности (complementarity). Во-вторых, понятие «консенсус» имеет дополнительный смысл, предполагающий осознанность убеждения и обдуманность согласия. Но предварительное условие перехода к демократии, о котором идет речь, полнее всего реализуется тогда, когда национальное единство признается на бессознательном уровне, когда оно молчаливо принимается как нечто само собой разумеющееся. Любое громогласное провозглашение консенсуса относительно национального единства в действительности должно настораживать. Националистическая риторика чаще всего звучит из уст тех, кто наименее уверен в своем чувстве национальной идентичности: в прошлом веке этим грешили немцы и итальянцы, в нынешнем - арабы и африканцы, но никогда - англичане, шведы или японцы.

Тезис о том, что национальное единство представляет собой единственное предварительное условие перехода к демократии, подразумевает, что для демократии не требуется какого-либо минимального уровня экономического развития и социальной дифференциации. Экономические и социальные факторы подобного рода входят в модель лишь опосредованно как возможные основы национального единства или же глубинного конфликта (см. ниже). Те социальные и экономические индикаторы, на которые исследователи так любят сослаться как на «предварительные условия» демократии, выглядят по меньшей мере сомнительными. Всегда можно найти недемократические страны, чей уровень развития по выдвинутым в качестве индикаторов показателям подозрительно высок - к примеру, Кувейт, нацистская Германия, Куба или Конго-Киншаса. Напротив, Соединенные Штаты 1820 г., Франция 1870 г. и Швеция 1890 г. вне всякого сомнения не прошли бы тест по какому-нибудь из показателей, касающихся уровня урбанизации или дохода на душу населения, не говоря уже о количестве экземпляров газет в обращении или числе врачей, кинофильмов и телефонных номеров на каждую тысячу жителей.

Поэтому модель умышленно оставляет открытым вопрос о возможности существования демократий (действительно заслуживавших бы такого наименования) в досовременные, донациональные времена и на низком уровне экономического развития. Найти содержательное определение демократии, которое охватывало бы современные парламентские системы наряду со средневековыми лесными кантонами, античными городами-государствами (теми, где не было рабов и метеков) и некоторыми доколумбовыми племенами индейцев, может оказаться весьма сложно. Решение подобной задачи выходит за рамки настоящего исследования, и все же мне не хотелось бы исключать возможность такого рода попытки.

Б. Подготовительная фаза

Согласно моей гипотезе, динамический процесс демократизации в собственном смысле слова - при наличии указанного выше предварительного условия - запускается посредством длительной и безрезультатной политической борьбы. Чтобы политическая борьба обрела названные черты, ее основные участники должны представлять прочно укоренившиеся в обществе силы (как правило, социальные классы), а спорные вопросы, вокруг которых она ведется, должны иметь для сторон первостепенное значение. Подобная борьба чаще всего начинается вследствие появления новой элиты, поднимающей угнетенные и лишенные ранее руководства социальные группы на согласованное действие. При этом конкретный социальный состав противоборствующих сторон - и лидеров, и рядовых членов, - равно как и реальное содержание спорных вопросов будут разниться от страны к стране, а также от периода к периоду в жизни каждой отдельно взятой страны.

Так, в Швеции на рубеже XIX и XX вв. основными участниками борьбы были сперва фермеры, а затем низший средний и рабочий классы, с одной стороны, и консервативный альянс бюрократии, крупных землевладельцев и промышленников - с другой; в качестве объекта разногласий выступали тарифы, налогообложение, воинская повинность и избирательное право . В Турции же в последнее двадцатилетие идет спор между деревней и городом, точнее, между крупными и средними фермерами (которых поддерживает большинство сельского электората) и наследниками кемалевского военно-бюрократического истеблишмента; предмет спора - индустриализация или приоритетное развитие сельского хозяйства. В каждом из приведенных примеров основную роль играют экономические факторы, однако векторы причинно-следственных связей имеют противоположную направленность. Рубеж веков был для Швеции периодом бурного экономического развития, породившего новые политические напряженности; и в один решающий момент стокгольмским рабочим удалось преодолеть налоговый барьер, лишавший их ранее права голоса. Напротив, в Турции выдвижение требования сельскохозяйственного развития явилось следствием, а не причиной начавшейся демократизации.

Бывают ситуации, когда значение экономических факторов оказывается гораздо меньшим, чем в описанных выше случаях. В Индии и на Филиппинах ту подготовительную роль, которую в других местах играет классовый конфликт, сыграла продолжительная борьба националистических сил и имперской бюрократии по вопросу о самоуправлении. В Ливане в качестве противоборствующих сторон в незатухающей борьбы выступают главным образом конфессиональные группы, основной же ставкой являются правительственные посты. И хотя политические схватки подобного рода имеют, разумеется, и свое экономическое измерение, лишь самый непробиваемый экономический детерминист будет объяснять колониализм или религиозные разногласия исключительно экономическими причинами.

В своем классическом компаративном исследовании Дж. Брайс пришел к заключению, что « в прошлом к демократии вел лишь единственный путь - стремление избавиться от неких осязаемых зол». Демократия не была изначальной или основной целью борьбы, к ней обращались как к средству достижения какой-то другой цели либо же она доставалась в качестве побочного продукта борьбы. Но поскольку осязаемых зол, постигающих человеческие сообщества, несметное число, брайсовский «единственный путь» распадается на множество отдельных дорог. В мире нет двух демократий, которые бы прошли через борьбу одних и тех же сил, ведущих спор по одному и тому же кругу вопросов и с теми же самыми институциональными последствиями. Поэтому представляется маловероятным, чтобы какая-либо будущая демократия в точности повторила путь одной из предшествующих. [...] Чтобы прийти к демократии, требуется не копирование конституционных законов или парламентской практики некоей уже существующей демократии, а способность честно взглянуть на свои специфические конфликты и умение изобрести или позаимствовать эффективные механизмы их разрешения.

Серьезный и продолжительный характер борьбы, как правило, побуждает соперников сплотиться вокруг двух противоположных знамен. Поэтому отличительной чертой подготовительной фазы перехода к демократии является поляризация, а отнюдь не плюрализм. Тем не менее степень раскола общества имеет свои пределы, обусловленные требованием национального единства, которое, конечно же должно не только предшествовать началу процесса демократизации, но и присутствовать на всех его стадиях. Если линия раскола точно совпадаете региональными границами, результатом скорее всего будет не демократия, а сецессия. У противоборствующих сторон, даже если их интересы имеют четко выраженную географическую направленность, должно сохраняться некое ощущение сообщности или же существовать некое региональное равновесие сил, которое исключит возможность массового изгнания соперников и геноцида. [...] Важное значение на подготовительной фазе могут иметь перекрещивающиеся расколы, способные оказаться средством укрепления и поддержания чувства сообщности. [...]

В. Фаза принятия решения

Р. Даль писал, что «узаконенная партийная оппозиция - недавнее и случайное изобретение». Данное замечание полностью согласуется с приводившимся выше утверждением Брайса о том, что средством продвижения к демократии является преодоление осязаемых поводов для недовольства, а также с высказанным в настоящей статье предположением, что переход к демократии - сложный и запутанный процесс, тянущийся многие десятилетия. Все это, однако, не исключает сознательного выдвижения в ходе подготовительной фазы таких целей, как избирательное право или свобода оппозиции. Не означает это и того, что страна может стать демократией лишь по недоразумению. Напротив, подготовительная фаза завершается лишь тогда, когда часть политических лидеров страны принимает сознательное решение признать наличие многообразия в единстве и институционализировать с этой целью некоторые основополагающие механизмы демократии. Именно таким было принятое в 1907 г. в Швеции решение (я называю его «Великим компромиссом» политической жизни этой страны) ввести всеобщее избирательное право вкупе с пропорциональным представительством. Подобного рода решений может быть не одно, а несколько. Как известно, принцип ограниченного правления утвердился в Англии в результате компромисса 1688 г., кабинетное правление развилось в XVIII в., а реформа избирательного права была проведена аж в 1832 г. Даже в Швеции за «Великим компромиссом» в 1918 г. последовала дальнейшая реформа избирательной системы, закрепившая также принцип кабинетного правления.

Приобретается ли демократия «оптом», как в 1907 г. в Швеции, или же «в рассрочку», как в Англии, в любом случае она - результат сознательного решения со стороны по крайней мере верхушки политического руководства. Политики - профессионалы в области власти, и коренной сдвиг в сфере организации власти, подобный переходу от олигархии к демократии, не ускользнет от их внимания.

Решение предполагает выбор, и хотя выбор в пользу демократии не может быть сделан, если отсутствуют предварительное и подготовительное условия, это - реальный выбор, который не вытекает автоматически из наличия названных предпосылок. Как показывает история Ливана, альтернативными вариантами решения, способного прекратить затянувшиеся позиционные бои в политическом сообществе, могут стать мягкая автократия или иностранное господство. И, конечно же, не исключен и такой поворот событий, когда решение в пользу демократии или каких-то существенных ее компонентов было предложено и отвергнуто, что ведет к продолжению подготовительной фазы либо к искусственному ее прекращению.

Решение в пользу демократии проистекает из взаимодействия нескольких сил. Поскольку условия сделки должны быть четко оговорены и кто-то должен взять на себя риск относительно ее возможных будущих последствий, непропорционально большую роль здесь играет узкий круг политических лидеров. Среди групп, задействованных в переговорах, и их лидеров могут быть представлены бывшие соперники по подготовительной борьбе. К числу других потенциальных участников переговоров относятся группы, отколовшиеся от основных противоборствующих сторон или только что вышедшие на политическую сцену. В Швеции, например, такие новообразованные и промежуточные группы сыграли решающую роль. В течение 1890-х гг. консерваторы и радикалы (первых возглавляли промышленники, вторых - интеллектуалы) заострили спорные вопросы и придали им отчетливую форму. Затем наступил период пата, когда рухнула дисциплина во всех недавно образованных парламентских партиях, - начался своего рода процесс хаотизации, в ходе которого были придуманы и опробованы многочисленные варианты компромиссов, комбинаций и перегруппировок. Формула, взявшая верх в 1907 г., была выработана при решающем участии умеренно консервативного епископата и умеренно либерального фермерства - сил, которые ни до, ни после этой фазы принятия решения не играли сколько-нибудь существенной роли в политике.

Варьируются не только типы сил, обеспечивших выбор демократического решения, и не только содержание такого решения, но и мотивы, по которым оно предполагается и принимается. Охранительные силы могут уступить из опасения, что, продолжая сопротивляться, они в конечном итоге обрекут себя на гораздо большие потери. (Подобными соображениями руководствовались английские виги в 1832 г. и шведские консерваторы в 1907 г.) Или же они могут, пусть с запозданием, возжелать быть достойными давно провозглашенных принципов: так было при переходе Турции к многопартийной системе, объявленном в 1945 г. президентом И. Инёню. В свою очередь, радикалы способны принять компромисс в качестве первого «взноса», будучи уверены, что время работает на них и другие «взносы» неизбежно последуют. И консерваторы, и радикалы могут устать от длительной борьбы или же испугаться, что она перерастет в гражданскую войну. Страх перед гражданской войной, как правило, приобретает гипертрофированные размеры, если общество прошло через подобную гражданскую войну в недавнем прошлом. Как остроумно заметил Б. Мур, гражданская война в Англии была решающей «заблаговременной инъекцией насилия, обеспечившей последующую постепенность преобразований». Короче говоря, демократия, как и любое другое коллективное действие, обычно является производным огромного множества разнородных побуждений.

Принятие демократического решения в каком-то смысле может рассматриваться как акт сознательного, открыто выраженного консенсуса. Но, опять-таки, это достаточно туманное понятие следует использовать с осторожностью и, возможно, ему лучше найти какой-то менее неопределенный синоним. Во-первых, как показывает Брайс, демократическая суть решения может быть побочным результатом разрешения других важных проблем. Во-вторых, поскольку речь идет действительно о компромиссе, это решение будет восприниматься каждой из задействованных сторон как своего рода уступка - и, конечно, не будет олицетворять собой согласия по вопросам принципов. В-третьих, даже если говорить об одобренных процедурах, то и здесь, как правило, сохраняются различия предпочтений. Всеобщее избирательное право при пропорциональном представительстве - суть шведского компромисса 1907 г. - практически в равной степени не удовлетворяло ни консерваторов (которые предпочли бы сохранить прежнюю плутократическую систему голосования), ни либералов и социалистов (которые выступали за правление большинства, не выхолощенное пропорциональным представительством). Что имеет значение на стадии принятия решения, так это не ценности, которых лидеры абстрактно придерживаются, а шаги, которые они готовы предпринять. В-четвертых, соглашение, выработанное лидерами, отнюдь не является всеобщим. Оно должно быть перенесено на уровень профессиональных политиков и населения в целом. Решение последней задачи - суть последней фазы модели, фазы привыкания.

Г. Фаза привыкания

Неприятное решение, будучи принятым, со временем, как правило, начинает представляться все более и более приемлемым, раз уж приходится сообразовывать с ним свою жизнь. Повседневный опыт каждого из нас дает тому немало примеров. [...] Кроме того, демократия, по определению, есть конкурентный процесс, а в ходе демократической конкуренции преимущества получают те, кто может рационализировать свою приверженность новой системе, и еще большие - те, кто искренне верит в нее. Яркой иллюстрацией данного тезисам может служить метаморфоза, произошедшая со шведской консервативной партией за период с 1918 по 1936 г. За эти два десятилетия лидеры, которые скрепя сердце смирились с демократией или приняли ее из прагматических соображений, ушли в отставку или умерли, а их место заняли те, кто действительно верил в нее. Такая же разительная перемена наблюдалась и в Турции, где на смену руководству И. Иненю, который поддерживал демократию из чувства долга, и А. Мендереса, видевшего в ней великолепное средство реализации своих амбиций, пришло молодое поколение лидеров, понимавших демократию более широко и всем сердцем преданных ей. Короче говоря, в ходе самого функционирования демократии идет дарвинистский отбор убежденных демократов, причем по двум направлениям - во-первых, среди партий, участвующих во всеобщих выборах, и во-вторых, среди политиков, борющихся за лидерство в каждой из этих партий.

Но политика состоит не только из конкурентной борьбы за правительственные посты. Помимо всего прочего, это - процесс, направленный на разрешение внутригрупповых конфликтов, будь то конфликты, обусловленные столкновением интересов или связанные с неуверенностью в завтрашнем дне. Новый политический режим есть новый рецепт осуществления совместного рывка в неизведанное. И поскольку одной из характерных черт демократии является практика многосторонних обсуждений, именно этой системе в наибольшей степени присуще развитие методом проб и ошибок, обучение на собственном опыте. Первый великий компромисс, посредством которого устанавливается демократия, если он вообще оказывается жизнеспособным, сам по себе является свидетельством эффективности принципов примирения и взаимных уступок. Поэтому первый же успех способен побудить борющиеся политические силы и их лидеров передать на решение демократическими методами и другие важнейшие вопросы.

Так, в последней трети XIX столетия Швеция оказалась в ситуации полного политического пата, когда ни одна из сторон не могла провести своего варианта решения первоочередных вопросов, стоявших тогда на повестке дня и касавшихся реформы систем налогообложения и воинской службы, унаследованных еще с XVI в. Но за два десятилетия, прошедших с 1918 г., когда шведы окончательно приняли демократию, все несметное множество щекотливых вопросов было - целенаправленно или походя - разрешено. Социал-демократы отказались от своих прежних пацифизма, антиклерикализма и республиканства, равно как и от требования национализации промышленности (хотя пойти на уступку по последнему пункту им было крайне непросто). Консерваторы, бывшие когда-то непреклонными националистами, поддержали участие Швеции в международных организациях. Наряду с прочим, консерваторы и либералы полностью одобрили государственное вмешательство в экономику и создание государства всеобщего благосостояния.

Разумеется, спираль развития, которая в Швеции вела вверх, ко все большим и большим успехам в демократическом процессе, может вести и в противоположном направлении. Явная неудача при разрешении какого-то животрепещущего политического вопроса ставит под удар будущее демократии. Когда же нечто подобное происходит в начале стадии привыкания, последствия могут оказаться роковыми.

«Сегодня диктатура – это не «стук фашистских сапог» и не водомёты для демонстрантов. Сегодняшняя диктатура – это регулярное, давящее, невозможное повышение тарифов и розничных цен для собственного населения, которое не в состоянии противостоять этому процессу...»

Эксперт , писатель из США Михаэль Дорфман предлагает обсудить его "Как демократия выродилась в диктатуру". "На улицах западных городов не гремели сапоги фашистов, не было коммунистического путча. Однако за последние 30-40 лет западная либеральная демократия в развитых странах так называемого Первого мира незаметно соскользнула в состояние полицейского государства, с внесудебными перебросками, смертельными атаками дронов-беспилотников, тайными тюрьмами, узаконенными пытками, удушающими режимами государственной экономии, аутсорсингом и приватизацией государственных служб, коммерциализацией политики. Мирные протесты систематически разгоняются, против демонстрантов регулярно применяется слезоточивый газ, электрошокеры, а порой стреляют в людей. Массовая слежка за политическими инакомыслящими, да и вообще всеми гражданами, стала нормой. В корпоративной сфере и вовсе царит тоталитаризм, только фюреры называются бизнес-лидерами, коллективизм - team-work, а achievement-oriented - это те же самые показатели социалистических достижений сталинских пятилеток", - отмечает эксперт.

ИА REX : Как демократия выродилась в диктатуру?

Григорий Трофимчук , политолог, первый вице-президент Центра моделирования стратегического развития:

Можно чем угодно считать политический строй в США и ряде ведущих стран т.н. Запада, однако он будет и считаться, и называться демократическим, пока в этих странах не произошёл революционный переворот и не назвал все вещи своими именами.

Сегодня диктатура - это не «стук фашистских сапог» и не водомёты для демонстрантов. Сегодняшняя диктатура - это регулярное, давящее, невозможное повышение тарифов и розничных цен для собственного населения, которое не в состоянии противостоять этому процессу, тем более через выборы, которые не имеют к изменению экономического формата, снижению ценового роста никакого отношения. Фашизм - это схема выплат по ипотеке для молодой семьи, которая пожизненно платит деньги за квартиру или дом. Нормальное, нефашистское государство, кажется, должно выделять своим собственным гражданам жильё (и не «доступное», а максимально просторное) всё-таки по какой-то иной схеме, так как они не враги и не рабы, завезённые сюда насильно из Афганистана, Ливии или Ирака.

Не стоит сравнивать Америку с гитлеровской Германией, это не так. В гитлеровской Германии населению были чётко и внятно обещаны дома и квартиры, но в США об этом не говорит, ни один президент, и это одно из доказательств того, что в США нет никакого фашизма. Речь всегда - о каких-то налогах, отчислениях, процентах и прочих экономических терминах, в которых население не может и не желает разбираться в принципе. Отсюда возникает парадоксальная ситуация: если в том или ином классическом гнезде демократии (Вашингтоне, Лондоне, Париже, Берлине) к власти придут настоящие «фашисты», которые дадут населению работу, образование, жильё и еду, то именно они и выведут эти страны из сегодняшнего тоталитарного концлагеря.

Сегодня можно дополнить классика, Оруэлла, который тупо повторял, не успев увидеть истинного расцвета демократии, что война - это мир, а незнание - это сила. Глядя на сегодняшнюю демократию, он бы родил новые цитаты и афоризмы: Фашизм - это Демократия, Диктатура - это Свобода, Тоталитаризм - это Зарплата.

Павел Крупкин , научный руководитель Центра изучения современности (Париж, Франция):

В общем-то, прежде чем собирать слова в предложения имело бы смысл договориться о значении используемых слов. Слова "демократия вырождается в диктатуру" обычно подразумевают процесс вроде того, что произошло в Веймарской Германии, когда на смену режиму со сменяемостью людей на верхних постах пришел режим личной власти одного человека. Интересно, где в странах взаимопризнающих себя демократиями была установлена диктатура? Таким образом, в процитированной статье мы имеем публицистический перехлест, которым автор пытается подчеркнуть свое отношение к тем изменениям в социальном порядке развитых стран, что мы можем видеть последние годы. Тут следует обратить внимание на то, что жизнь - это ситуация очень изменчивая, и это отражается среди прочего и социальным порядком тоже. К тому же требование сохранности целостности системы может иногда возбуждать гораздо более жесткий "иммунный ответ" при росте числа "разрушителей" выше определенного уровня. И такое "повышение температуры" не изменяет качества системы - если система в итоге не прекращается в части своих определяющих качеств. Определяющим качеством демократии является мирная сменяемость людей на высших постах в политической системе без их на то согласие, и прекращения данного качества пока не видно. Так что развитый Запад как был представлен демократиями, так и останется быть ими представленным в обозримом будущем. Что опять же отнюдь не исключает изменений социального и политического порядков в этих странах - но без прекращения указанного выше определяющего качества для демократических режимов: диктатур (режимов личной власти без возможности мирной замены диктатора без его на то согласия) там, в ближайшее время не случится.

Дмитрий Орлов , политолог, генеральный директор аналитического центра «Стратегия Восток-Запад»:

Если мы считаем, что до недавних пор на Западе была демократия, которая вдруг внезапно перешла в диктатуру, нам придется признать демократичным интернирование 120 тысяч американцев японского происхождения в концентрационные лагеря, начатое по приказу президента Рузвельта 19 февраля 1942 года. Две трети из них, кстати, были гражданами США, а остальные имели вид на жительство.

В те же самые демократические нормы, которые мы приписываем США, вполне "вписывается" и расовая сегрегация, которая официально действовала в Штатах с 1865 по 1941 годы, а неофициально, существует по сей день. Стоит упомянуть и "Комиссию по расследованию антиамериканской деятельности", действовавшую в США с 1934 по 1975 годы, и "маккартизм", как ее следствие. А о том, как обстоит в Америке дело с выборами президента, теперь даже студенты-первокурсники факультетов политологии знают. Не говоря уже о том, что в США действующую власть до самого недавнего времени, критиковать в прессе было нельзя. Да и теперешняя критика - так, легкое покусывание в пределах, дозволенных хозяином.

Таких примеров можно привести еще множество, но зачем? Уже вышеперечисленное весьма наглядно показывают, что демократии в США не было никогда. А все остальные страны Запада всего лишь рассматривают свои интересы сквозь призму интересов англосаксов. Другое дело - если кто-то из стран второго-третьего мира захочет прокрутить те же самые вещи. Конец, как пишут в Интернете, немного предсказуем: его тут же назовут диктатором, и начнут всячески "прессовать". Западная демократия не превратилась в диктатуру - вовсе нет. Просто она, думается, до этого прикрывалось тем, что на Руси в прежние времена называли "харей", а теперь - начала открыто показывать миру, какова она на самом деле.

Леонид Савин , политолог, главный редактор информационно-аналитического издания «Геополитика»:

Мне кажется, что это был закономерный процесс, связанный с вырождением институтов реальной демократии. Западная Европа отличалась стремлением к тоталитаризму с незапамятных времен: и Римская империя, и Ватикан, а позже Наполеон и Гитлер стремились к объединению и унификации земель и народов от Атлантики до Карпат. Кроме того, неверное понимание идей философии эллинизма и самопозиционирование Запада в качестве единственно адекватного преемника древнегреческих учений, в том числе политической демократии, привели к чудовищной смеси лицемерия, самодовольства и чувства превосходства. Кстати, США, только, переняли у Просвещенной Европы основные навыки политических манипуляций, в том числе террор как инструментальное средство достижения своих целей, и переложили на действительность Североамериканского континента, оттачивая и доводя до совершенства механизмы бюрократии и тотального контроля. Сложно сказать, как будут дальше развиваться эти противоречия. Но то, что ЕС и США идут путем погибели - это очевидно. Никакая austerity, как сейчас модно говорить в отношении кризиса, или переключение внимания общественности на внешнего врага, будь то ближневосточные "тирании", "авторитарная" Россия или всюду проникающий терроризм, не смогут решить проблему глубочайших онтологических заблуждений западной цивилизации.

Кирилл Мямлин , публицист:

Либерализм изначально отражал идею свободы - не только (и «не сколько») человека, но свободы предпринимательства. Это автоматически поставило либерализм на службу капиталу. При этом в сознании либералов постепенно произошла подмена: идея «свободы для всех», вытеснилась идеей «свободы от всех», подразумевающей подавление свободы слабых ради реализации произвола сильных. Эта деградация прошла незамеченной. А либералы естественно перешли на службу наиболее влиятельной части бизнеса - глобальным монополиям и «супербуржуазии» (Д.Дюкло). В России это компрадорская олигархия, тесно сращенная с правящей верхушкой. Став выразителями крупнейшего и, как правило, недобросовестного бизнеса, либералы тем самым завершили свое перерождение, перейдя от отстаивания идей свободы к их полному отрицанию всей своей практикой. Слова остались прежними, диаметрально изменилась лишь их суть.

Отстаивание прав человека выродилось в отстаивание: интересов меньшинств - против законных прав большинства; алчности эксплуататоров - против прав эксплуатируемых. Защита конкуренции выродилась в защиту произвола монополий и подавление конкурентов под видом «свободной торговли»; защита свободы слова - в свободу исключительно своего слова (вплоть до цензуры и запрета слов оппонентов, под прикрытием обвинений в «экстремизме»). Защита политических прав народа трансформировалась в защиту глобальных интересов американского и израильского государств и твердое убеждение, что легитимность власти в любой стране дает не ее собственный народ, а исключительно администрация США.

Выражая интересы компрадорской олигархии и глобального управляющего класса, отечественные либералы противостоят клептократии не как раковой опухоли на теле нашего государства, но как части государства. Они отражают интересы даже не российского капитала, а глобальной «супербуржуазии» и пресловутых «новых кочевников», не привязанных ни к одной стране мира, не ответственных ни перед кем и потому рассматривающих хаотизацию человечества как наиболее эффективный путь к увеличению своих богатств и влияния.

Даниэль Штайсслингер , журналист и переводчик (Израиль):

Автор статьи Михаэль Дорфман сознательно или нет — мешает всё в одну кучу. Когда это дроны - беспилотники применялись против собственных граждан? Это — средство ведения войны, снижающее потери тех, кто их применяет. Ну, и таких ляпов там напихано пара вагонов.