"Я давно пытаюсь бросить проституцию". История "плечевой" с трассы Гродно - Барановичи
Она зашла, скинула куцую лакированную курточку и сложилась пополам от кашля. Отдала долг продавщице, показала ей полиэтиленовую скатерть, которую только что получила в подарок от дальнобойщика. Покрутили эту ерунду в руках и приспособили накрывать булочки, чтобы не зачерствели.
Во мужики, а! Вместо бриллиантов полиэтиленовые скатерти дарят, - шутя, говорит продавщица и косится на меня.
- На хрен мне бриллианты, я сама как бриллиант. Тёть Тамара, налей чаю.
Взяла свою личную, большущую кружку, села за столик и принялась искать сигареты.
Я протянул ей пачку.
А это журналист, - говорит с гордостью тётя Тамара. - Из Киева путешествует.
- Журналист, говоришь? - косится на меня Ксюша, - Журналист... Я б тебе, журналист, столько историй рассказала...
- Ну, так расскажи, - я пересел за ее столик. - У меня времени много.
Ей тридцать пять, она проститутка. Ее услуги стоят 300, 400 или 500 рублей в зависимости от сложности. Сама родом из Казахстана, хотя родных мест не помнит. Наполовину украинка, наполовину казашка - это то, что знает о родителях. Росла в детском доме. Первый срок получила за угон мопеда, сидела в детской колонии.
Не бухает и не колется. С гордостью показывает чистые вены.
Сама сохранилась вполне, фигура есть, только худая, на лице скулы режутся.
- Это я после родов похудела. Мальчика этой весной родила. Не выжил... Я, беременная, до последнего на трассе стояла, всю зиму. Мож, поэтому...
Последний срок - десять лет - Ксюша отсидела за убийство. Топором буквально четвертовала своего сожителя, тридцать пять ран.
Избил он меня, а потом ножницами в шею два раза, видишь шрам?... - запрокидывает голову, - Соседку позвал, кричит, что я споткнулась, порезалась, скорую... Меня зашили, я там неделю валялась. Сестра его приходила, просила не сажать его. Да не собиралась я его садить... Потом смотрела телевизор, - там в коридоре телевизор, и что-то перемкнуло. Перемкнуло что-то. Не долечившись, сбежала из больницы и сожителя порешила.
Я, как из тюрьмы-то вышла, на год в загул пошла. Десять лет без мужика, вот подумай. А? Потом пошла на работу устраиваться, спрашивают - почему сразу после освобождения не пришла? - Гуляла, говорю! А что? Десять лет, сами бы попробовали...
У меня от клиентов отбою нет. Один из Германии два раза приезжал, - показывает телефон с безымянными номерами, - Всё клиенты. Телефон новый, за пять тысяч взяла. Мой прошлый дальнобойщик спер, скотина. Посадил в кафе, говорит, жди, закажи там чего, я сейчас, а сам смылся. Сволочь, сумочку увез, деньги, телефон... Ничо, я его еще встречу. Встречу - не то что колеса проколю... Друзей попрошу - они его... Они бомжи, но за меня горой... Говорят - "Ксюха, мы за тебя..."
И кашляет, и кашляет.
Я без сутенеров работаю. Буду я этих сопляков кормить... Прикинь, щас сутенеры - 19-20 лет, малолетки. Это они меня, тетку, кормить должны... Меня и били тут уже. А я не боюсь, ниче не боюсь. Говорю им - "Ну, прибьете, тут на мое место другая завтра станет". Там за мостом толпа целая девчонок работает. Тоже сами на себя. А жалеть меня не надо. У всех жизнь трудная. У тебя вот, что ли, она легкая? Мне клиенты сразу на жизнь жалуются, а потом уже... У всех она трудная. У всех.
Говорит, говорит, подбородок в руку уперла, глаза закрываются.
Ты б, Ксюша, приютила человека, а? - встревает тетя Тамара, - че ему в палатку, это ж не по-людски.
- На дачку, что ли? - встрепенулась Ксюша, - Только у меня там света нету. И отопления нету. Зато одеяло новое, пуховое. Чистое, ты не подумай. У меня тут дачка, я ее выкупила за семь тысяч. Зимой там жила, пол ото льда скользкий был.
- Да неудобно как-то...
- Не, поглядь, тёть Тамар! Бродяга, а какой стеснительный... Только ты того, пожрать купишь?... Немного.
Пожрать купили и пошли.
Идти - по посадке какой-то, мимо свалки, и правда метров сто пятьдесят.
Темный крохотный домик, двор с бурьяном и яблонями, кривая калитка.
- Вот поглядь, порожек, доски новенькие, сама прибивала.
Ксюша стала какой-то стеснительной и суетливой.
- Вот диванчик, нормальный, одеяло чистое, гусиное. Пододеяльника только нет. Да ты не волнуйся, я сюда никого не вожу, ты первый. Тут чисто. Доски на потолке видишь? Это мне друзья делали, я попросила. Они бомжи, но хорошие ребята. А это мишка - глянь, мишка, он стихи рассказывает.
Берет с кровати плюшевого мишку, жмет его, и тот начинает декламировать про елки, шишки, ягодки и мед.
- Это мой друг. Мне его дальнобойщик подарил.
К этому моменту у меня уже ком в горле стоял. Особенно когда мишка этот, единственное существо, с которым она просто спит, в темном холодном доме начал свои детские стишки добрым металлическим голосом рассказывать.
А подушки-то нет! И матраца нет... Как же я тебя положу без матраца-то... - Не, ты тут сиди, кури, а я за матрацем. Я раньше тут рядом жила, снимала домик, пока этот не выкупила.
И выскочила. Я взял сигареты, положил в карман нож и вышел за пристроечку. Ну, вот подумайте - проститутка с шоссе ведет вас через темную посадку в какой-то дом, где никто никого искать не будет. Стремно? Есть чуток. Потом она убегает, а вернется сама или с компанией - Бог знает. Потому нож в кармане, и стою за углом.
Нет, вернулась сама.
Волокет огромный матрац вскатку, пытается с ним на плече закрыть калитку.
И кашляет, кашляет.
В доме света нет, при фонарике ее лицо кажется зеленоватым.
- Диван у меня один, сам видишь. Раздевайся. Приставать начнешь - локтем стукну.
Ксюшенька, дурочка, ну каким локтем? Тебя же от ветра качает. Я раздеваться не стал, на всякий случай. Нож под диван тайком положил. Она разделась, запрыгнула под одеяло, тихо дрожит.
Холодно.
- Обнять может?
- Обними. Нет, телефон мой подай, я тебе песню поставлю. Про меня. Группу "Воровайки" знаешь, нет?... Вот слушай.
"Не воровка... не шалава... слова такого она раньше не знала..."
Ксюша накрылась одеялом с головой, шуршит в темноте обертками от конфеток.
Ты чего, с конфетой во рту засыпаешь? Зубам хана будет.
- Детдомовская привычка, - хихикает совсем по-детски, - "Рачки" люблю. А ты не любишь? Нас в детдоме заставляли спать под одеялом с головой. Кто высовывался, того линейкой. Слушай, ты только завтра с моими последними рублями не уходи, у меня 500, сегодня заработала. Последние 500 заберешь - найду... Друзьям скажу. И я того, кашлять во сне буду сильно, извини.
Так и заснули.
Проснулся рано.
Она спала, прижав к себе мою руку вместо мишки.
Я умылся - кран от поливочной трубы в углу огорода, как только морозы начинаются, его перекрывают. Заварил ей чаю на моей печке. Растер спину спиртом - какой-то дальнобойщик подарил целую бутылку, осталось не больше трети. Она завернулась в одеяло.
Ты извини, что не провожу, - прогудела Ксюша простуженным голосом, - ты на звук машин иди, ни о чем не думай, ваще.
Я вышел в прихожую, проверил вещи, заглянул в кошелек, пересчитал.
Положил ей на тумбочку денег.
Не много и не мало, как за гостиницу.
И ушел.
© Дмитрий Резниченко "Дневник автостопщика"
Она так давно стоит на трассе Гродно — Барановичи (в районе Зельвы), что местные жители принимают ее за дорожный столбик. Конечно, Татьяне хочется стать кем-то большим, чем уличная проститутка, но, говорит, мешают чувства усталости и безысходности. Слабохарактерность. И общество, которое любит прятаться от таких, как она.
Работница «сферы услуг» на трассе Зельва — Слоним Татьяна
Сейчас Татьяне* 39. Двадцать из них она в сфере услуг. Кукла для дальнобойщика, если хотите. Хотя «куклами» назвать дорожных проституток сложно. Как правило, они не блещут красотой. Чаще всего это немытые, спившиеся женщины. Их лица печальны, а на теле шрамов больше, чем у боевого офицера SAS. Каждое утро она выходит из дома в агрогородке Зельвенского района, садится на попутку и доезжает до Зельвы. Ее рабочая площадка — трасса Р99.
— Все просто. Останавливаю машину. Прошу подбросить до Слонима. Оцениваю водителя. Задаю вопрос: «Отдохнуть не желаете?» Час традиционного секса стоит 300 тысяч рублей. Дополнительные услуги — 400−500 тысяч, но я эти услуги оказываю редко. Рабочие сутки приносят примерно 10−15 у.е. Это минимум.
Помню, заработала как-то 780 евро за полчаса. Но бывает, что едва и 50 тысяч рублей наскребешь. Подоходный (смеется) не плачу: некому. Дали бы расчетный счет, я б с удовольствием. Есть скидки, но только для постоянных клиентов. Клиенты в основном белорусы. На легковых машинах. Польские и российские дальнобойщики тоже останавливаются, но реже. Самые развратные — жители Польши, иногда их сексуальные фантазии выходят за пределы разумного. Хотя и среди белорусов частенько встречаются индивидуумы. Из невинного: «Раздевайся и танцуй, пока я еду» , — рассказывает Татьяна.
Сейчас она работает только на себя. И только в направлении Слонима. В сторону Волковыска — по 6−8 проституток на километр, конкуренция. Да и местная милиция уже особо не трогает. Разве что иногда подъедет гражданский на легковушке, спросит: «Работаешь?» Ткнет удостоверением в лицо и протокол составит. За отсутствие фликера на рукаве.
Как бы выжить?
У Татьяны с детства все пошло кувырком. Родилась в деревне Ковалевщине (Логойский район Минской области). В школе училась хорошо и даже была председателем пионерской дружины. Но вот в семье не заладилось: родной отец пил и семью бросил. Мама умерла, когда Татьяне было 9 лет. Отчим изнасиловал. Дальше — школа-интернат. Работала в колхозах с 14 лет. В 15 устроилась на спичечную фабрику в Борисове. Жила в общежитии. Рядом служил Василий — гражданин Российской Федерации из города Карачева Брянской области. Случайное знакомство, беременность, переезд в Россию — традиционный путь ребенка из неблагополучной семьи, самостоятельно ищущего благополучия.
В 1992 году в Карачеве Татьяна получила паспорт (тогда жителям России все еще выдавали документы советского образца) и прописалась у Василия. На свет появился сын, который стал «поводом» для заключения брака. Любви уже не было, потому что муж изменял. И как всякое вынужденное, замужество Татьяны оказалось недолговечным. Семья существовала всего год.
— Развод вынудил меня вернуться в Беларусь. Я выписалась из дома мужа. Сына оставила ему. Можно сказать, я бросила ребенка, но в России у мужа была крыша над головой и работа. Я просто желала сыну хоть какой-то устроенности. Потому что сама возвращалась в неизвестность, хоть и на родину. Я решила уехать к сестре, которая проживает под Молодечно. Но не знала, как она примет меня и примет ли вообще… Из России в Беларусь я ехала одна, зимой, автостопом.
Лучшее предложение
На трассе Москва — Брест Татьяну подбирает фура. В кабине два водителя и девочка-подросток. Зовут ее Наталья, на два года младше Татьяны, но чувствует она себя в компании взрослых мужчин вполне комфортно. Она из Слонима. Узнав о проблемах нашей героини, Наталья предлагает ей поработать вместе с ней на трассе. Стимул — ее квартира в Слониме. Теплый угол был на тот момент самым важным желанием в жизни Татьяны, и она согласилась. Но быстро пожалела…
— Моя новая подруга дала мне жилье, но взамен требовала слишком много. Клиентов на трассе я искала самостоятельно, выручку она отбирала. Подруга сильно пила. Не оставалось ничего другого, как уйти от нее…
Долгое время Татьяна жила где придется, промышляя случайными заработками, в том числе и уличной проституцией. А уличную проститутку, как известно, всегда сопровождает рой тяжелых заболеваний. Не стала исключением и Татьяна. Плеврит легких, туберкулез, множественные гематомы на голове и на теле, глухота… Только на одной руке от запястья до локтя 38 швов: отличительные знаки потерянного человека, у которого мысль «я не могу изменить свой мир, поэтому меняю его на другой» уже становится девизом. Пик морального разложения — пристрастие к алкоголю, физического — цирроз печени. Отнимаются ноги. А еще в странствиях утерян паспорт СССР.
В этот минорный период на автобусной остановке Татьяна знакомится с Александром, который живет в одном из агрогородков Зельвенского района. К нему девушка и едет. Потому что ехать больше некуда.
Я хотела бы стать человеком…
— Сейчас живу у Саши на птичьих правах. Он перебивается случайными и редкими заработками, а моя трасса — постоянный источник дохода. На самом деле я давно пытаюсь бросить проституцию. Сейчас как никогда мне необходима независимость, хочу устроиться на нормальную работу в тот же колхоз, получить собственный уголок и стать полноценным членом общества. Но меня никуда не берут. У меня нет паспорта гражданина Беларуси, которым я являюсь, а советский паспорт утерян. Из всех документов на руках — свидетельство о рождении, свидетельство о браке и справка с места работы на спичечной фабрике в Борисове.
Долгое время я пытаюсь сделать себе паспорт, однако местные службы не желают заниматься моей проблемой, так как вообще считают меня гражданкой России. Потому что в 92-м я была замужем за гражданином РФ и прописана в Брянской области. В России, куда меня отправляют, я никто. Жила там всего год, выписана и оснований для получения российского паспорта не имею. Но он мне и не нужен. Я белоруска. Но белорусские службы это мало интересует: из Слонима отправляют по месту жительства, в Зельву. Из Зельвы назад, в Слоним. И так по кругу. Дали бы хоть какое-то временное удостоверение личности, по которому можно было бы устроиться на работу.
В конфиденциальном разговоре работники милиции сказали нам:
— У женщины проблемы не только с паспортом, но и с алкоголем. Ей пытались помочь и органы власти, и простые жители агрогородка, в котором она сейчас проживает. Устраивали на работу на местное производство. Но долго она там не продержалась именно по этой причине. Милиция уже не трогает ее только из жалости, она сильно болеет. Иначе давно и надолго упрятали бы в ЛТП. Сейчас ей необходимо в первую очередь бросить пить, подлечиться и восстановить паспорт. Деньги на это у нее есть, она зарабатывает не только проституцией. По решению суда, который в свое время признал ее пострадавшей от действий сутенеров, Красный Крест выплачивает ей пособие. Хочет стать полноценным членом общества? Тут много, если не всё, зависит от нее самой.
Начальник отделения по миграции и гражданству Логойского РОВД Минской области Александр Германов :
— Она родилась и выросла в Логойском районе. Пусть соберет все документы, которые есть на руках: свидетельство о рождении, свидетельство об образовании, разводе, справки с места работы, — и едет к нам в отделение. Мы постараемся ей помочь.
*Имя главной героини изменено по этическим соображениям.
Я познакомился с Ксюшей ночью под Рязанью, на московской трассе. Сидел в придорожном кафе, пил чай, общался с престарелой продавщицей, тосковал. Надо было раскладывать надоевшую палатку и спать в жутком холоде. На улице ветер и сырость.
Она зашла, скинула куцую лакированную курточку и сложилась пополам от кашля. Отдала долг продавщице, показала ей полиэтиленовую скатерть, которую только что получила в подарок от дальнобойщика. Покрутили эту ерунду в руках и приспособили накрывать булочки, чтобы не зачерствели.
— Во мужики, а! Вместо бриллиантов полиэтиленовые скатерти дарят, — шутя, говорит продавщица и косится на меня.
— На хрен мне бриллианты, я сама как бриллиант. Тёть Тамара, налей чаю.
Взяла свою личную, большущую кружку, села за столик и принялась искать сигареты. Я протянул ей пачку.
— А это журналист, — говорит с гордостью тётя Тамара. — Из Киева путешествует.
— Журналист, говоришь? — косится на меня Ксюша, — Журналист… Я б тебе, журналист, столько историй рассказала…
— Ну, так расскажи, — я пересел за ее столик. — У меня времени много.
Ей тридцать пять, она проститутка. Ее услуги стоят 300, 400 или 500 рублей в зависимости от сложности. Сама родом из Казахстана, хотя родных мест не помнит. Наполовину украинка, наполовину казашка — это то, что знает о родителях. Росла в детском доме. Первый срок получила за угон мопеда, сидела в детской колонии.
Не бухает и не колется. С гордостью показывает чистые вены. Сама сохранилась вполне, фигура есть, только худая, на лице скулы режутся.
— Это я после родов похудела. Мальчика этой весной родила. Не выжил… Я, беременная, до последнего на трассе стояла, всю зиму. Мож, поэтому…
Последний срок — десять лет — Ксюша отсидела за убийство. Топором буквально четвертовала своего сожителя, тридцать пять ран.
— Избил он меня, а потом ножницами в шею два раза, видишь шрам?… — запрокидывает голову, — Соседку позвал, кричит, что я споткнулась, порезалась, скорую… Меня зашили, я там неделю валялась. Сестра его приходила, просила не сажать его. Да не собиралась я его садить… Потом смотрела телевизор, — там в коридоре телевизор, и что-то перемкнуло. Перемкнуло что-то. Не долечившись, сбежала из больницы и сожителя порешила.
— Я, как из тюрьмы-то вышла, на год в загул пошла. Десять лет без мужика, вот подумай. А? Потом пошла на работу устраиваться, спрашивают — почему сразу после освобождения не пришла? — Гуляла, говорю! А что? Десять лет, сами бы попробовали…
У меня от клиентов отбою нет. Один из Германии два раза приезжал, — показывает телефон с безымянными номерами, — Всё клиенты. Телефон новый, за пять тысяч взяла. Мой прошлый дальнобойщик спер, скотина. Посадил в кафе, говорит, жди, закажи там чего, я сейчас, а сам смылся. Сволочь, сумочку увез, деньги, телефон… Ничо, я его еще встречу. Встречу — не то что колеса проколю… Друзей попрошу — они его… Они бомжи, но за меня горой… Говорят — "Ксюха, мы за тебя…"
И кашляет, и кашляет.
— Я без сутенеров работаю. Буду я этих сопляков кормить… Прикинь, щас сутенеры — 19-20 лет, малолетки. Это они меня, тетку, кормить должны… Меня и били тут уже. А я не боюсь, ниче не боюсь. Говорю им — "Ну, прибьете, тут на мое место другая завтра станет". Там за мостом толпа целая девчонок работает. Тоже сами на себя. А жалеть меня не надо. У всех жизнь трудная. У тебя вот, что ли, она легкая? Мне клиенты сразу на жизнь жалуются, а потом уже… У всех она трудная. У всех.
Говорит, говорит, подбородок в руку уперла, глаза закрываются.
— Ты б, Ксюша, приютила человека, а? — встревает тетя Тамара, — че ему в палатку, это ж не по-людски.
— На дачку, что ли? — встрепенулась Ксюша,— Только у меня там света нету. И отопления нету. Зато одеяло новое, пуховое. Чистое, ты не подумай. У меня тут дачка, я ее выкупила за семь тысяч. Зимой там жила, пол ото льда скользкий был.
— Да неудобно как-то…
— Не, поглядь, тёть Тамар! Бродяга, а какой стеснительный… Только ты того, пожрать купишь?… Немного.
Пожрать купили и пошли. Идти — по посадке какой-то, мимо свалки, и правда метров сто пятьдесят. Темный крохотный домик, двор с бурьяном и яблонями, кривая калитка.
— Вот поглядь, порожек, доски новенькие, сама прибивала.
Ксюша стала какой-то стеснительной и суетливой.
— Вот диванчик, нормальный, одеяло чистое, гусиное. Пододеяльника только нет. Да ты не волнуйся, я сюда никого не вожу, ты первый. Тут чисто. Доски на потолке видишь? Это мне друзья делали, я попросила. Они бомжи, но хорошие ребята. А это мишка — глянь, мишка, он стихи рассказывает.
Берет с кровати плюшевого мишку, жмет его, и тот начинает декламировать про елки, шишки, ягодки и мед.
— Это мой друг. Мне его дальнобойщик подарил.
К этому моменту у меня уже ком в горле стоял. Особенно когда мишка этот, единственное существо, с которым она просто спит, в темном холодномдоме начал свои детские стишки добрым металлическим голосом рассказывать.
— А подушки-то нет! И матраца нет… Как же я тебя положу без матраца-то…- Не, ты тут сиди, кури, а я за матрацем. Я раньше тут рядом жила, снимала домик, пока этот не выкупила.
И выскочила. Я взял сигареты, положил в карман нож и вышел за пристроечку. Ну, вот подумайте — проститутка с шоссе ведет вас через темную посадку в какой-то дом, где никто никого искать не будет. Стремно? Есть чуток. Потом она убегает, а вернется сама или с компанией — Бог знает. Потому нож в кармане, и стою за углом.
Нет, вернулась сама. Волокет огромный матрац вскатку, пытается с ним на плече закрыть калитку.
И кашляет, кашляет. В доме света нет, при фонарике ее лицо кажется зеленоватым.
— Диван у меня один, сам видишь. Раздевайся. Приставать начнешь — локтем стукну.
Ксюшенька, дурочка, ну каким локтем? Тебя же от ветра качает. Я раздеваться не стал, на всякий случай. Нож под диван тайком положил. Она разделась, запрыгнула под одеяло, тихо дрожит.
— Холодно.
— Обнять может?
— Обними. Нет, телефон мой подай, я тебе песню поставлю. Про меня. Группу "Воровайки" знаешь, нет?… Вот слушай.
"Не воровка… не шалава… слова такого она раньше не знала…" Ксюша накрылась одеялом с головой, шуршит в темноте обертками от конфеток.
— Ты чего, с конфетой во рту засыпаешь? Зубам хана будет.
— Детдомовская привычка, — хихикает совсем по-детски, — "Рачки" люблю. А ты не любишь? Нас в детдоме заставляли спать под одеялом с головой. Кто высовывался, того линейкой. Слушай, ты только завтра с моими последними рублями не уходи, у меня 500, сегодня заработала. Последние 500 заберешь — найду… Друзьям скажу. И я того, кашлять во сне буду сильно, извини.
Так и заснули.
Проснулся рано. Она спала, прижав к себе мою руку вместо мишки.
Я умылся — кран от поливочной трубы в углу огорода, как только морозы начинаются, его перекрывают. Заварил ей чаю на моей печке. Растер спину спиртом — какой-то дальнобойщик подарил целую бутылку, осталось не больше трети. Она завернулась в одеяло.
— Ты извини, что не провожу, — прогудела Ксюша простуженным голосом, — ты на звук машин иди, ни о чем не думай, ваще.
Я вышел в прихожую, проверил вещи, заглянул в кошелек, пересчитал. Положил ей на тумбочку денег. Не много и не мало, как за гостиницу. И ушел.
Предыдущие путевые заметки нашего корреспондента можно прочитать в рубрике " Дневник автостопщика "
В боковое зеркало мне хорошо видно, как идущий следом «уазик»
старается вырваться вперед. «Давай, давай», – притормаживаю я,
краем зрения следя за выскочившей из-за кузова машиной.
Парень за рулем молоденький, видно, только что с водительских
курсов и, увлекшись обгоном, совсем не видит летящий навстречу
«москвич». Наконец-то увидел! Слава богу! Подбрасываю газку, чтобы
ретивый водила поскорее встал в ряд. Не уверен, как говорится,
не обгоняй! На спидометре – 70! Однако тот и не собирается отставать,
а, упрямо отжимая меня к обочине, надеется проскочить вперед.
Сигналит. Нашел время в догонялки играть, мать его... Сбрасываю
скорость, резко притормаживаю и, чуть не поддав бампером «уазику»
в зад, останавливаю машину. Слева на полном ходу проносится встречный
«москвич». В миг побледневший водитель оторопело косится на мой
груженый железобетоном «КамАЗ». Молитесь, ребята, что накануне
поездки тормоза с механиком отрегулировал! Вернетесь домой, поставьте
в церкви свечку. А вообще представить страшно, чем могло закончиться
это лихачество... Хотя чего я переживаю из-за этого Шумахера:
у него своя голова на плечах. Пока.
Легонько воткнув первую передачу, трогаю тяжелую машину. Торопиться
некуда. В Верхнереченск приеду под утро. Высплюсь, как сурок,
разгружусь и сразу же назад.
Домой мне в этот раз надо поспеть, как никогда, вовремя. На свадьбу.
Не свою, конечно, к другану. Самого-то меня, как старшая сестра
говорит, до пенсии не проженишь. До пенсии, не до пенсии, загадывать
не будем, а до двадцати пяти лет дожил, несмотря на то, что все
мои приятели, с кем до армии на танцульки бегал, давно переженились,
а некоторые даже развестись успели, по второму кругу пошли.
В выходные Серегу поженю и останусь один-одинешенек. По кружке
пива после бани не с кем будет выпить – все семейные... Но так
просто я своего закадычного дружка не отдам! Оторвусь на Серегиной
свадьбе по полной программе. Второй месяц в застольных мероприятиях
не участвую – все из-за работы: командировка за командировкой,
а за рулем не очень-то расслабишься.
Сказать честно, невесту себе Серега подобрал не ахти какую, я
бы на такую не позарился. Да и сам он, может, на ней не женился
бы, если бы отношения у них с Тамарой не слишком далеко зашли.
На шестом месяце она.
А вот подруга у нее как раз под мой рост. Викторией зовут. Викой,
значит. Когда ходили в загс подавать заявление, всю дорогу культурную
из себя строила. Так и расшаркивалась, так и заискивала перед
невестой: ах, Тамара, ах, подружка моя единственная, ты только
не нервничай, пожалуйста, не переживай! Словно в женской консультации
работает, а не на фабрике технических тканей. Одета, конечно,
не придерешься, все при всем: джинсовые брючки, яркая блузка «ам
натюр», прямо на голое тело, значит. Волосы – как солома, крашеные,
конечно. На ресницах килограмм туши. Издали вроде бы и ничего
выглядит, а вблизи присмотришься, как-то не по себе делается:
не лицо, а маска. Но это еще цветочки. Посмотрел бы кто, как она
«Столичные» поглощает: сигарету за сигаретой, как мужик. Сунет
в свой накрашенный ротик: и гоняет, и мусолит, словно ириску,
даже говорит с сигаретой, только дым время от времени носом выпускает.
Молодая, а ранняя.
«Томочка! Сереженька! Ай-яяй…» – так и воркует возле молодых,
так и заливается соловьем, вот, мол, какая я добренькая, какая
хорошенькая. И все смеется, улыбается, зубки свои остренькие демонстрирует.
И глазенками своими хлюпает в мою сторону: не видишь, что ли?
– для тебя стараюсь.
После загса мы, помнится, всей компанией в ресторан двинули. Выпили,
как полагается. Мы с Серегой, естественно, водочки, девчонкам
бутылку шампанского заказали. Тут она совсем как лиса передо мной
заходила, и закусочку-то мне подкладывает, и сигарету раскуривает,
досадно стало, что я на нее ноль внимания. А мне что? Мне все
равно, могу ведь и «от винта дать». Я таких «образцово-показательных
скромниц» сразу чувствую. Нашла мальчика! Так весь в комплиментах
и растаю, лоб в словах любви расшибу, жди больше... Тоже гордость
имею. Да и с ночи я. Двое суток в дороге болтался, не до веселья.
Провожать ее, правда, пришлось все равно. Раз в кавалеры набился,
никуда не денешься. Короче, оказались мы возле ее дома. Постояли.
Покурили да и спать разбежались.
Ладно, думаю про себя, иди, спи, если такую скромницу из себя
строишь. На свадьбе все равно никуда не денешься. Не таких обламывал.
Посимпатичнее. Мне ведь в сентиментальности вдаваться некогда.
Одна забава каждый день: крути баранку. И бензином от меня попахивает
– никакой одеколон не берет. Да и восемь лет за рулем тоже о чем-то
говорят…
Я ведь как после автошколы сел на «газончик», так до самой армии
не слезал. Еле дышала «старушка», а три года пробегала, как миленькая.
Во время службы на легковушку пришлось пересесть, заместителя
командира части возил, подполковника Тарасова. Простой был мужик,
компанейский. Выпить любил. Уговаривал сверхсрочником остаться.
С квартирой обещал помочь. Да, видно, не уговорил.
После демобилизации я на рейсовый автобус подался, на «ЛИАЗ».
Молодой был, самоутвердиться хотелось. А как разобрался, что к
чему, в грузовой парк перешел. Надоело по городу, как заведенному,
кружиться. Так на «КамАЗе» оказался. Хорошая машина, сильная.
Знакомые ребята из таксопарка на «волжанку» зовут пересесть. Заманчиво,
конечно, но не для меня: гоняй с утра до ночи по улицам, чтоб
рублей побольше нащелкать, а мне простор нужен, чтоб с мыслями
собраться.
Летишь себе по шоссе, а вокруг поля, как на картинке, березки,
сосенки и небо аж до самого горизонта. Красотища! Стихи писать
хочется. А с машинами, я, как с женщинами, ладить умею – и тем,
и другим, внимание требуется, ласка, забота. Ты с ними по-хорошему,
и они тем же отвечают. Я, чтобы в грязь лицом не ударить, джинсы
себе фирменные купил, пиджак импортный, туфли на каблуках. Хоть
и не уважаю я заграничные тряпки, но и без них нельзя. Не поймут!
Та же Вика с фабрики технических тканей носом заводит. Нашли свидетельницу!
Хотя, с другой стороны, лучше, наверное, и не бывает. Все они
на одно лицо, как куклы.
Помню, у сестры на свадьбе такая же была. Мариночка. Хлеб вилкой
поддевала и двумя пальчиками, оттопырив мизинчик, держала. Это
пока за стол садились, а когда выходить стали – молоком отпаивали
и «скорую» вызывали…
На дорожном указателе значится: «Поддыбье». Совсем как у нас в
районе. Наше Поддыбье, правда, намного поменьше. И Осиновцы тоже
есть, и Перелески, и Поречье. Все названия повторяются. Тысячу
километров отмотаешь – и вдруг промелькнет что-то знакомое, дорогое
сердцу, вроде этого Поддыбья.
А село и впрямь древнерусское. Избы – как из сказки, с резными
наличниками. На пригорке, чернея маковками обветшалых куполов,
старинная церковка выглядывает. Лет сто, наверное, стоит. Жаль,
недействующая, а то бы зашел и свечку поставил. Напротив – клуб,
сельмаг, столовая... Может, зайти перекусить?.. Хотя перекушу
еще где-нибудь до вечера.
Кончилось Поддыбье. Дорога пошла вниз. Надо притормозить, – неровен
час, выскочит какой-нибудь загулявший агроном... И в самом деле,
возле обочины кто-то стоит. Голосует. Да, вижу, вижу, не волнуйся…
Поднимая клубы пыли, выезжаю на обочину и останавливаюсь в двух
шагах от испуганно метнувшейся от машины девчонки.
– До Верхнереченска подвезете? – кричит она, пытаясь открыть дверку.
– Куда? – переспрашиваю я, прикидывая, во сколько обойдется это
удовольствие: как-никак четыреста километров.
– Тогда до Камнева…
До Камнева двести пятьдесят.
– Садись.
– Только я без денег, – не глядя на меня, произносит она. И волосы
ее безжалостно треплет ветер. – Довезете?
– Садись, довезу! – соглашаюсь, не понимая, чему это я так обрадовался.
Забросив вперед себя небольшую сумочку, девчонка проворно забирается
в кабину и, громко хлопнув дверкой, хотя могла бы и потише, внимательно
меня рассматривает.
Давай, давай, изучай! Может, узнаешь что-нибудь интересное, так
расскажешь. Хотя чего можно узнать по моей хлопчатобумажной рубашке
не первой свежести, армейским брюкам, пыльным кирзачам? Обычный
водила. Работяга. Красоваться не перед кем... Выгляжу старше своих
лет – так опять же есть причины: замотался в постоянных разъездах,
а побриться, причесаться некогда. И сам бы, милая, рад ополоснуться
ключевой водичкой, да только где этот ключ найти, если кругом
одна пыль да туман? Еще есть вопросы? Нет. Тогда посматривай себе,
ласковая, на дорогу, а на меня коситься не надо. И скажи спасибо
доброму дяде, что посадил…
– У тебя что, совсем ни копейки нет?
– Есть немного, – девчонка порывается достать из сумочки кошелек.
– Но до Верхнереченска все равно не хватит, и до Камнева тоже
не хватит…
Ну, скажите мне, пожалуйста, кто в дорогу без денег отправляется?
Да еще в такую даль? Ладно, я по щедрости души посадил. А кто
другой встретится – завезет в кусты, заглушит мотор и скажет:
«Давай, расплачивайся, голубушка! Или пешедралом иди!».
И тут меня осенило: да ведь ей этого и нужно! Разве порядочная
девчонка станет на попутку голосовать без денег?.. В гараже мужики
рассказывали о таких попутчицах. Сядет в кабину и ездит вместо
жены. Семьи нет, работать не хочется, а тут все занятие. Глядишь,
лето прокатается, не зная нужды, заботы, а к осени где-нибудь
в котельной осядет. Шоферы – народ добрый, накормят, напоят, приголубят.
Короче, не жизнь, а романтика. Зовет их наш брат плечевыми, потому
как они всю дорогу возле твоего плеча сидят.
Краем глаза кошусь на попутчицу: сидит, скромница, сумочку на
коленях держит, вся такая задумчивая из себя... Давай, давай,
прикидывайся, пока у меня руки заняты баранкой, на стоянке доберусь
до тебя – только держись!
– Познакомимся хоть, – развязно улыбаюсь я. – Семен.
– Маша, – она поворачивает ко мне свое лицо, и я удовлетворенно
замечаю, что плечевая мне попалась симпатичная. Лет девятнадцать,
не больше. Вынув сигареты, угощаю:
– Куришь?
– Рассказывай, – я чиркаю спичку, и на какое-то мгновение мне
не верится, что она плечевая: чистенькая слишком, и волосы гладкие,
схваченные хвостиком. И стройотрядовская курточка смущает! Хотя,
может быть, для отвода глаз надела? Вешает «лапшу» на уши, Маша
с Уралмаша! Сейчас и имен-то таких нет. Плечевая! Ей богу, плечевая.
Впереди показалось раскинувшееся вдоль дороги Рогожино. Знакомые
места. Крепкие бревенчатые пятистенки, кирпичное здание магазина,
школа, опять же церквушка. За Рогожиным дорога пошла лесом. Потянуло
прохладой и хвоей. Дыши – не надышишься. Догорающее малиновое
солнце путалось в ветвях огромных сосен, возвещая о приближении
сумерек. Встречных машин почти не было, и я пылил по середине
дороги на предельной скорости.
– Значит, тебе до Верхнереченска нужно? Считай, что ты там.
– Спасибо, – ответила попутчица и, помолчав, добавила: – Но потом
мне надо назад в Поддыбье вернуться. Вы, случайно, обратно не
поедете?
– Случайно поеду, – усмехнулся я. – Разгружусь – и назад. Да ты
не переживай, Маша, все будет, как в лучших домах Лондона и Парижа.
– А вы что, в Лондоне и Париже были?
– Пока не был. Поговорка у меня такая.
Если до этих слов я еще сомневался, плечевая она или нет, то,
узнав, что ей и обратно нужно вернуться, понял: точно плечевая!
«Хватит, девочка, из себя два себя строить!» – чуть не вырвалось
у меня, но я промолчал. Всему свое время.
Так мы и ехали. В ожидании. Не разговаривая и не пытаясь начать
никому не нужный разговор. Каждый думал о своем. О чем думал я,
догадаться не трудно. Маша, наверное, думала о том же. Так мне
представлялось.
Чтобы хоть как-то отвлечь себя от подобных мыслей, я включил приемник.
По «Маяку» шли новости. За стеклом бежала дорога, по обеим сторонам
которой до самого горизонта раскинулось глинистое поле. Над полем
в ожидании дождя кружились черные воинствующие грачи. Они громко
кричали, словно перед концом света. А тут еще и по приемнику зазвучала
щемящая, наводящая грусть мелодия. Резкие порывы выбивались из
общего настроя, как бы отдаляясь и плавно возвращаясь обратно.
Мелодия задевала за что-то дорогое, глубинное, и, жадно вслушиваясь
в нее, я осатанело сжимал оплетенную цветной проволокой баранку.
Музыка смолкла, и Маша, неподвижно сидевшая рядом, вкрадчиво произнесла:
– Это Сибелиус… «Грустный вальс» Яна Сибелиуса.
– Сибелиус, – как бы стараясь запомнить незнакомую фамилию, переспросил
я, – не слышал такого.
– Очень известный финский композитор, – оживилась девушка и стала
рассказывать о нем.
Свет фар выхватывал мокрое от дождя шоссе, а Маша вдохновенно
раскрывала передо мной тайные прелести его музыки. Она говорила,
а я слушал и верил ей, ни разу не усомнившись в правдивости рассказанного.
И когда она, наконец, замолчала, не знал, что сказать.
По стеклу лениво ползали «дворники», и оно то покрывалось дождливой
изморосью, то становилось чистым. Я всматривался в ночную темноту
и напряженно вел машину. Маша дремала. Я видел, как клюет в дверцу
ее голова. Но тревожить ее не хотелось. И все же я негромко спросил:
– Скажи, пожалуйста, откуда ты все знаешь? Я тоже четверть века
на свете живу, а ничего подобного не слышал…
– Можно и сто лет растительной жизнью прожить и ничего не узнать!..
Только без музыки эта жизнь все равно будет неполноценной...
«Вон как, – подумал я. – Неполноценной... Значит, у Вики с фабрики
технических тканей, да и у меня самого жизнь растительная, неполноценная,
а у этой курносой девчонки – полноценная!.. А мы-то, наивные,
радуемся, что все от жизни берем... Выходит, зря радуемся! Неполноценная
наша жизнь!..».
Я вспомнил смолящую сигареты Викторию, и мне почему-то стало жалко
ее... Зря она, конечно, курит, лучше бы музыку слушала... И себя
сделалось жалко...
– Разве это знания, – продолжала Маша. – Вот наш зав кафедрой
по теории музыки Ибрагим Шалвович, действительно, много знает...
Целый день о музыке может говорить, а как Рахманинова играет!..
– Так ты еще и учишься!
– На третьем курсе музыкального училища, а что?
– Ничего!
«Вот тебе и плечевая, черт возьми!».
В провале между деревьями показались первые огни Камнева – небольшого
районного городка по пути к Верхнереченску. Встречные машины нещадно
слепили глаза, и всякий раз мне приходилось жаться к обочине.
Признаться по совести, я уже изнемог до такой степени, что будь
в машине один, давно бы свернул на обочину и завалился спать.
Но рядом щебетала Маша. И я держался, незаметно протирая глаза
ладонью.
Остановился я только возле пристанционной столовой, которая, если
верить расписанию, работала круглосуточно. Маша тревожно спросила:
– Где мы?
– В Камневе.
– А сколько сейчас времени?
– Половина двенадцатого. Пойдем, перекусим? – взяв девушку за
руку, я удивился какая у нее теплая ладонь.
– Пойдем, – податливо двинулась она.
В просторной, похожей на сарай, столовой пахло чем-то пригорелым.
Обслуживающий персонал отсутствовал, но по доносившимся с кухни
голосам было понятно, что живые люди здесь еще есть. Постояв возле
кассы и изучив краткое, из трех блюд, написанное от руки меню,
я заглянул в крайнюю дверь. Она заскрипела, и скучавшие у плиты
женщины испуганно вздрогнули.
– Здравствуйте, тетеньки! – произнес я, наблюдая, как постепенно
они приходят в себя. – Перекусить можно?
Несмотря на полночь, накормили нас отменно. Видно, не зря сюда
машинисты тепловозов между сменами заходят: горячий украинский
борщ, котлеты с гречневой кашей, кисель. Маша сидела напротив
меня, и я видел ее усталые серые глаза, спадающую на лоб челку.
Женщины с кухни стояли невдалеке и, как мне показалось, с нескрываемым
любопытством изучали нас. Краем уха я даже слышал, о чем они говорили:
– Чай, муж с женой…
– Кто их знает. Таперича рази разберешься... Вон моя племянница,
ешшо восемнадцати нет, а ужо с кавалером блондится…
– Надька, что ли? Ранняя девка…
– Вот и я говорю, материнское молоко на губах еще не обсохло…
– А эти, видно, нездешние…
– Нездешние.
Выйдя из столовой и удобно усевшись в кабине, я повернул ключ
зажигания, устало выжал сцепление, и мы помчались в темноту. На
свою попутчицу я не смотрел. Пользуясь этим, Маша закрыла глаза
и задремала. Но поспать ей не пришлось. «Тоже мне барыня, – думал
я. – Не на того напала».
– Хоть бы спела что-нибудь! – грубо сказал я.
Она удивленно вскинула глаза и, принимая мою просьбу за шутку,
закрыла снова.
– Спой, говорю! – повторил я. – Зря, что ли, в музыкалке учишься?!
А то меня что-то в сон клонит! Спой! По-хорошему прошу…
– А по-плохому что будет?
– Ничего. Сверну на обочину и завалюсь спать.
Она промолчала. И я подумал, что пора переходить от слов к делу.
Я ведь тоже не из чугуна отлит. Нашла дурака и едет. И тут произошло
чудо: подавшись всем телом вперед и глядя в промозглую холодную
даль, Маша запела, тихо-тихо, словно самой себе:
Внутри у меня словно что-то сжалось, и холодная нестерпимая тоска
по чему-то недосягаемому и дорогому переполнила грудь…
Маша пела. А я до боли в кистях сжимал баранку, словно боялся,
что машина оторвется от земли и воспарит в звездное небо.
Одна песня сменялась другой, но легче от этого не становилось.
Мне было не по себе. Никогда прежде со мной ничего такого не происходило.
Звездное притяжение продолжало действовать.
Так мы доехали до Верхнереченска.
Город спал. Ночные улицы тонули в запахах июльской зелени. Словно
неразгаданные клеточки кроссвордов, горели окна лестничных площадок
в однотипных блочных домах. В одном из них жила Маша.
– Сеня, а вы, правда, поедете сегодня обратно?
– Правда.
Я понял, что мы приземляемся…
– А меня с собой захватите?
– Обязательно.
– Тогда остановите, пожалуйста, возле этого дома.
Я остановил машину. Маша спрыгнула на землю:
– Во сколько вас ждать?
– В половине третьего…
Девушка исчезла, как сновидение.
Выжав сцепление, я как сумасшедший понесся по пустынной улице.
База комплектации железобетонных изделий находилась на окраине
города, и я, заглушив движок в стороне от ворот, завалился на
бок. Дорога изрядно утомила, и я спал, как говорится, без задних
ног, до тех пор, пока в кабину не постучали:
– Эй, товарищ! Проспишь все царство небесное! – грузная, как колода,
женщина средних лет усердно колотила в дверку.
– Что-нибудь случилось?
– Живой ли, думаю? Машина стоит, а водителя нет…
Я посмотрел на часы: половина второго! Не может быть!
– Тетенька, сколько времени на ваших золотых?
– Половина второго, дяденька!
Вот так поспал! Теперь надо срочно разгружаться и лететь за Машей!
Мысли о попутчице не покидали меня даже во сне.
На базу я влетел, таща за собой неимоверные клубы пыли. Казалось,
сама земля горит под колесами. Высмотрев, как лучше причалить
к козловому крану, я, играючи баранкой, помчался между штабелями
перемычек и перекрытий, прямо под болтающиеся на гаке стропы.
Крановщицы, как я и предполагал, конечно же, не было. Не появилась
она и после того, как я в течение трех минут упорно сигналил,
булгача вокруг всю округу.
«Вот ведь невезуха!» – проклинал я крановщицу. И, чтобы не терять
драгоценного времени, опрометью бросился с накладными в контору.
Там мне повезло. Исключительно все, от кого зависело подписание
бумаг, оказались на месте. Но крановщица не появлялась. Я носился
в ее поисках по всей базе, спрашивая каждого встречного, где она
может быть. Никто не знал. Рабочие пожимали плечами, и только
одна женщина высказала предположение, что Зина с обеда собиралась
задержаться, – внучку не с кем оставить. Ветрянка у нее…
Стрелка часов подвалила к половине третьего, и мне не оставалось
ничего другого, как только ехать на неразгруженной машине к поджидавшей
меня Маше. Однако строго стоящая на страже ворот вахтерша, как
я ни умолял, выпустить машину с железобетоном не соглашалась.
Пришлось идти к начальнику базы за разрешением. Я носился по лестницам
и коридорам, и мне, казалось, что я просто не выдержу такого ритма.
Само собой разумеется, что когда я подрулил к назначенному месту,
Маши не было. Не появилась она ни через десять, ни через пятнадцать
минут. И я подумал, что она просто обманула меня.
В половине шестого я катил домой.
Порожняя машина шла легко. И, по моим подсчетам получалось, что
под утро я должен стоять в гараже. Десять минут ходьбы до дома.
И… завтра меня ждут на свадьбе!..
Я надену фирменные джинсы, импортный пиджак, туфли и появлюсь,
как говорится, с корабля на бал…
Я уже отчетливо себе все это представлял, как внутри меня вдруг
зазвучала какая-то знакомая грустная мелодия… Ее плавно текущие
звуки и капризный, с изломом, неустойчивый ритм нарастали. Я стал
припоминать ее и, холодея от неожиданности, понял, что это и есть
«Грустный вальс» Сибелиуса, о котором рассказывала Маша... Я не
забыл его... Не забыл!
Озлобленно выжимая педаль газа до упора, я гнал машину на предельной
скорости. И дорога, зажатая с обеих сторон вымахавшими до самого
неба деревьями, расступалась под светом фар…
Паленая алкоголизация
Дороги — кровеносная система любой страны, и многие российские дальнобойщики не гнушаются прогонять через нее контрафакт и другие незаконные грузы, включая поддельную алкогольную продукцию и наркотики.
В Союзе производителей алкогольной продукции считают, что доля суррогатного алкоголя на прилавках магазинов достигает 50%. Значительная часть этого спиртного перевозится дальнобойщиками по подложным документам, о чем они прекрасно осведомлены.
Причина популярности большегрузов при реализации контрабандистских схем понятна. На федеральных трассах нет такого усиленного контроля, как на погрузочных станциях РЖД, а из-за большого количества грузовиков у правоохранительных органов просто не хватает людей и ресурсов проверить всех (как именно они проверяют фуры, расскажем далее). Водители фур перевозят товары с поддельными акцизами на миллиарды рублей, не сильно рефлексируя из-за массовых смертей своих же соотечественников от некачественных спиртных напитков.
Дальнобойщиков с гектолитрами паленого виски, водки и другого крепкого алкоголя ловят так часто, что ленты региональных новостей просто пестрят соответствующими заголовками. Тяжелые наркотики перевозятся в не менее впечатляющих объемах.
В Новой Москве задержали 10 фур с контрафактным алкоголем. Полицейскими обнаружено и изъято свыше 200 тысяч бутылок суррогатного алкоголя, емкостью 0,5 и 0,7 литра. >>>
Фура, перевозившая 22 тысячи бутылок контрафактной водки, задержана на Дону. Инспекторы остановили грузовик DAF на 856-м километре федеральной трассы М-4 «Дон». >>>
Камышинская полиция нашла 20 тонн контрафактной водки в фуре с детским питанием. Как установили специалисты, акцизные марки на бутылках оказались поддельными. >>>
Дальнобойщик ввез в Россию через Челябинскую область 60 кг героина из Киргизии. Водителя большегруза признали виновным в контрабанде наркотиков и приговорили к 19 годам колонии. Подсудимый признал свою вину частично, заявив, что о тайниках с героином якобы не знал. >>>
В Новосибирске задержаны двое дальнобойщиков - около 80 кг героина и 27,5 кг гашиша они провозили в скрытых полостях под кузовом КамАЗа. По документам, наркокурьеры-дальнобойщики приехали в Новосибирскую область для продажи винограда. >>>
Убийцы легковушек
Водители больших грузовиков не могут похвастаться дисциплиной и соблюдением правил на дороге. Любой российский автолюбитель от Камчатки и до Калининграда может рассказать о десятках аварийных ситуаций в исполнении водителей грузовиков, которые могли закончиться печально или привели к трагичному исходу для других участников движения.
По данным ГИБДД, за последние три года количество ДТП с участием большегрузов выросло на 17,7 % . За 2014 год из-за нарушений ПДД, которые допустили водители грузового транспорта, произошло 10 256 происшествий. В результате мы имеем дело с цифрами, которые больше похожи на новости из Сирии - более двух тысяч погибших и 12 тысяч раненых водителей и пассажиров.
Из-за превосходящего количества легковых автомобилей на трассах, статистика происшествий с грузовиками теряется в общей массе и не привлекает должного внимания. Но из-за несопоставимых габаритов ДТП, где фигурирует большегруз, практически всегда заканчиваются гибелью пассажиров легкового транспорта.
Кроме безрассудного лихачества, водители большегрузов частенько засыпают за рулем, таранят своими фурами легковые машины, сбивают людей на обочинах и пешеходных переходах. Хронические проблемы дальнобойщиков - плохое здоровье, бесконтрольное употребление стимуляторов, чрезмерная усталость из-за длинных рейсов, наплевательское отношение к безопасности и жизни окружающих. Но почему-то невыносимые условия труда, которые угрожают их собственной жизни и здоровью окружающих участников движения, не вынуждают водителей большегрузов организовать акцию протеста.
Все вышеперечисленные проблемы попытались радикально решить в 2013 году, обязав всех водителей большегрузов установить тахографы (устройства, которые регистрируют время работы и отдыха водителей). По данным Госавтоинспекции МВД России, в 2014 году было составлено более 170 тысяч протоколов за отсутствие или некорректное использование тахографов.
По данным компании Daimler, 90% аварий с грузовиками происходят по вине водителей, а в 12% аварий ту или иную роль играет усталость дальнобойщика. За 2014 год водители грузовых автомобилей 2 910 077 раз нарушали правила дорожного движения, из них 19 368 вообще не имели право управлять транспортными средствами подобного типа.
Видеорегистратор снял, как грузовик раздавил пенсионерку в Казани. >>>
Страшное ДТП устроил дальнобойщик на трассе «М-51» под Новосибирском, убив троих рабочих. >>>
В Краснодарском крае заснувший за рулем MAN водитель протаранил два легковых автомобиля, в результате чего погибли три человека. >>>
Пьяный дальнобойщик протащил по дороге и повредил пять припаркованных автомобилей в Красноярске. Объяснить свои действия водитель не смог - открыв дверь кабины, он упал на землю и еще длительное время не смог прийти в себя. >>>
Страшное ДТП в Татарстане - на трассе М-7 фура, ехавшая по мосту, сорвалась с 30-метровой высоты в реку Вятку. В результате аварии мужчина погиб на месте. >>>
На трассе М-10 под Тверью фура въехала в толпу бастующих дальнобойщиков, один погибший. >>>
Видеорегистратор снял, как грузовик раздавил пенсионерку в Казани. >>>
Страшное ДТП устроил дальнобойщик на трассе «М-51» под Новосибирском, убив троих рабочих. >>>
В Краснодарском крае заснувший за рулем MAN водитель протаранил два легковых автомобиля, в результате чего погибли три человека. >>>
Пьяный дальнобойщик протащил по дороге и повредил пять припаркованных автомобилей в Красноярске. Объяснить свои действия водитель не смог - открыв дверь кабины, он упал на землю и еще длительное время не смог прийти в себя. >>>
Страшное ДТП в Татарстане - на трассе М-7 фура, ехавшая по мосту, сорвалась с 30-метровой высоты в реку Вятку. В результате аварии мужчина погиб на месте. >>>
На трассе М-10 под Тверью фура въехала в толпу бастующих дальнобойщиков, один погибший. >>>
В “братстве дальнобойщиков” существует своеобразный кодекс чести. Как показывают результаты опроса, поддержка и взаимовыручка - далеко не пустые слова для водителей фур.
Больше груз - больше взятки
Дальнобойщик в рейсе - легкая добыча для недобросовестных сотрудников дорожного надзора. Поскольку техническое состояние многих большегрузных автомобилей оставляет желать лучшего, придраться инспектору всегда есть к чему. Ситуацию усугубляют постоянные осевые перегрузы и нарушения скоростных режимов, которыми зачастую грешат водители грузовиков.
Водители фур не скрывают, что решают свои проблемы на трассе исключительно “на месте”, предпочитая дать должностному лицу взятку, чем составлять протокол и делать все по закону. Так работала и продолжает работать система, которая всех, видимо, устраивает, в отличие от новых сборов с дальнобойщиков. К регулярным поборам на дорогах водители фур относятся весьма смиренно.
В соответствии федеральным законодательством, штраф водителю за перегруз достигает 10 тысяч рублей (при перегрузе более 50%), а для юрлиц - от 350 до 400 тысяч. Пункты весового контроля сегодня считаются главным кошмаром дальнобойщиков. Миновать такой пункт без взятки практически нереально. По новому закону, вступившему в силу в 2015 году, протокол и постановление выносятся на месте выявления нарушения - на пункте весового контроля инспектором автодорожного надзора. Раньше протоколы оформляли сотрудники ГИБДД, а дорожный надзор лишь выявлял факты перегруза.
Взятка по схеме "дальнобойщик - гаишник" остается грустным символом грузоперевозок, несмотря на растущее количество уголовных дел по обвинениям в коррупции.
Чужая колея
Специфика работы дальнобойщика предполагает постоянный поиск обходных путей, чтобы миновать пункты весового контроля, поскольку большинство фур позволяют проходить трассу с заведомым перегрузом (до 20-25 тонн на автомобиль).
Это приводит к досрочному износу и разрушению дорожного полотна, аварийным ситуациям на дорогах и незаконному обогащению правоохранителей, получающих взятки за молчаливое согласие с происходящим.
Более 40% грузового транспорта (почти каждая вторая фура) движется по дорогам России с нарушением весогабаритных параметров. По данным Росавтодора, это выше среднеевропейского уровня аж в восемь раз.
Как показывает практика, основными причинами ДТП с участием большегрузной техники становится именно перегруз (особенно если масса прицепа больше массы основного большегруза). Технически неисправные автомобили с большой массой представляют на дороге гораздо большую угрозу, чем другие виды транспорта.
Дальнобойщик зарабатывает на перегрузах и высокой скорости движения. Они охотно делятся со своими коллегами практикой нарушения правил перевозки грузов для обеспечения прибыли.
“По 700, по 1000 километров, когда часов 30 без сна еду. Если по-честному, то ездить бы по 8 часов в день и возить по 20 тонн, а не по 40 и чтоб труд мой ценился справедливо, но это где-то в другом мире возможно, не у нас. Так что и дальше будем возить перегрузы и режим сна и отдыха не соблюдать. Соответственно, и коррупция будет процветать из-за этого.” >>>
"Если работать «по чистому» - то не заработаешь. Бывает, по 15 часов за рулем. Пока здоровье позволяет, 4 часа поспишь, и вперед. Я учитываю стандартную расценку 12 евроцентов за километр и составляю себе график работы. Простои на границе, погрузка, разгрузка не оплачиваются. Поэтому приходится наверстывать упущенный заработок тем, что за сутки проходишь 1200 — 1400 километров". >>>
Чтобы снизить сумму штрафа за перегруз, дальнобойщики часто подделывают товарно-транспортные накладные. На стоянках для большегрузов работают компании, за умеренную плату печатающие документы, лицензии и разрешения на перевозимый товар.
Плечевая эпидемия
Многие дальнобойщики месяцами не бывают дома, что приводит к переоценке жизненных ценностей и - как следствие - проблемам с мужским здоровьем. Вместо мужественного образа трудоголика-"добытчика" для своих родных (или сериального хохмача), в народе за последние годы сложился принципиально иной образ дальнобойщика, который планомерно разрушает идеалы семьи, заводит любовницу (лучше несколько - по всему маршруту следования), умножая проституцию и количество венерических заболеваний в окрестностях федеральных трасс (достойные исключения есть, но их мало).
Хроники семейной жизни дальнобойщиков с одного из женских форумов ужасают.
Степень морального разложения водителей большегрузов можно оценить по заголовкам новостей.
В притоне для водителей-дальнобойщиков в качестве проститутки держали двухлетнюю девочку. Маленькая Рита, похищенная в Новороссийске, оказалась в борделе для водителей-дальнобойщиков, где девочку неоднократно насиловали. >>>
«Живой товар» задержали на границе с Литвой. В фуре пограничники нашли молодую проститутку из Калининградской области, которою водитель спрятал в багажном отделении. >>>
Водитель умер во время секса с проституткой в одном из придорожных мотелей для дальнобойщиков. >>>
Сами дальнобойщики радостно шутят на форумах, что "плечевые" (проститутки, работающие на трассах) - самые верные коллеги и попутчики на дороге. Большинство водителей фур не смущает, что среди "придорожных" жриц любви около 30-40% инфицировано смертельно опасными заболеваниями - гепатитами или ВИЧ.
После очередного рейса эти люди возвращаются к женам, которые ждут их месяцами, и помимо денег, о которых они так часто говорят в последнее время, приносят домой смертельно опасные инфекции. Но когда дальнобойщики рассуждают о прибыли и заработке, аргумент про семью (довольную жену, сытых детей) приходится как нельзя кстати.