Русская интеллигенция и революция. Появление русской интеллигенции

JPAGE_CURRENT_OF_TOTAL

III. Революция и интеллигенция

Октябрь 1917 г. стал особым рубежом в истории отечественной интел­лигенции. Большинство интеллигенции не могло отказаться от демократиче­ских форм разрешения общественных противоречии и не хотело идти в массо­вый террор, гражданскую войну, «немедленный» социализм и мировую рево­люцию. Другая часть считала такой путь неизбежным и потому поддержала Ок­тябрь. Первым следствием подобного размежевания интеллигенции была мас­совая эмиграция. За границей оказалось немало художественной и научной ин­теллигенции. Такая утечка умов не могла не привести к существенному пони­жению духовно-интеллектуального уровня в стране.

Поэтому место интеллигентных, образованных руководителей занимали менее культурные фигуры, в глазах которых обладание властью было куда бо­лее весомой ценностью, чем обладание знанием. И чем заметнее обнаружи­валось это противоречие, тем больше новый слой партийных и советских управленцев воспринимал прежнюю интеллигенцию как помеху их амбициоз­ным политическим устремлениям.

Постепенно усиливается недоверие к старой интеллигенции, которая вос­принималась как «буржуазная», как «попутчик», требующий перевоспитания. В сущности, происходит разрыв с отечественными традициями интеллигенции - последняя трактуется лишь как специалисты («спецы»). Отныне интеллигент­ские профессии прочно зачисляются в категорию «служащих». Они становятся чем-то вроде интеллектуальной обслуги, к тому же требующей присмотра.

Скажем, к директору из рабочих придается специалист, или к специалисту-руководителю представляется комиссар из рабочих. И это соответствовало пар­тийной линии по отношению к старой интеллигенции. Именно Ленин указывал, что необходим строгий контроль пролетариата за «спецами», чтобы поставлять их «в определенные рамки». Услугами «буржуазных» интеллигентов, по ленин­ской мысли, можно воспользоваться лишь «при полном соблюдении верхо­венства руководства и контроля Советской власти».

При этом важно подчеркнуть, что сразу после Октября 1917 года Ленин подчеркивал необходимость изыскания ненасильственных способов вовлечения старой интеллигенции в дело социалистического строительства. «Если, - го­ворил он, - все наши руководители не достигнут того, чтобы мы как зеницу ока берегли всякого спеца, работающего добросовестно со знанием своего дела и с любовью к нему, хотя бы и совершению чуждого коммунизму идейно, то ни о каких серьезных успехах в деле социалистического строительства не может быть и речи».

Как видно, тогда Ленина не пугала разнородность идейно-политических позиций, плюрализм мнений среди интеллигенции и на первый план им ста­вились демократические методы взаимодействия с ней, «если бы мы натравили на интеллигенцию, - заявил он, - нас следовало бы за это повесить. Но мы не только не натравливали народ на нее, а проповедовали от имени партии и от имени власти необходимость предоставления интеллигенции лучших условий работы».

Однако уже в 1919 г. в своей Программе партия большевиков в конфронтационном духе ставила задачу - не давать буржуазным специалистам «ни малейшей политической уступки и беспощадно подавлять всякое контрреволюцион­ное поползновение с их стороны. Именно в соответствии с этими партийными требованиями осуществлялось необоснованное насилие по отношению к старой интеллигенции. В первую очередь в той ее части, которая осмелилась откры­то высказывать свои позиции, взгляды на процессы революционных преобразо­ваний в стране, которые расходились с партийными установками. Дело дошло даже до арестов только за принадлежность в прошлом к буржуазным партиям.

Эти перекосы в политике по отношению к интеллигенции приобрели такой широкий характер, что даже Политбюро ЦК РКП(б) вынуждено было вмешать­ся в этот процесс после решительного протеста М.Горького, А.Луначарского и Л.Каменева против массовых арестов научной интеллигенции. 11 сентября 1919 г. было принято решение о пересмотре списков арестованных ученых за их былую принадлежность к партии кадетов. Многие арестованные были осво­бождены.

Однако необоснованные аресты интеллигенции продолжались. М.Горький в октябре1919 г. вновь обратился по этому вопросу к председателю ВЧК Ф.Дзержинскому. Он в очередной раз подчеркивал, что смотрит на аресты представителей науки «как варварство, как на истребление лучшего мозга страны».

Поразительно точно трагические судьбы русской интеллигенции предска­зал А.Блок. В июне 1919 г. уже после некоторого опыта сотрудничества с со­ветскими органами власти, поэт записывает в дневнике: «Чего нельзя отнять у большевиков - это их исключительной способности вытравлять быт и уничто­жать отдельных людей». А в мае 1921 г. он с горечью замечает: «В Москве зверски выбрасывают из квартир массу жильцов - интеллигенции, музыкантов, врачей и т.д.»

Уже после окончания гражданской войны в августе 1921 г. был осущест­вленпервый массовый расстрелинтеллигенции:по обвинениюв «контрреволюционной» деятельности были расстреляны поэт Н.Гумилев и еще более 60 человек. Это было чисто политическое убийство интеллигентов - носителей интеллектуального богатства России.

Массовые расправы с интеллигенцией осуществлялись в русле трансформации послереволюционной ленинской позиции. В марте 1922 г. в статье «О значении воинствующего материализма» Ленин высказал мысль о целесообраз­ности высылки за границу, в страны буржуазной «демократии», некоторых буржуазных теоретиков, преподавателей и членов «ученых обществ».

В письме Ф.Дзержинскому от 19 мая 1922 г. Ленин писал: «К вопросу о высылке за границу писателей и профессоров, помогающих контрреволюции. Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим. Прошу обсу­дить такие подготовки... Собрать систематические сведения о политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей. Поручить все это толковому, образованному и аккуратному человеку в ГПУ». Из этого видно какую большую заботу Ленин проявил о соблюдении «чести» партийного мундира, при самой драконовской политике по от­ношению к лучшим умам России.

Претенденты на высылку определялись еще с февраля1922 г., когда по указанию Ленина была начата с участием ВЧК массовая проверка на «контрреволюционность» издательств, периодических изданий, их авторов и сотрудников. К этой работе Ленин рекомендовал подключить членов Политбю­ро ЦК РКП (б), в их обязанность вменялся «просмотр» печатных изданий.

В числе «законнейших» кандидатов на высылку за границу Ленин видел сотрудников журнала «Экономист» который он называл «органом современных крепостников». «Все это явление контрреволюционеры, - указывал Ленин, - по­собники Антанты, организация ее слуги и шпионов и растлителей учащейся мо­лодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих «военных шпионов» изловить и излавливать постоянно и систематически и высылать за границу». К этой кампании подключилась и ленинская «Правда»: 2 июня 1922 г. она опубликует гневную, обличительную статью «Диктатура, где твой хлыст?». По­водом формальным для гнева послужила брошюра Ю.Айхенвальда «Поэты и поэтессы», касавшаяся истории русской поэзии. Здесь был дан положительный отзыв о поэзии Н.Гумилева, недавно безвинно расстрелянного. «Правда» в рез­кой форме литературные проблемы переводит в политические. «Мы здесь не литературную критику или антикритику собираемся писать. Мы ставим чисто политический вопрос. Или вернее - мы зовем к политическому ответу». И он последовал.

В августе-сентябре 1922 г. из России по указанию. Ленина в администра­тивном порядке было выслано около 200 лучших представителей интеллиген­ции. Назовем среди них таких известных философов, как Н.А.Бердяев, Н.А.Лосский, П.А. Сорокин, историка А.Кизеветтера, экономистов В.Бруцкуса и С.Н.Прокоповича.

В приговоре, принятом без судебного разбирательства, говорилось: «По постановлению Государственного политического управления наиболее ак­тивные контрреволюционые элементы из среды профессоров, врачей, агроно­мов, литераторов высланы в северные губернии, за границу... Высылка ак­тивных контрреволюционеров из буржуазной интеллигенции является первым предостережением Советской власти к этим слоям. Информация о высылке, опубликованная в «Правде» 31 августа 1922 г. так и называлась «Первое пред­упреждение».

Надо сказать, что уже тогда начали использовать демагогический прием - ссылки на «одобрение трудящихся», на «народ требует». Та же «Правда» апри­орно утверждала, что, несомненно, с горячим сочувствием встречено со сторо­ны русских рабочих и крестьян.

В истории послереволюционной России эта административная высылка большой группы интеллигенции была первым случаем, когда людей «выдворяли» из собственного отечества, не спросив у них согласия. Их изгнали в мирное время только потому, что они не хотели менять свои убеждения в уго­ду идеологическим концепциям большевиков. Эта интеллигенция вела идейную борьбу против монополии одной партии в духовной сфере жизни общества и потому становилась неугодной новому режиму. Угодничать она не могла и не хотела.

В философской автобиографии «Самопознание» Н.Бердяев позже писал:

«С коммунизмом я вел не политическую, а духовную борьбу против его духа, против его вражды к духу... Русская революция была так же концом русской интеллигенции. Русская революция отнеслась с черной неблагодарностью к русской интеллигенции, которая ее подготовила, она ее преследовала и низвер­гала в бездну»..

Против необоснованного административного произвола в отношении ин­теллигенции выступил тогда М.Горький. В письме к А.Рыкову он с болью пи­сал: «За время революции я тысячекратно указывал Советской власти на бес­смыслие и преступность истребления интеллигенции в нашей безграмотной и некультурной стране».

Репрессивная политика Советской власти и партии большевиков находилась в противоречии с тем, что провозглашалась ранее Лениным как «новый курс» в отношении «буржуазных спецов», «союз науки и демократии». Еще в декабре 1918 г. он говорил, что «мы достаточно сильны теперь, чтобы не бояться ничего. Мы всех переварим. Они вот нас не переварят». Однако уже после окончания гражданской войны получилось так, что Ленин и большевики побоялись инакомыслия со стороны интеллигенции, которая, по словам Бердяева, и не являлась «антисоциалистической», а просто отстаивала «принцип духовной свободы».

Заключая эту тему, важно отметить, что после смерти Ленина враждебные взгляды по отношению к интеллигенции еще больше стали насаждаться в стра­не. Как отмечала И. К. Крупская в июле 1925 г. «вопрос об интеллигенции по-прежнему стоит особенно остро», потому что широкие слои рабочих и крестьян отождествляют интеллигенцию с крупными помещиками и буржуазией. Только Крупская упустила такой важный фактор, как влияние большевистской пропа­ганды на формирование у рабочих и крестьян указанных представлений об ин­теллигенции.

Поразительным единодушием встретило российское общество Февральскую революцию. Бескровный переход от "старого" к "новому", всеобщее согласие в обществе, опять вызвали радостный энтузиазм. Сразу всем стали ненавистными атрибуты старого мира: не только деспотия самодержавия, но и буржуазная сытость и мещанская пошлость; проклиная действительность, желали крушения всех устоев, взывали к лучшему миру. Революция рассматривалась как кризис, через который неизбежно должны пройти все остальные страны, включая Россию, чтобы присоединиться к свободным народам Европы. Все смотрели с оптимизмом в будущее, потому что хотели, чтобы "все было хорошо". Верили в возможность установления справедливого порядка, как между странами, так и внутри каждой страны в отдельности. С таким энтузиазмом приветствовала революцию как искупительную акцию не только интеллигенция, представшая в массе своей непрактичными мечтателями, но и простой русский мужик, который увидел в ней исполнение своей затаённой мечты о наступлении Царства Божьего на земле. Он полагал, что для наступления нового мира достаточно лишь отменить старый порядок и поэтому пребывал в первое время после Февральской революции в благостном ожидании.

В прежнем порядке, который ассоциировался с политическим устройством Российской Империи, видели причину всех недостатков старого мира. Все сходились на необходимости переустройства политической системы, поэтому многие оправдывали даже террор, а в террористах видели героев.Были, конечно, и сторонники эволюционистского пути, которые вообще всё видели иначе, но их предостережения никто не хотел слушать. Люди, привыкшие к порядку, чувствовали угрозу надвигавшейся анархии, но и они, сознавая, как сильно скомпрометировал себя старый режим, открыто не протестовали и в основном отмалчивались.

Февральская революция, не выполнив своих задач, лишь породила в стране хаос и анархию, которыми, как известно, умело воспользовались большевики. В восприятии Октябрьской революции интеллигенцией не было уже того оптимизма и радостного энтузиазма, с которым была принята Февральская революция, но не было в нём и стремления, а главное, твёрдой убеждённости в необходимости противостоять ей. Во взглядах интеллигенции обозначились различные позиции.

Выбор политической позиции, того или иного общественно-политического лагеря, для большей части российской интеллигенции в 1917 году не был, да и не мог быть кратковременным актом. Он проходил в ходе длительного процесса накопления и критической оценки политического опыта. Свое место в революционном процессе осени 1917 года каждая группа и каждый конкретный представитель интеллигенции определял под воздействием сложного комплекса факторов, их переплетения и взаимодействия.

В большинстве работ советских историков, где охарактеризовались общественно-политические позиции российской интеллигенции в 1917 году, её деятельность в первые месяцы Советской власти, оценка давалась с позиций большевиков. Главное внимание в этих работах уделялось отношению интеллигенции с новой властью, а не мотивом поведения и деятельности данного социального слоя. Если же эта проблема и затрагивалась в советских исторических сочинениях, то взгляды и дела "антисоветской" интеллигенции трактовались весьма тенденциозно, через классово-идеологическую призму, исключительно как "зависимость от денежного мешка буржуазии". Данный подход не позволял объективно оценить мотивы и саму деятельность российской интеллигенции в послеоктябрьский период, а также непредвзято рассмотреть политику "рабоче-крестьянского государства" к этому субъекту общественной деятельности.

Не вызывает сомнения тот факт, что события осени 1917 года стали поворотным пунктом не только в развитии всей страны, но и в политической дифференциации российской интеллигенции. За короткий отрезок времени в сознании интеллигенции произошли существенные, а порой кардинальные изменения. И это не случайно, ибо, как известно, бывают в истории времена, когда в одном дне сосредоточиваются десятилетия.

Отношение российской интеллигенции к Октябрьской революции было различным. Спектр оценок был очень широким: от крайне негативных до восторженно приветствующих. К сожалению, отсутствие точных сведений, социологических данных не позволяет чётко и определённо судить о политической дифференциации российской интеллигенции в ходе большевистской революции. Это привело к существованию различных точек зрения в оценке политической дифференциации российской интеллигенции непосредственно после взятия власти большевиками, как в специальных исторических исследованиях, так и в мемуарной литературе. Довольно часто в работах того времени интеллигенцию после Октябрьской революции оценивали, как массу, в большинстве своём противостоящую большевикам, неспособную "перестроить своё мировоззрение" и "осознать непобедимость идей социализма".

Некоторые считали, что основная масса российской интеллигенции не смогла поначалу принять большевистскую революцию, но в дальнейшем поменяла свое отношение на противоположное.

В исторической литературе принято выделять три группы в составе российской интеллигенции в зависимости от отношения к советской власти:

• - полностью поддержавшие Октябрьскую революцию;
• - колеблющиеся;
• - не принявшие революцию.

Пользуясь этой схемой, необходимо иметь в виду, что она подвижна и условна. Политические настроения интеллигенции зависели как от политической ситуации, так и от обстоятельств частной жизни, которые в те бурные месяцы и годы менялись чрезвычайно быстро. Интеллигенция никогда не была однородна, ее представители входили во все политические партии, принадлежали к разным идейным течениям. Октябрьская революция и гражданская война углубили идейно-политические разногласия интеллигенции.

Ряд представителей интеллигенции приветствовали установление советской власти, некоторые принимали непосредственное участие в революционных событиях. Сюда можно отнести тех, кто еще до революции связал свою судьбу с революционным движением и большевистской партией. Само появление большевизма как идейного течения было связано с исканиями леворадикальной части российской интеллигенции. К концу 1917 г. в большевистской партии насчитывалось около 10% интеллигентов. Помимо профессиональных революционеров по разным причинам советскую власть поддержали К. Тимирязев, В. Маяковский, А. Блок, В. Брюсов, Е. Вахтангов, В. Мейерхольд, А. Таиров. Общая численность поддерживавших Октябрьский переворот представителей интеллигенции по всей России не превышала 50 тыс. человек, т. е. менее чем каждый двадцатый. Вместе с тем их поддержка носила не только морально-публицистический характер, но и сразу же стала воплощаться в конкретные дела. В. В. Маяковский писал в автобиографии: "Октябрь. Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня и не было. Моя революция. Пошел в Смольный. Работал. Все, что приходилось". Ратьковский И.С., Ходяков М.В. История советской России Санкт-Петербург, 2001.

Часть интеллигенции открыто осудила Октябрьскую революцию. На собраниях Московского университета, ученых Петрограда, Дома литераторов, Дома искусств и других многочисленных организаций интеллигенции принимались коллективные постановления против узурпации власти большевиками. Даже те представители интеллигенции, которые были известны своими демократическими взглядами, такие как В. Короленко, М. Горький, И. Бунин, увидев воочию "беспощадный русский бунт", не приняли новую власть.

Соотношение политических группировок интеллигенции не было постоянным. Многие интеллигенты, враждебно принявшие Октябрьскую революцию, уже весной 1918 г. соглашались на профессиональное сотрудничество с советской властью.

Но наиболее многочисленной оказалась группа интеллигенции, занявшая позицию невмешательства в политику. Это объяснялось следующими обстоятельствами. С одной стороны, большая часть интеллигенции в прошлом не поддерживала политику самодержавия, стремилась к изменению существующего строя, активно участвуя в революционном движении. С другой стороны, она испытывала страх перед революционным народом и не могла понять сущности Советской власти, начавшихся социалистических преобразований. Жизнь заставляла их сотрудничать с властью, и это часто определяло их дальнейшую судьбу - превращение в лояльного к власти советского служащего или путь в эмиграцию.

Среди факторов, которые фигурируют в качестве определяющих отношение интеллигенции к Октябрьской революции, обычно называют партийную принадлежность, профессию, возраст, образование, материальный уровень жизни, социальное происхождение. Как уже отмечалось, "принято считать, что интеллигенция под влиянием Октября разделилась на три группы: враждебно, нейтрально и лояльно встретивших установление пролетарской диктатуры". Красильников С. А. Октябрь и политические позиции интеллигенции // Советская интеллигенция и ее роль в коммунистическом строительстве СССР. М., 1979.

В отношении интеллигенции к большевистской революции от её партийной принадлежности безусловно закономерна первостепенная зависимость. Та часть интеллигенции, которая накануне Октября 1917 года чётко определила "свою" партию, непосредственно после "рабоче-крестьянской революции", как правило, идёт за данной политической партией. Можно проследить сильное стремление членов октябристской и кадетской партий в антибольшевистский лагерь, их резко отрицательное отношение к Советской власти и слабый уровень колебаний. Но наличие определённого уровня колебаний, хотя и относящихся к величинам второго порядка, является уже показательным явлением. А вот у российских интеллигентов, состоявших в эсеровской и меньшевистской партиях, уровень колебаний становится доминирующим показателем, хотя здесь высоки и антибольшевистские тенденции.

И всё же показатель влияния партийно-политической принадлежности интеллигенции на её отношение к Октябрьской революции, скорее всего, является уже очевидным итогом воздействия ряда первичных факторов, именно они и представляют наибольший интерес. Можно выявить следующую закономерность: у высокообеспеченных интеллигентов очень сильно негативное восприятие "пролетарской революции", заметное стремление в ряды борцов с большевизмом, хотя имеются и значительные колебания. У среднеобеспеченной интеллигенции прослеживается отрицательное отношение к революции большевиков лишь второго порядка. А вот низкообеспеченных интеллигентов в первую очередь характеризует стремление в разряд колеблющихся. Это даёт определённые основания говорить о сильных антибольшевистских настроениях у высокообеспеченной интеллигенции, значительных у среднеобеспеченной и о серьёзных колебаниях у малоимущей интеллигенции.

Конечно, трудно согласиться с упрощённым представлением, о непосредственной зависимости жизненного уровня интеллигенции и её политических позиций. Уровень материального положения не даёт нам права однозначного, непосредственного отнесения того или иного интеллигента в пробольшевистский или антибольшевистский партийно-политический лагерь. Но, одновременно следует учитывать, что фактор материального положения является доминирующим при сопоставлении с другими факторами, воздействующими на политические позиции интеллигенции в 1917 году.

Значительный интерес представляют данные о влиянии профессионального фактора. Так, у государственных служащих и дипломатов выявлена очень высокая степень негативного отношения к власти большевиков при наличии серьёзной неустойчивости в политических настроениях. У деятелей театра, музыки, кино заметны тенденции в поддержку Октябрьской революции и отрицания контрреволюционной борьбы. А вот доминирующее положение в политических настроениях среди писателей, поэтов, литературных критиков, журналистов занимает колеблющаяся позиция, хотя здесь заметно и определённое негативное отношение к большевистской революции. У художников, скульпторов, графиков и других деятелей изобразительного искусства также преобладают политические колебания, но у них сильно и отрицание участия в антисоветской деятельности. В среде военной интеллигенции в 1917 году были определяющими антибольшевистские настроения. А вот для учёных наоборот характерно активное сотрудничество с "рабоче-крестьянским государством" и ярко выраженное нежелание сотрудничать с антибольшевистским лагерем. Среди медиков, агрономов, лесоводов заметны тенденции к сотрудничеству с победившей "диктатурой пролетариата" и отрицание антисоветских устремлений.

Достаточно большое воздействие на политические позиции интеллигенции оказывало социальное происхождение. Так, у выходцев из дворянства и буржуазии в рядах интеллигенции чётко зафиксированы негативное отношение к Октябрьской революции и поддержка антибольшевистской контрреволюции. А вот у интеллигентов, вышедших из крестьянской среды, доминируют колеблющиеся позиции, хотя заметно и позитивное отношение к большевистской революции и негативное к её противникам. Стремление в советский стан и нежелание поддерживать противников Октября заметны у выходцев из семей служащих.

Велико также влияние на политические позиции интеллигенции России в конце 1917 года возрастных факторов. У молодых представителей российской в возрасте до 25 лет чётко зафиксировано преобладание приятия Советской власти и отрицания антисоветских позиций. Подобная тенденция наблюдается и в возрастной группе от 26 до 35 лет, но она выражена не столь определённо, как у молодёжи. А вот в группе интеллигенции от 46 до 55 лет заметно негативное отношение к Красному Октябрю, к ней примыкает, но не столь определённо, и группа в возрасте от 36 до 45 лет. Это даёт возможность предполагать наличие у молодых интеллигентов сильных пробольшевистских позиций и усиление антибольшевистских взглядов у лиц интеллигентских профессий более старшего возраста. Подобная тенденция, скорее всего, не была случайной, так как по мере развития исторических событий в России 1917 года происходило и заметное усиление распространения пробольшевистских воззрений, в том числе и среди интеллигенции. При этом молодёжь связывала с коренным переворотом социальных отношений возможность выдвинуться, занять заметное место в новой, революционной власти. В свою очередь интеллигенты среднего, и особенно старшего поколения, опасались потери своего социального статуса.

Кроме прочих факторов, можно отметить воздействие уровня образования на политические позиции интеллигенции. При этом следует отметить в целом невысокий образовательный уровень дореволюционной интеллигенции России. В 1913 году в Российской империи было 136 тысяч специалистов с высшим образованием, 54 тысячи -- со средним специальным образованием из 1 миллиона лиц, относимых статистикой по характеру труда к интеллигенции. Октябрьская революция и интеллигенция // Великий Октябрь и крах непролетарских партий в России. Сборник научных трудов. Калинин, 1989. Преобладала тенденцию неприятия "коммунистической революции" и сотрудничества с антисоветскими силами у лиц со средним образованием. У интеллигентов со средним специальным образованием, наоборот, сильно отрицание антибольшевистских позиций и поддержка Октябрьской революции. Но чёткой зависимости уровня образования и политических позиций выявить не удалось.

Интеллигенция – сложная многогранная и противоречивая явление российского народа и его культуры.
В России понятие «интеллигенция» в качестве термина стало употребляться в 60 – е годы 19 века, и впоследствии перешло в языки других народов.
Д. С. Мережковский, русский писатель и религиозный философ писал, что «сила русской интеллигенции - … не в уме, а в сердце и совести. Сердце и совесть её почти всегда на правом пути; ум часто блуждает». Благодаря этим ярко выраженным социально – этническим чертам российская интеллигенция стало примечательным феноменом, как в отечественной, так и в мировой истории.

Введение 2
Интеллигенция и первая русская революция 4
Заключение 9
Список использованной литературы 10

Работа содержит 1 файл

Введение 2

Интеллигенция и первая русская революция 4

Заключение 9

Список использованной литературы 10

Введение

Интеллигенция – сложная многогранная и противоречивая явление российского народа и его культуры.

В России понятие «интеллигенция» в качестве термина стало употребляться в 60 – е годы 19 века, и впоследствии перешло в языки других народов.

Д. С. Мережковский, русский писатель и религиозный философ писал, что «сила русской интеллигенции - … не в уме, а в сердце и совести. Сердце и совесть её почти всегда на правом пути; ум часто блуждает». Благодаря этим ярко выраженным социально – этническим чертам российская интеллигенция стало примечательным феноменом, как в отечественной, так и в мировой истории.

В. Даль в своем «Толковом словаре» так определял понятия « интеллигенция»: «Интеллигенция, в значении собирательном, разумная, образованная, умственно – развитая часть жителей». Такую точку зрения к определению интеллигенции развивал и В.И. Ленин. Он рассматривал интеллигенцию, исходя из особенностей её деятельности. Поскольку своеобразие этой деятельности проистекала из её «интеллектуализма», интеллигенция интерпретировалась им как совокупность людей, занимающихся умственным трудом.

Неоднозначное положение интеллигенции в социальной структуре общества, противоречивые взаимоотношения и с властью и с народом привели к тому, что некоторые ученые России в начале 20 века рассматривали интеллигенцию как новый эксплуататорский класс. Характерным в этом отношении является следующая точка зрения: «интеллигенция, понимаемая как класс умственных работников, есть новая, растущая общественная сила, эксплуататорская по своей природе, хищническая по своим стремлениям, искусно и методически борющаяся за свое социальное возвышение и подготавливающая тем самым в грядущее свое самодержавное классовое господство. Источниками дохода интеллигенции является умственный труд, или реализация знаний, накопленных и приобретенных ранее. Это дает ей возможность привилегированного существования и дальнейшей эксплуатации».

Российскому интеллигенту всегда была свойственна двойственность характера: свобода духа у него, скорее черта индивидуальная, чем социальная. Отсюда порой его больше волновало личное, индивидуальное ведение, чем социальное движение народа. У многих интеллигентов, с одной стороны, просматривается независимость идеи, а с другой неприспособленность и неумение реализовать ее.

Данная контрольная работа посвящена интеллигенции и её роли в первой русской революции.

Я постараюсь раскрыть данную тему и показать роль русской интеллигенции в революции 1905 года.

Интеллигенция и первая русская революция 1905-1907годов.

В социально-политической области начало 20 века было ознаменовано острой политической борьбой и нарастанием социальной напряжённости. Социальные и культурные противоречия, которые накапливались в России, раскалывали общество на «верхи» и «низы», имущих и неимущих. Раскол происходил в рядах интеллигенции. В основе этого раскола – отношение к формам и методам борьбы за справедливое переустройство общества. Одна часть интеллигенции придерживалась либеральных взглядов на эту проблему, видя выход в постепенном реформировании общества, другая склонялась к революционному переустройству страны, не отвергая крайних форм борьбы, таких как насилие.

Посредническая прослойка русской культуры, воплощавшая ее либерально-прогрессистскую ориентацию, оказалась слишком слабой, чтобы создать общественную систему взаимодействия и взаимопонимания между всеми слоями общества. Радикальная критика клеймила эту часть интеллигенции, резко осуждала позицию умеренности и постепенности в пользу радикальных преобразований.

Оппозиционность радикальной интеллигенции по отношению к самодержавию резко усилила ее социальный кретинизм, пренебрежение к автономным формам духовности и отрицательное отношение к религии. Усиление такого кретинизма и прагматизма, отказ от устойчивых нравственных ориентаций способствовали допущению, а затем и утверждению желательности насилия и террора как наиболее эффективного средства радикального переустройства общества. В поисках той социальной опоры, которая поддержит политику социальных преобразований, радикальная интеллигенция обращалась первоначально к крестьянству(народничество), затем к люмпен-пролетариату, накапливавшемуся в России в процессах модернизации, и наконец, к зарождающемуся рабочему классу.

Весь русский народ втянулся в борьбу против самодержавия, кульминационным пунктом которой явилась революция 1905-1907 годов. Массовые народные выступления, революция не могли не сказаться на умонастроениях представителей русской культуры, русской интеллигенции. Последовавший после поражения революции период политической реакции ознаменовал отход большей части русской интеллигенции от революции. склонило общественность к поискам идеалов в религиозно - философской сфере.

В первые месяцы революции интеллигенция практически не играла реальной политической роли: происходила борьба народной стихии государственного порядка. К чести самодержавной власти надо сказать, что ею был найден достойный ответ – радикальное изменение политического строя, зафиксированное Манифестом 17 октября.

С.Ю. Витте подготовил указ «Об усовершенствовании государственного порядка». Под давлением обстоятельств император подписал указ, который вошел в историю под названием «Манифеста 17 октября 1905 года». Этот документ предполагал колоссальный сдвиг страны в сторону демократии и парламентизма, конституционной монархии. Вводились демократические свободы: слова, печати, собраний и союзов, совести, неприкосновенность личности. Было объявлено о создании Думы. К выборам было обещано допустить все классы и сословия. По сути, предполагалось ограничение самодержавия, введение в полном объеме разделение властей, контроль общества за властью через выборы и через его представителей в законодательном органе (хотя прямо об этом не говорилось).

И тут – то интеллигенция вышла на сцену. «Быстрота, с которой разыгралось в особенности последнее действие преобразования, давшее под давлением стихийного порыва… акт 17 октября, подействовала опьяняющее на интеллигенцию. Она вообразила себя хозяином исторической сцены», - писал Струве. Обратим внимание на этот факт: пока государство было по - настоящему деспотическим, интеллигенция, при всем своем резко критическом отношении у самодержавию, в массе своей сидела тихо. Как только пахнуло свободой, у нее прорезался голос, и это был призыв к борьбе с государством. «В момент государственного преобразования 1905 года отщепенские идеи и отщепенское настроение всецело овладели широкими кругами русских образованных людей, - свидетельствует Струве. – Никогда никто еще с таким бездонным легкомыслием не призывал к величайшим политическим и социальным переменам, как наши революционные партии и их организации в дни свободы». Легкомыслие образованной элиты дорого обошлось России уже в 1907 году – царское правительство отреагировало на растущую анархию третьеиюньским переворотом, в значительной степени ревизовавшим конституционные преобразования 1905-1906 годов. Но и этот урок ничему не научил интеллигенцию, впавшую в революционное исступление. Она и после 1907-го года сохранила черты, которые называл Струве: «Легковерие без веры, борьба без творчества, фанатизм без энтузиазма, нетерпимость без благоговения… вся форма религиозности без ее содержания». После поражения революции «прогрессивная общественность» немного умерила пыл, но сохранила дух. Что касается масс, они к революции охладели. Возможно, нового приступа « пугачёвщины» и удалось бы избежать, если бы не интеллигенция. Анализируя итоги революции 1905 года, Струве обращал внимание на основополагающую ошибку интеллигентского похода к народу: « Интеллигентская доктрина служения народу не предполагала никаких обязанностей у народа и не ставила ему никаких воспитательных задач. А … вне идеи воспитания в политике есть только две возможности: деспотизм и охлократия».

Хотя в период «третьеиюньской реакции» у страны вообще и у интеллигенции в частности еще был шанс. Все же революционная буря не опрокинула государство; «третьеиюньская реакция» новшества 1905 – 1907 годов: новый премьер П.А. Столыпин, решительно подавивший революционно-террористическое движение, начал многообещающие социально-экономические реформы. Чтобы не допустить нового срыва в развитии страны, требовалась консолидация элиты. «Интеллигенции необходимо пересмотреть все свое миросозерцание и в том числе подвергнуть коренному пересмотру его главный устой – социалистическое отрицание личной ответственности.» - так писал Струве, тут же выражая сомнение в реальности переворота:- «Русская интеллигенция, отрешившись от без религиозного государственного отщепенства, перестанет существовать как некая особая культурная категория. Сможет ли она совершить огромный подвиг такого преодоления своей нездоровой сущности?».

Ответом на вопрос Струве стала интеллигентская реакция на «Вехи». В этом сборнике нашло свое выражение изменение умонастроений значительной части русской интеллигенции.

Сборник «Проблемы идеализма» (1902) появился в самый разгар начинавшейся революции. И если в 19 веке борьба за политическую свободу и социальную справедливость велась в основном с позицией материализма, позитивизма, нигилизма, марксизма, то авторы сборника, поддержавшие освободительное движение, выступали с позиций этического идеализма.

В 1909 году появился сборник «Вехи. Статьи о русской интеллигенции». Авторами его были широко известные публицисты, религиозные философы, литературоведы, принадлежавшие к партии кадетов или близкие к ним по своим взглядам. Сборник «Вехи» осуждал недостатки русской интеллигенции, мешавшие нормальному развитию общества. В сборнике были помещены статьи Н.А. Бердяева, С.Н.Булгакова, историка русской литературы М.О. Гершензона, П.Б. Струве, С.Л. Франка.

Главным в этом сборнике был вопрос о роли русской интеллигенции в революции, отношении либералов к наследию революционных демократов. Авторы видели характерные черты мировоззрения интеллигенции в её «пртивогосударственности» и «без религиозности». В этом они усматривали причину безрезультатности действий интеллигенции. Поэтому авторы призывали интеллигенцию «пересмотреть свое мировоззрение», «через покаяние» обрести «новое сознание».

Среди недостатков интеллигенции авторы сборника отмечали идолопоклонство по отношению к народу, одностороннюю ориентацию на социализм, атеистический максимализм, подмену «религии идеальных ценностей религией земных нужд» (С.Л. Франк). Такая религия, по мнению Франка, порождает лишь разрушение и ненависть, а не дух творчества.

Позднее Франк писал: «Вехи» имели шумный, сенсационный успех – они были главной литературно – общественной сенсацией 1909 года». Но услышать смысл общественность не захотела. Из признанных вождей интеллигенции никто не признал справедливость веховской критики. Лидер кадетов П.Н. Милюков в противовес «Вехам» организовал апологетический сборник «Интеллигенция в России», провозгласивший интеллигенцию солью земли, двигателем прогресса, высшей ценностью Российской истории. Другие критики сборника вообще не утруждали себя разговором по существу, изощряясь в памфлетности. Короче говоря, идеи «Вех», как выразился Франк, «потонули во вновь нараставшей волне политического радикализма».

По сути, революция 1905 – 1907 годов привела к поглощению образованного класса интеллигенции – и к радикализации политического спектра. Политический радикализм выражался в разнообразных формах – от бессмысленной аппозиции либералов Столыпину, подорвавшей Столыпинскую реформу, до чеканной формулировки Милюкова «Врагов слева у нас нет». Умеренных сил в тогдашней Российской политике практически не осталось.

Заключение

Исходя из всего вышесказанного, первое десятилетие 20 века в общественной культурной среде впервые широко обсуждался вопрос о правомерности деятельности интеллигентности, её идейного кредо, разворачивались споры о роли и судьбах русской интеллигенции, происходил процесс её идейно – политического размежевания.

Царская власть, с которой интеллигенция так страстно боролась с самого своего возникновения, казалось ей вместе с тем и настолько всемогущей, что она не рассчитывала на скорое крушение самодержавия и возможности взять власть в свои руки, интеллигенция отождествляла себя с жертвами и все же интеллигенция уже не висела в пустоте, - революция 1905 года это наглядно показала, осуществилась давняя мечта интеллигентов объединиться с народом. «Внизу» почитание царя мало- помалу сменилась безоглядной верой в революцию.

В облике интеллигенции, как идейно – политической силы в русском историческом развитии, можно различать постоянный элемент, как бы твердую форму, и элемент более изменчивый, текучий – содержание. Идейной формой русской интеллигенции является её отщепенство, её отчуждение от государства и враждебность к нему.

В марте-апреле 1917 года можно было наблюдать размежевание художественной интеллигенции по социально-психологическому состоянию от полярных крайностей до промежуточных позиций. Причинами тому являлись и различные социальные идеалы, и нечеткость политических взглядов, и слабое понимание, "спутанность мыслей" происходящих событий.

Весной 1917 года популярность Временного правительства и А.Керенского была невероятной. Последнего называли "любимцем", "надеждой", "красным солнышком русского народа", "героем улыбающейся революции", а барышни и дамы - "душкой Керенским". С одной стороны, общественный позитив понятен. Временное правительство начинает проводить либеральные преобразования, превращая Россию в самую демократическую страну в мире. Наряду с князем Г.Львовым, октябристом А.Гучковым, кадетом П.Милюковым в состав Временного правительства входит А.Керенский, являющийся социалистом.

Сейчас уже забывается тот факт, что большая часть того, что называется советскими преобразованиями и культурным строительством, получило начало именно при Временном правительстве - введены были важнейшие политические свободы, свобода совести и вероисповедания, упразднена цензура и политический сыск. Отменена смертная казнь. Были признаны право Польши на независимость и ряда народов России - на автономию. Расширены права суда присяжных. Часто звучат обвинения Временного правительства в том, что оно не осуществляло радикальных реформ. Но сам смысл существования Временного, буржуазного правительства сводился к тому, что оно руководит страной до созыва Учредительного собрания - оно не могло принимать решения, которые Учредительное собрание не смогло бы отменить: утверждение нового государственного строя России, отделение от страны какой-либо ее части, раздел частновладельческих земель между крестьянами. Т.е. те радикальные преобразования, которых многие ждали, просто не могли быть проведены Временным правительством по той причине, что они нарушили бы сам принцип демократии, республики. Большевики же, придя к власти, наплевали на всякую легитимность.

Но, кроме буржуазного Временного правительства существовала и вторая власть - Петроградский совет. И если Временное правительство большая часть художественной интеллигенции поддерживала, то отношение к Петроградскому совету было двойственным - от оптимистичного восприятия А.Бенуа в качестве народного парламента, до негативной оценки З.Гиппиус, представлявшей себе Петроградский Совет в виде "двухтысячной толпы, властного и буйного перманентного митинга". Представительство художественной интеллигенции в Совете было ничтожно мало. Это, как и противоречивые оценки, объясняется тем, что социальные слои, которые представлял Петроградский Совет, были интеллигенции непонятны. Проблемы, решения которых требовали рабочие, их не касались. Этот разрыв приводил к следующей проблеме - интеллигенция, увидев воочию силу основной массы, стала бояться возможных действий со стороны рабочих. Также был страх высших слоев интеллигенции оказаться при таком новом строе, который ухудшит их положение, а о возможной социалистической революции они уже слышали. Поэтому многие жили двойной жизнью: с одной стороны, носили красные банты и на словах поддерживали революцию, но, с другой, про себя, думали совершенно иное. "Официально торжествовали, славословили революцию, кричали "ура" борцам за свободу, украшали себя красными бантами… Но в душе… - ужались, содрогались и чувствовали себя плененными враждебной стихией, идущей неведомым путем" писал В.Станкевич. Или редактор "Речи" Гессен, прямо утверждавший, что "ни одной минуты не верил, что революции удастся прекратить разруху, обуздать стихию", хотя при этом приветствовал "сознательность революционной армии", не веря ни одному слову".

Число интеллигентов, находившихся в партиях, возросло незначительно. "Вообще все правы - и кадеты правы, и Горький с "двумя душами" прав, и в большевизме есть страшная правда. Ничего вокруг не вижу, хотя оптимизм теряю не всегда. Все, все они, "старые" и "новые", сидят в нас самих" писал Блок, что отражало непонимание им разных политических проектов, сложившихся во время революции. В этом он был далеко не одинок. В.Маяковский, работавший в "Новой жизни" симпатизировал большевикам, М.Горький наоборот, отказался сотрудничать с большевиками в "Правде" и меньшевиками в "Рабочей газете", С.Есенин тяготел к левоэсеровским элементам.

Но в целом, в это время психологическое состояние интеллигенции меняется. Если сначала была эйфория, радость, то со временем она сменяется состоянием шока и испуга. Стал даже складываться такой социальный тип, который иронически называли испуганный интеллигент - люди с нейтральной позицией, которая зависела от позиции существующей власти, ожидающие стабилизации положения - окончания эксцессов, массовых репрессий контрреволюции и т.д.

Продолжавшаяся война тоже порождала двоякое отношение не только к Временному правительству, но и вообще к революции. Нота 18 апреля 1917 о продолжении войны была встречена представителями художественной интеллигенции по-разному.

Большинство относилось к оборонцам, читающим буржуазные газеты. Например, А.Толстой, В.Немирович-Данченко, А.Бенуа, считавшие, что "…во избежание внутренней резни, нужно занять миллионы резней внешней". "…Дайте нам победу!...Потому что победа и свобода сейчас синонимы!" призывал писатель А.Амфитеатров. О патриотической борьбе напоминали и П.Струве, и Н.Бердяев, призывавшие воплотить лозунг "война до победного конца" в жизнь. Л.Андреев вообще считал, что революция возниклa не только по причине войны, но и во имя войны. Уточнение важное, так как на его основе он впоследствии придавал первостепенное значение войне до победного конца "…тaк кaк онa должна была положить конец всем войнам. Он писaл в гaзете "Русскaя воля": "нaм мaло свободы для сaмих себя - мы хотим, чтобы свободa былa победоносною для всего мирa; для нaшей свободы мaло России - пусть онa зaвоевывaет мир!". "Помолчать бы, - но половина физиологически заразилась бессмысленным воинственным патриотизмом" - объясняла происходящее З.Гиппиус.

Среди противников войны были А.Блок, В.Маяковский, М.Волошин, В.Хлебников, М.Цветаева. "Война всколыхнула петербургскую интеллигенцию, обострила политические интересы… Для нас, не чистых политиков … одно было ясно: война для России, при ее современном политическом положении, не может окончиться естественно" - пророчески писала в "Черной книжке" З.Гиппиус.

По другому волнующему вопросу, о политическом строе будущей России было все-таки большее единодушие мнений. Отвергая восстановление монархии, большинство жаждало республику.

Тематика и тревоги, о которых заявили авторы "Вех", актуальны и сегодня. Вдумаемся, сколь современно звучат слова Сергея Булгакова в сборнике "Вехи": "...Для патриота, любящего свой народ и болеющего нуждами русской государственности, нет сейчас более захватывающей темы для размышлений, как о природе русской интеллигенции, и вместе с тем нет заботы более томительной и тревожной как о том, поднимется ли на высоту своей задачи русская интеллигенция, получит ли Россия столь нужный ей образованный класс с русской душой, просвещенным разумом, твердой волей. Ибо, в противном случае, интеллигенция в союзе с татарщиной, которой еще так много в нашей государственности и общественности, погубит Россию".

Суть вопроса о судьбе, вине и трагедии российской интеллигенции, как он поставлен в сборнике "Вехи" и в процессе полемики вокруг него, связан с непоколебимой уверенностью веховцев, выраженной следующими словами С. Булгакова: "русская революция была интеллигентской. Духовное руководительство в ней принадлежало нашей интеллигенции, с ее мировоззрением, навыками, вкусами, социальными замашками. Сами интеллигенты этого, конечно, не признают - на то они и интеллигенты - и будут каждый в соответствии своему катехизису называть тот или другой общественный класс в качестве единственного двигателя революции"7. Вряд ли можно согласиться с мнением Булгакова об "исключительно "интеллигентском" характере революции 1917г. Но никак нельзя отрицать того, что интеллигенция сыграла немалую роль в русской революции и в ее подготовке, что и сегодня революционаристски" настроенная интеллигенция влияет на развитие России и ее судьбу.

В чем же сказалась и сказывается эта связь между русской революцией и деятельностью интеллигенции? Сергей Булгаков в своей статье "Героизм и подвижничество" пытается проследить генезис той, по его мнению, "неестественной" приверженности революции, которая появилась у русской интеллигенции уже давно, на более ранних этапах русской истории. «Русской интеллигенции", - рассуждает Булгаков, - ...всегда было свойственно чувство виновности перед народом, своего рода "социальное покаяние", конечно, не перед Богом, но перед "народом" или "пролетариатом».

Но зато отсюда вытекают, по мысли Булгакова, особые, во многом опасные черты интеллигентского мировоззрения и идеала, психологии интеллигенции. Согласно Булгакову, российский интеллигент-революционарист постоянно ставит себя в положение мученика, приводит себя в состояние героического экстаза, а за эти неизбывные мучения требует и ожидает к себе какого-то благоговейного отношения. И хотя в словах Булгакова явно чувствуется и некоторая ирония, он воздает должное судьбе и страданиям интеллигентов России: "...нельзя не преклониться перед святыней страдания русской интеллигенции". Но преклонение перед этим страданием не позволяет Булгакову умолчать о том, что российский интеллигент, мнящий себя героем, никогда не довольствуется ролью скромного работника, никогда не удовлетворяется реальным делом, которое приводит к малому эффекту. Для интеллигентского сознания характерны неуважение к личностному смирению, личностному покаянию, к скромности, творчеству, труду и т.д. Идеал личности вообще, повторяет Булгаков распространенную среди философов, часто воспроизводимую и в "Вехах" мысль, мало что говорит русскому интеллигенту. "Для него необходим (конечно, в мечтаниях) не обеспеченный минимум, но героический максимум. Максимализм есть неотъемлемая черта интеллигентского героизма, с такой поразительной ясностью обнаружившаяся в годину русской революции"7. Булгаков при этом обнажает глубокое противоречие в поведении и мышлении русской интеллигенции. Дело в том, что "героический интеллигент" как будто бы готовится к жертвам, к мучениям, готов быть не менее чем спасителем отечества. Но еще более он взывает к коллективизму, к массовым подвигам и жертвам. Коллективизм, соборность, жертвы со стороны народа во имя идеи - это тоже ее лозунги. У Булгакова в его статье есть немало других метких, ясных и ярких замечаний, не потерявших свою силу и до сего времени. Сознательно или бессознательно интеллигенция живет в ожидании либо социального чуда, либо всеобщего катаклизма. Она все время уповает на что-то иррациональное и утопическое. С максимализмом, что очень важно для Булгакова, тесно связан аморализм. Когда во главу угла ставят максимализм целей, то весьма часто забывают о чистоте средств. Главное же для Булгакова: интеллигент употребил всю силу своей образованности на разложение народной веры. Окончание статьи Булгакова возвращает нас к проблеме противоречивой роли русской интеллигенции. Интеллигенции настоятельно нужны критика и самокритика, смирение, покаяние. Но нужны и деловитость, труд, компетентность. Однако никак нельзя принижать то духовное значение, которое она имеет и еще будет иметь для истории России.

После революции, в статье "На пиру богов" (1918) С. Булгаков продолжил и углубил свой веховский анализ. Он построил статью в виде диалогов, участниками которого стали такие персонажи: общественный деятель, боевой генерал, дипломат, известный писатель, светский богослов, беженец. Основная тема - та же, что и в "Вехах": революция и российская интеллигенция. Но теперь уже можно было подвести поистине трагические, по мнению Булгакова, итоги. "На пиру богов" - блестящее философское, а одновременно публицистическое произведение. Каждый из участников диалога - особый характер и социальный тип. В их споре речь идет об анализе связи между войной 1914 г. и большевистской революцией, об "агонии старого режима", о "рахитизме власти" и опять-таки о роли интеллигенции, об "опасном кризисе", который переживает народ, свершивший революцию, о социализме как "бредовой, навязчивой идее" русской интеллигенции. Но когда Генерал в раздражении восклицает: "Нет, интеллигенция это - болезнь России, ее несчастье!" - Писатель отвечает: "Я решительно против этого вешания всех собак на одну интеллигенцию. Все мы виноваты в происшедшем, и каждый должен осознать и свою личную, и общественную вину... Большевизм есть, конечно, самое последнее слово нигилизма и народобожия". Одна из самых важных тем диалога - роль веры, церкви в преодолении безбожия, явившегося, как об этом не раз говорилось и в сборнике "Вехи", существенной причиной революционного нигилизма. Но заканчивается диалог знаменательными словами, которые Писатель (а вернее, сам С. Булгаков) обратил к своим собеседникам: "Зачем маловерствуете? Жива наша Россия, и ходит по ней, как и древле, русский Христос в рабьем, поруганном виде, не имея зрака и доброты... Кроме этой веры, кроме этой надежды, ничего у нас более нет. Но русская земля это знает, и она спасет русский народ, по ней стопочки Богородицины ступали...".