Главная » Финансы » Мария кикоть биография. Мария кикоть - исповедь бывшей послушницы

Мария кикоть биография. Мария кикоть - исповедь бывшей послушницы

Глава 1

На улице было уже почти темно, шел дождь. Я стояла на широком белом подоконнике огромного окна в детской трапезной с тряпкой и средством для мытья стекол в руках, смотрела, как капли воды стекают по стеклу. Невыносимое чувство одиночества сдавливало грудь и очень хотелось плакать. Совсем рядом дети из приюта репетировали песни для спектакля «Золушка», из динамиков гремела музыка, и как-то стыдно и неприлично было разрыдаться посреди этой огромной трапезной, среди незнакомых людей, которым совершенно не было до меня дела.

Все с самого начала было странно и неожиданно. После долгой дороги на машине из Москвы до Малоярославца я была ужасно уставшей и голодной, но в монастыре было время послушаний (то есть рабочее всемя), и никому не пришло в голову ничего другого, как только сразу же после доклада о моем приезде игумении дать мне тряпку и отправить прямо в чем была на послушание со всеми паломниками. Рюкзак, с которым я приехала, отнесли в паломню - небольшой двухэтажный домик на территории монастыря, где останавливались паломники. Там была паломническая трапезная и несколько больших комнат, где вплотную стояли кровати. Меня определили пока туда, хотя я не была паломницей, и благословение Матушки на мое поступление в монастырь было уже получено через отца Афанасия (Серебренникова), иеромонаха Оптиной Пустыни, который и благословил меня в эту обитель.

После окончания послушаний паломницы вместе с матерью Космой - инокиней, которая была старщей в паломническом домике, начали накрывать на чай. Для паломников чай был не просто с хлебом, вареньем и сухарями, как для насельниц монастыря, а как-бы поздний ужин, на который в пластмассовых лотках и ведерках приносились остатки еды с дневной сестринской трапезы. Я помогала мать Косме накрывать на стол, и мы разговорились. Это была довольно полная, шустрая и добродушная женщина лет 55, мне она сразу понравилась. Пока наш ужин грелся в микроволновке, мы разговаривали, и я начала жевать кукурузные хлопья, стоявшие в открытом большом мешке возле стола. Мать Косма, увидев это, пришла в ужас: «Что ты делаешь? Бесы замучают!» Здесь строжайше было запрещено что-либо есть между официальными трапезами.

После чая м.Косма отвела меня наверх, где в большой комнате стояли вплотную около десяти кроватей и несколько тумбочек. Там уже расположились несколько паломниц и стоял громкий храп. Было очень душно, и я выбрала место у окна, чтобы можно было, никому не мешая, приоткрыть форточку. Заснула я сразу, от усталости уже не обращая внимания на храп и духоту.

Утром нас всех разбудили в 7 утра. После завтрака мы уже должны были быть на послушаниях. Был понедельник страстной седмицы и все готовились к Пасхе, мыли огромную гостевую трапезную. Распорядок дня для паломников не оставлял никакого свободного времени, общались мы только на послушании, во время уборки. Со мной в один день приехала паломница Екатерина из Обнинска, она была начинающей певицей, пела на праздниках и свадьбах. Сюда она приехала потрудиться во славу Божию и спеть несколько песен на пасхальном концерте. Было видно, что она только недавно пришла к вере, и находилась постоянно в каком-то возвышенно-восторженном состоянии. Еще одной паломницей была бабушка лет 65, Елена Петушкова. Ее благословил на поступление в монастырь ее духовник. Работать ей в таком возрасте было тяжелее, чем нам, но она очень старалась. Раньше она трудилась в храме за свечным ящиком где-то недалеко от Калуги, а теперь мечтала стать монахиней. Она очень ждала, когда Матушка Николая переведет ее из паломни к сестрам. Елена даже после трудового дня перед сном читала что-нибудь из святых отцов о настоящем монашестве, о котором она мечтала уже много лет.

Сестринская территория начиналась от ворот колокольни и была ограждена от территории приюта и паломни, нам туда ходить не благословлялось. Там я была всего один раз, когда меня послали принести полмешка картошки. Послушница Ирина в греческом апостольнике должна была показать мне, где она лежит. С Ириной мне поговорить не удалось, она непрестанно повторяла полушепотом Иисусову молитву, смотря себе по ноги и никак не реагируя на мои слова. Мы пошли с ней на сестринскую территорию, которая начиналась от колокольни и ярусами спускалась вниз, прошли по огородам и саду, который только начинал расцветать, спустились вниз по деревянной лесенке и зашли в сестринскую трапезную. В трапезной никого не было, столы стояли еще не накрытые, сестры в это время были в храме. На оконных стеклах был нарисован орнамент под витражи, через который внутрь проникал мягкий свет и струился по фрескам на стенах. В левом углу была икона Божией Матери в позолоченной ризе, на подоконнике стояли большие золотистые часы. Мы спустились по крутой лестнице вниз в погреб. Это были древние подвалы, еще не отремонтированные, с кирпичными сводчатыми стенами и колонами, местами побеленными краской. Внизу в деревянных отсеках были разложены овощи, на полках стояли ряды банок с соленьями и вареньем. Пахло погребом. Мы набрали картошки, и я понесла ее на детскую кухню в приют, Ирина побрела в храм, низко опустив голову и не переставая шептать молитву.

Поскольку подъем для нас был в 7, а не в 5 утра, как у сестер монастыря, нам не полагалось днем никакого отдыха, посидеть и отдохнуть мы могли только за столом во время трапезы, которая длилась 20-30 минут. Весь день паломники должны были быть на послушании, то есть делать то, что говорит специально приставленная к ним сестра. Эту сестру звали послушница Харитина и она была вторым человеком в монастыре, после м.Космы, с которым мне довелось общаться. Неизменно вежливая, с очень приятными манерами, с нами она была все время какая-то нарочито бодрая и даже веселая, но на бледно-сером лице с темными кругами у глаз читалась усталость и даже изможденность. На лице редко можно было увидеть какую-либо эмоцию, кроме все время одинаковой полуулыбки. Харитина давала нам задания, что нужно было помыть и убрать, обеспечивала нас тряпками и всем необходимым для уборки, следила, чтобы мы все время были заняты. Одежда у нее была довольно странная: вылинявшая серо-синяя юбка, такая старая, как будто ее носили уже целую вечность, не менее ветхая рубашка непонятного фасона с дырявыми рюшечками и серый платок, который когда-то, наверное, был черным. Она была старшая на «детской», то есть была ответственна за гостевую и детскую трапезные, где кормили детей монастырского приюта, гостей, а также устраивали праздники. Харитина постоянно что-то делала, бегала, сама вместе с поваром и трапезником разносила еду, мыла посуду, обслуживала гостей, помогала паломникам. Жила она прямо на кухне, в маленькой комнатке, похожей на конуру, расположенной за входной дверью. Там же, в этой каморке, рядом со складным диванчиком, где она спала ночью, не раздеваясь, свернувшись калачиком, как зверек, складировались в коробках различные ценные кухонные вещи и хранились все ключи. Позже я узнала, что Харитина была «мамой», то есть, не сестрой монастыря, а скорее, чем-то вроде раба, отрабатывающего в монастыре свой огромный неоплатный долг. «Мам» в монастыре было довольно много, чуть ли не треть от всех сестер монастыря. Мать Косма тоже была когда-то «мамой», но теперь дочка выросла, и м.Косму постригли в иночество. «Мамы» - это женщины с детьми, которых их духовники благословили на монашеский подвиг. Поэтому они пришли сюда, в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, где есть детский приют «Отрада» и православная гимназия прямо внутри стен монастыря. Дети здесь живут на полном пансионе в отдельном здании приюта, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству. Хотя приют считается сиротским, чуть ли не треть детей в нем отнюдь не сироты, а дети с «мамами». «Мамы» находятся у игумении Николаи на особом счету. Они трудятся на самых тяжелых послушаниях (коровник, кухня, уборка) не имеют, как остальные сестры, час отдыха в день, то есть трудятся с 7 утра и до 11-12 ночи без отдыха, монашеское молитвенное правило у них также заменено послушанием (работой), Литургию в храме они посещают только по воскресеньям. Воскресенье - единственный день, когда им положено 3 часа свободного времени днем на общение с ребенком или отдых. У некоторых в приюте живут не один, а два, у одной «мамы» было даже три ребенка. На собраниях Матушка часто говорила таким:

Ты должна работать за двоих. Мы растим твоего ребенка. Не будь неблагодарной!

Часто «мам» наказывали в случае плохого поведения их дочек. Этот шантаж длился до того момента, пока дети вырастут и покинут приют, тогда становился возможен иноческий или монашеский постриг «мамы».

У Харитины в приюте была дочка Анастасия, совсем маленькая, тогда ей было примерно 1,5 - 2 годика. Я не знаю ее истории, в монастыре сестрам запрещено рассказывать о своей жизни «в миру», не знаю, каким образом Харитина попала в монастырь с таким маленьким ребенком. Я даже не знаю ее настоящего имени. От одной сестры я слышала про несчастную любовь, неудавшуюся семейную жизнь и благословение старца Власия на монашество. Большинство «мам» попали сюда именно так, по благословению старца Боровского монастыря Власия (Перегонцева) или старца Оптиной Пустыни Илия (Ноздрина). Эти женщины не были какими-то особенными, многие до монастыря имели и жилье, и хорошую работу, некоторые были с высшим образованием, просто в сложный период своей жизни они оказались здесь. Целыми днями эти «мамы» трудились на тяжелых послушаниях, расплачиваясь своим здоровьем, пока детей воспитывали чужие люди в казарменной обстановке приюта. На больших праздниках, когда в монастырь приезжал наш митрополит Калужский и Боровский Климент, или другие важные гости, маленькую дочку Харитины в красивом платьице поводили к ним, фотографировали, она с двумя другими маленькими девочками пела песенки и танцевала. Пухленькая, кудрявая, здоровенькая, она вызывала всеобщее умиление.

Автор знаменитой «Исповеди бывшей послушницы» рассказала «Ахилле» о том, как выглядят для нее, спустя несколько месяцев после написания книги, те события из жизни Малоярославецкого женского монастыря, как реагируют читатели на ее «Исповедь» и что чувствует сама Мария сейчас.

О вере

Впервые Вы близко соприкоснулись с православием в Каменно-Бродском мужском монастыре Волгоградской области, когда Вас пригласили стать временно поваром. Почему Вы согласились? Не смогли отказать, любопытство или попытка начать духовный путь в православии?

Сначала только любопытство, причем интересно было не само православие, а именно увидеть закрытую монастырскую жизнь изнутри. В общем, это воспринималось как некое приключение, не более того. Хотя духовный поиск меня занимал давно, правда, не в православии, а в индийских и китайских духовных практиках и медитациях.

О православии я практически ничего тогда не знала. Помню, как на кухне Каменно-Бродского монастыря мы беседовали с пожилой монахиней, и она сказала мне: «Спасайся!» Мне это тогда показалось довольно нелепым и непонятным: от кого спасаться, где и зачем. Но удобоваримого ответа на свой вопрос я так тогда и не получила.

- Зарождение Вашей веры: как это воспринималось тогда и как сейчас?

Зарождения веры не было, я и до этого с раннего детства верила в Бога, молилась, и даже, как мне казалось, получала помощь. Это не был Бог из какой-то религии, просто мне казалось естественным, что этот мир должен был кто-то создать и поддерживать, и к этому Богу всегда можно было обратиться за помощью. Но все это было каким-то неопределенным.

Когда же я начала после посещения Каменно-Бродского монастыря читать православную литературу, возникло ощущение, что православная вера действительно может дать ответы на вопросы бытия, приблизить к Богу и внести в жизнь осмысленность. На деле, правда, как потом выяснилось, верующему предлагается отрешиться в жизни практически от всего, поскольку идеалом нашего православия каким-то образом оказалось монашество. Мирянам также предлагается по возможности воздерживаться от почти всех радостей жизни, а в промежутках между воздержаниями - каяться в своих немощах и в том, что не имеют сил воздержаться, как это делают «подражатели ангелов» - монахи. Весь смысл существования перемещается куда-то в загробную жизнь, тогда как здесь остается только «спасаться» самому и «спасать» заблудших окружающих всеми доступными средствами.

- В книге Вы упоминаете, что «проклятая» «Лествица» подтолкнула Вас к монашеству: в чем «вина» книги?

Книга написана очень красивым поэтическим языком и действительно обладает большой силой внушения. Не зря она является настольной книгой во всех монастырях. Там нет, как ни странно, какого-то идеального образа монашества, в ней описано монашество, как оно было и есть, со всеми вытекающими. Описаны и трудности монашеского пути, и подвиги во имя покаяния и смирения, и издевательства начальства над братией во имя смирения, даже до смерти, и много чего еще. Но все это преподносится как «средство для обретения спасения», не иначе. Если человек уже готов принести свою жизнь в жертву «спасения» и получения загробного воздаяния, то все это воспринимается совершенно нормально.

Весьма привлекательно в этой книге рисуется образ монаха-подвижника, терпящего скорби Царствия ради Небесного. Много внимания уделяется также «богоизбранности» и «богоугодности» монашеского пути, это внушает сразу чувство собственной исключительности и избранничества, что весьма приятно для людей неискушенных и гордых. Отсюда и возникает желание этому пути следовать. И при этом все трудности и страдания монашеского поприща воспринимаются также как богоданные и спасительные, какими бы они ни были, даже совсем странными и нелепыми. Человек начинает думать, что чем больше страданий и лишений он претерпит Христа ради, тем скорее обрящет милость и спасение (это, кстати, чуть ли не основная мысль книги), хотя этот тезис является просто извращением самой сути Христианства. Христос нигде в Евангелии не призывал искать себе приключения и страдания намеренно - ни себе, ни другим.

И вот, человек, начитавшись такой литературы, приходит в монастырь отнюдь не за спокойной жизнью в посте и молитве, он идет «пострадать за Христа до смерти». А там его уже поджидают м. Николая и ей подобные, готовые этим воспользоваться. Это, кстати, ответ на вопрос: «Почему же монахи терпят таких вот николай и не уходят из монастырей».

Если вина книги в том, что она рисует идеальный образ, а реальность резко отличается, то вина ли это книги или это ошибка читающего? Евангелие тоже говорит об идеале, о Царстве Божьем, зовет туда - является ли Евангелие тоже «проклятой» книгой?

А реальность не очень-то отличается. Глупо думать, что раньше монашество было каким-то другим, нежели сейчас, достаточно немного изучить историю. Просто эта монашеская реальность в книге очень уж поэтично и привлекательно подана, даже смерть от побоев наставника преподносится как великое благо для послушника. За это обещается Царствие Небесное не только послушнику, но и наставнику по молитвам замученного послушника.

Читающий подобные книги и доверяющий им, конечно, тоже виноват. Во-первых, виноват в своей доверчивости, а во-вторых - в гордости, что намечтал себе «великий монашеский подвиг», возомнил, что имеет «призвание к монашеству» и т. д.

Но в данном случае, я считаю, что больше виноваты люди, распространяющие подобную литературу в храмах, где люди склонны проявлять доверие и открытость, особенно поначалу. Помимо Лествицы в церковной лавке можно найти немало книг, призывающих к монашеству. РПЦ тут ничем не лучше Свидетелей Иеговы, которые тоже распространяют везде свои красочные брошюрки о богоизбранности и спасительности своих адептов, и у них тоже немало последователей. Там так же все ориентировано на доверчивость и гордость - «почувствуй себя богоизбранным, особенным и слушайся наставника».

А в Евангелии разве хоть где-то говорится о монашестве? Многие приводят в пример эпизод, где Христос предлагает оставить все имущество юноше, пожелавшему быть Его учеником, чтобы следовать за Ним. Но иначе этот юноша и не смог бы заниматься миссионерской деятельностью и следовать везде за Христом, как остальные апостолы. Это был совет не для всех, и вообще не про то.

Там нигде нет такого тезиса, как «отсечение своей воли» в пользу наставника (не Бога, а именно наставника, как это принято в монастырях). Христос не призывает мучить себя или других нарочно ради «смирения» и «покаяния». Разве Он смирял кого-то из своих учеников, морил голодом или бил? Откуда тогда это взялось: «чем больше скорбей, тем спасительнее?»

В Лествице и ей подобных книгах какая добродетель для монаха считается наивысшей? Послушание. Послушник, говорится, исполнил все заповеди. Абсолютно все. Просто потому, что подчинялся во всем своему наставнику. Послушнику и молиться необязательно, все у него будет по молитвам начальства. Где такое в Евангелии? Откуда вообще это взялось? И получается, что никакие добродетели послушнику стяжевать уже не нужно, просто подчиняйся, как в армии, ни о чем не задумываясь, и попадешь в рай.

Вот и получается, что после нескольких лет жизни в монастыре такие послушные чада уже и думать разучиваются, ни одного решения самостоятельно принять уже не могут, становятся как дети, даже перестают отличать хорошее от плохого, нравственное от безнравственного. Начальству, разумеется, все это очень удобно: чем послушнее и нерассудительнее работник, тем лучше. Про все это я много писала в книге, не буду повторяться.

- Есть ли что-то в христианстве, что осталось для Вас ценным, или всё на «свалку истории»?

А разве можно что-то такое выбрать их христианства, оставить, как полезное, а остальное выкинуть? Тут или все или ничего, по-другому невозможно. Или ты веришь, что Христос - спаситель и Бог, следуешь Его заповедям и чаешь вечной жизни, или нет, все это выкидываешь, как ненужное. У меня получился второй вариант, я в это все больше не верю.

- Как Вы думаете, вернетесь ли Вы в Церковь когда-нибудь?

Я не знаю, зачем мне туда возвращаться. Я не чувствую ни желания, ни какой-то потребности, не скучаю по службам, вообще сейчас уже не понимаю, что это может мне дать и чем помочь.

- Вы делаете мозаичные иконы - молитесь ли? Или просто ремесло?

Я начала заниматься мозаикой еще в Свято-Никольском монастыре, продолжила в Шаровкином монастыре. Раньше да, молилась, теперь это просто творческий процесс, интересный для меня только с художественной точки зрения.

Осталась ли вера в Бога? В конце книги, в послесловии, Вы упоминаете Господа - это риторически или Он для Вас конкретен?

Когда я писала книгу, я еще верила в Бога, и даже посещала православный греческий храм в Бразилии, хотя уже начала анализировать многие религиозные темы, задавать себе самой вопросы, искать ответы. Поэтому книга получилась как бы на грани веры и неверия. Может быть, именно поэтому ее и интересно читать. Сейчас уже я бы не смогла написать так, получилось бы уже совсем по-другому, и думаю, не так интересно.

Вы стали совершенно индифферентны к вопросам веры, ада, рая, спасения души или просто отложили этот вопрос на полочку, решив передохнуть?

Сейчас я думаю, что за этими терминами, которые вы перечислили, попросту ничего не стоит, кроме фантазии. Лично мне все это совсем не нужно. Не хочется больше жить в этом вечном неврозе и страхе где-то согрешить и недокаяться, пугать себя адом или утешаться предвкушением райского блаженства. Разве эти пугалки кому-то когда-то помогли вести себя нравственно? Я наблюдала скорее обратное в церковной жизни.

Даже если Бог есть, и есть страшный суд в итоге - что с того? Судя по Евангелию, нравственное поведение к окружающим - это все, что с нас спросят на том же страшном суде, если он все-таки состоится. Остальные опции, необходимые верующим, вроде непоколебимой веры и покаяния чуть ли не до смерти, досочинили уже святые отцы церкви намного позже Христа, чтобы было чем шантажировать верующих и отличать их от остальных людей.

О монастыре

- Как Вы сейчас относитесь к людям, о которых Ваша книга? К игуменье Николае?

Сестер тех монастырей, где я жила, мне очень жаль. На самом деле они находятся в психологической тюрьме. Вроде бы ты можешь уйти физически, никто не держит насильно. У некоторых есть родственники и жилье, но все равно, уйти они не могут, даже не представляют себе такой возможности. Кажется, что просто вся жизнь закончится, если уйдешь. Единственная возможность вырваться - это если происходит нечто такое, что просто выталкивает человека в мир помимо его воли. Как правило, это болезнь или конфликт с начальством. Но часто такие люди не выдерживают и возвращаются обратно или поступают в другой монастырь, потому что бывает очень тяжело адаптироваться в миру, преодолеть десоциализацию, страх, чувство вины и одиночества.

К иг. Николае я сейчас никак не отношусь. Первые месяцы после ухода из Малоярославца я только и думала о монастыре, о ней. Это была какая-то навязчивая идея, даже состояние, и днем, и ночью. Просто голова уже была приучена думать об этом все эти годы. Я постоянно анализировала свой уход из монастыря, чувствовала себя виновной в том, что оставила монашеский подвиг, искала себе оправдания, постоянно нервничала, даже до истерик, окружающим было тяжело со мной общаться. К тому же в монастыре как-то утрачиваешь постепенно способность нормально думать и связно говорить.

Постепенно все это прошло, и сейчас м. Николая для меня - просто часть всей этой РПЦшной системы, ничуть не более страшная, чем тот же митрополит Климент (Капалин), тоже герой моей книги. Они, кстати, с ним очень похожи: тоже эта страсть к показухе, роскоши, такое же неимоверное превозношение над простыми смертными. Может быть, поэтому он ее так поддерживает во всем, особенно сейчас, после выхода книги и интервью бывшей послушницы Черноостровского монастыря Регины Шамс в МК, где она рассказала о монастырском приюте «Отрада».

В общем, м. Николая просто слилась в моем сознании со множеством таких же церковных «цариц» и «царьков», коих в изобилии расплодила сейчас система, которой они служат. А как я отношусь к этой системе в целом? Резко отрицательно. На мой взгляд, нет ничего более отвратительного и страшного в современном мире, чем эта легитимизированная форма рабства, так буйно процветшая сейчас у нас в стране.

- Как сейчас Вы относитесь к заповеди о любви к врагам?

Сейчас я не понимаю уже, что конкретно тут имеется в виду. Каким образом нужно любить людей, творящих зло, и причем в особо крупных размерах? Не нужно с ними бороться и просто подставить другую щеку? Или класть за них земные поклоны и молиться? Я этого больше не делаю. Тогда что?

Любовь для меня - это вполне конкретное чувство, которое невозможно просто так сгенерировать на пустом месте. Если любить в этом контексте - это перестать ненавидеть, то да, с точки зрения даже психологии заповедь полезна.

Я не могу сказать, что ту же м. Николаю я ненавижу, мне ее искренне жаль, как человека, тоже пострадавшего в этой жестокой системе. Только несведущий человек может подумать, что ей живется хорошо и спокойно на этом месте. Я наблюдала совсем обратное в монастыре. Уже одно то, что она постоянно принимает успокаивающие лекарства и серьезные антидепрессанты, говорит о многом. Очень непросто постоянно лгать и притворяться. Она так же попала в зависимость от системы, как и подвластные ей монахини. Практически все лидеры подобных деструктивных сект и организаций страдают в итоге различными психическими и психосоматическими заболеваниями, и она не исключение.

- Угрожали ли Вам «большие люди»? Сама игуменья Николая или ее подчиненные?

Лично мне нет, никто не угрожал. Может быть еще потому, что я написала и издала книгу, находясь в Бразилии. У м. Николаи длинные руки, но видимо, не настолько. На издательство и на людей, находящихся внутри церковной системы, наезды были, и очень серьезные, это я знаю точно. Очень было непросто издать эту книгу, до самого выхода тиража было непонятно, получится ли это сделать. Сейчас так же непонятна судьба второго тиража, все очень непросто.

Следует ли ситуацию в том монастыре и детском приюте решать с привлечением органов власти: прокуратуры, детской омбудсвумен, соцзащиты или только взывать к вмешательству Патриархии и епархии? Или к совести начальствующих монастыря? Или надежда только на огласку?

В приют «Отрада» приезжают плановые проверки, все делается вполне законно. Неделю к этим проверкам готовится весь монастырь, целый день этих проверяющих развлекают и вкусно кормят, дети показывают концерты с песнями-плясками. Все остаются довольны, сестры и дети только после таких проверок устают ужасно, а так - все там замечательно. Поэтому лично я никаких надежд не питаю. Думаю, просто надо обо всем этом хотя бы больше писать, чтобы люди сами понимали, в какую ловушку они попадут вместе со своими детьми, если поступят в монастырь (и неважно в какой, везде примерно одинаково). На какие-то активные действия со стороны РПЦ или государства надежды мало.

- «Что нас не убивает, то делает сильнее» - Ваш опыт сделал Вас сильнее? Если да, то кто-то может сказать, что и не стоит никого предостерегать от монастыря, пусть каждый пройдет свой путь и станет сильнее?

Кто так скажет, тот просто не понимает, о чем говорит. Так можно и в тюрьму, и в лагерь людей ссылать - пусть себе закаляются телесно и духовно. Мне повезло еще с нервами и крепким здоровьем, но это скорее исключение. Чаще уже после 3 лет такой жизни человек начинает терять здоровье - и душевное, и телесное, причем безвозвратно. А сколько людей попросту сошло с ума на этом поприще! Кто это отслеживает? Кто контролирует? Из человека в первые годы поступления в монастырь выжимают все силы, пока он еще может трудиться, а потом зачастую выкидывают на улицу больным. Я уже не говорю о том, что после нескольких лет «подвига» теряются профессиональные навыки, в мир возвращаешься уже ни к чему не годным и десоциализированным.

А этот навык послушания и отсечения своей воли, который делает из тебя безвольный овощ? Очень тяжело потом снова научиться думать самостоятельно, принимать решения и просто не бояться людей. Нет, сильнее тут точно не станешь. Изначально сильный человек сможет восстановиться после монастыря, но людей с более слабой организацией система просто ломает.

Проблемы, описанные в книге, - злодеяния, унижения, манипулирование - это проблемы конкретных людей, конкретного монастыря, или это системная проблема РПЦ? Или в целом всего христианства? Вы же описывали добрые отношения в Горненском монастыре - что правило, а что исключение?

В Горненском монастыре тоже хватало своих проблем, о которых я просто не стала писать в книге, но в целом ситуация там лучше, пока там довольно адекватная игумения Георгия. Когда ее не станет, неизвестно еще, как там все будет. И к тому же этот монастырь в силу своей специфической деятельности и устройства очень отличается от российских монастырей, устроенных по одному принципу общежития. В Горненском монастыре сестрам платят зарплату и отпускают в отпуск, живут они отдельно в домиках, за ними нет такого тотального контроля, как в наших монастырях. Где вы в России такое встречали?

Если говорить о проблемах нашего монашества, то это очевидно, что дело не в конкретных людях, они просто являются частью этого механизма. Монастырь в Малоярославце не является каким-то исключением из общего правила и не сильно отличается от других монастырей, разве что некоторые порядки там жестче.
В 36 главе своей книги я выписала признаки, по которым можно отличить обычное сообщество людей от деструктивной секты. И все эти признаки до единого подходят к любому современному, да и к древнему, общежительному монастырю. Получается, что монастыри, как закрытые системы, устроены по принципу секты. Человек при поступлении в монастырь отказывается не только от своего имущества и профессиональных навыков, но и от своей воли, он полностью подчиняется наставнику, поэтому и называется «послушником». Он попадает в полную зависимость от этой системы материально и к тому же подвергается постоянной психологической обработке. И здесь начинаются всевозможные манипуляции и злоупотребления. По сути, это просто узаконенное рабство, как бы кто это ни называл.

О книге

- Вы вели дневники? Как удалось так подробно воспроизвести все события?

Нет, я ничего не записывала. Если бы я вела дневники, думаю, книга получилась бы гораздо объемней. Удалось вспомнить только самые яркие моменты монашеской жизни, но это то, что не забывается.

Вы писали свою книгу для себя, в терапевтических целях? Тот эффект, который она оказала, изменил Вас или Ваше отношение к теме? Вы ощущаете себя борцом за права униженных и обманутых, героем? Вы рады, что книга оказалась востребованной?

Скорее, терапевтический эффект предполагался не для меня, а для некоторых моих знакомых, прошедших тот же путь, но так и не осознавших, что, собственно, с ними произошло. Для них я и писала эту книгу, хотя мне она тоже помогла систематизировать все в голове и еще лучше все понять.

Как ни странно, многие бывшие монахи и монахини по много лет после ухода из монастыря не могут преодолеть страх и чувство вины, что ушли. Ведь уход из монастыря приравнивается к предательству Бога. И человек мечется, не может найти себе место в обычной человеческой жизни, постоянно пребывает в этом унизительном и невротически-изматывающем состоянии, навязанном ему еще в монастыре, ходит на службы, бесконечно исповедуется, кается. Кто-то не выдерживает и возвращается обратно, опять уходит, и так может продолжаться несколько раз. Плюс это вечное чувство собственного недостоинства и ущербности, наивно принимаемое за смирение, которое тоже культивируется в монастырях, да и на приходах.

Я сама все это пережила, поэтому мне и хотелось описать этот опыт и поддержать таким образом тех, кто в этом нуждается. Очень многие люди писали мне отзывы, благодарили за книгу, для меня это самое главное. А такой резонанс, мне кажется, книга получила потому, что очень у многих уже наболело, так сказать, такая книга назревала давно.

Надеетесь ли Вы, что книга что-то изменит в системе монастырской жизни РПЦ или в самой РПЦ? Или только в умах читателей? Что показала жизнь за прошедшие несколько месяцев после написания книги?

Я не думаю, что изменения в системе РПЦ произойдут стремительно и благодаря книге, думаю, все будет идти постепенно, благодаря интернету и огласке. Об этом рабстве под видом монашества только недавно стали говорить и писать, и уже многие не боятся называть вещи своими именами, это самое главное.

Скандальность, как вы выразились, книги ничуть не мешает мне нормально жить сейчас, наоборот, благодаря книге я познакомилась со многими интересными людьми. Поэтому нет, я ни о чем не жалею, я рада, что книга оказалось востребованной и принесла пользу.

Не кажется ли Вам, что книга сыграла на руку тем, кто занимает крайнюю антирелигиозную позицию, условному «союзу воинствующих безбожников»? Чье мнение и поддержка для Вас важнее: этих «безбожников», разумных и осторожных верующих, церковных людей или просто светских, любопытствующих, читателей?

Я сейчас не делю людей на верующих и безбожников, у каждого могут быть свои убеждения, если они его радуют и помогают в жизни.

А по поводу вашего вопроса, по-моему, сейчас больше всего на руку «безбожникам», как вы выразились, сама политика РПЦ и патриарха Кирилла сотоварищи. Сколько эти самые «безбожники» раньше ни писали, все это не имело никакого резонанса, пока не стали писать люди изнутри самой системы и пострадавшие от нее.

Вот и вы говорите об «Исповеди» как о скандальной книге. Но задумайтесь хорошо: а что в ней такого скандального? Рассказываю ли я о чем-то, что не известно монахам или давно воцерковленным мирянам, не носящим розовые очки? Вся сенсационность в глазах тех, кто ничего не знал о быте и нравах современных российских монастырей или знал только из приторных благочестивых сказок.

После публикации меня обвиняют в поиске дешевой славы и даже вспоминают историю библейского Хама, рассказавшего братьям о наготе отца. Кстати, я узнала за это время, что аргумент с историей Хама - один из самых любимых у наших батюшек: мол, не надо выносить грязь на публику.

Но перечитайте эту библейскую историю, задумайтесь о ее содержании: Хам случайно нарушил представления о чистоте, увидев наготу отца, после чего пошел к братьям и рассказал им. Что сделали братья? Они вошли к отцу и, не глядя, прикрыли наготу, чтобы нечистота не повторилась. Хам осквернился и рассказал братьям. Братья устранили источник нечистоты благодаря Хамовой огласке. Если бы он молчал, то случившееся с ним произошло бы и с непредупрежденными братьями, они тоже осквернились бы.

Вот вам и скандальность, вот и хамство. Гласности боятся там, где полно нечистот. И очень хорошо, что мою книгу многие читатели восприняли именно как предупреждение. Может быть, я отвечаю не совсем на тот вопрос, который вы задали, но для меня это важно: раскрыть тему скандальности. Что касается авторства скандальной книги в России, то тут вам лучше издателей спросить. Поверьте, у них есть, что рассказать, но они не говорят - как люди, у которых есть, о чем молчать.

- Как Вы считаете, почему критики Вашей книги сразу переходят на личности?

Насколько я могу судить, это касается не только моей книги. Явление гораздо шире. Похоже, что так относятся ко всем бывшим. Может быть, желая заглушить сказанное ими, может быть, переключить внимание…

Одно дело обсуждать - нормально ли, если послушницы питаются просроченными продуктами, пожертвованными на корм скоту, другое - ехидничать по поводу того, что я фотографирую обнаженную натуру. Почувствуйте разницу, как говорится, и задумайтесь о нравственном облике таких людей. Как хорошо известно, такими обвинениями можно доказывать правоту тех, на кого набрасываются так называемые критики. Критика - это хорошо, она помогает исправлять ошибки и делаться совершеннее, но ярость и подлость обиженных людей - это месть, а не критика.

Есть и те, кому искренне больно читать мою книгу и думать о темах, которые я затронула. Им больно и трудно. Приходится делать переоценку своих ценностей. Это порождает внутренний протест. Такая реакция мне понятна. Самое главное, что она искренняя, и мы, как правило, находим общий язык, обсуждая книгу у меня на странице в фейсбуке. Такой протест я не считаю критикой. Это, если угодно, и духовная жизнь: сокрушение идолов и стремление к называнию вещей своими именами, а не благолепными эвфемизмами.

- Скажите, Вы научились чему-нибудь у отрицательных персонажей Вашей истории?

Верующие любят говорить, что неслучайных людей в нашей жизни не бывает, встречи промыслительны, любой человек в нашей жизни нас чему-то учит. Наверное, задавая этот вопрос, вы имеете в виду конкретных лиц, а я, выслушивая его, тоже сразу представляю себе тех, кого вы могли бы иметь в виду.

Скажу так. Знаете, когда происходит какое-нибудь страшное преступление, то пока не знаешь, кто это натворил, думаешь о преступнике как об исчадии ада, зловещей демонической фигуре, но вот нам показывают задержанного: это всего лишь человек, такой же, как и все. Если бы мы не знали, что он натворил, то, может быть, даже проявили симпатию к нему или нашли повод уважать за что-то, или даже подражать ему. А могли бы и совсем не заметить, как одного из тысяч, а если он забулдыга, то даже осудить или пожалеть. Если вы отнесетесь к моей истории как к описанию увиденной жуткой картины, то вы начнете демонизировать героев этой истории, не зная их, а если вы знали этих героев, то вы не поверите нарисованной картине.

Поэтому я скорее научилась не у героев моей книги, а получила драгоценный экзистенциальный опыт двойственности личности и двойственности бытия, так сказать. Из этого опыта можно извлечь очень ценные уроки, при этом никого не обвиняя.

- Какой отзыв на книгу запомнился Вам больше всего?

- «„Исповедь бывшей послушницы“ - паспорт совестливого человека, который нужно всегда иметь при себе» . Я бы не была такой категоричной, как его автор, но именно эти слова запомнились мне больше всего. Также я не могла не обратить внимания на многочисленные признания в том, что книга дает радость и надежду, вдохновляет быть духовно зрелыми людьми.

О жизни сейчас

Появились ли у Вас друзья после публикации из таких же бывших? Поддерживаете ли связь с бывшими монахинями и послушницами того монастыря?

После публикации книги у меня появилось много друзей, и не только из бывших. С бывшими сестрами малоярославецкой обители я общаюсь, с некоторыми довольно близко дружим.

Наверно, много душевных сил и нервов уходит на переписку и ответы на комментарии - не устали от своей известности?

Сначала, когда только книга была опубликована в живом журнале, приходило больше 100 писем и комментариев в день, я старалась читать, всем ответить. Сейчас количество отзывов стало гораздо меньше, я успеваю все прочитать и ответить, мне это интересно и не отнимает много времени. Я очень благодарна всем тем, кто мне пишет, поддерживает, делится своими впечатлениями от прочтения книги - таких писем я получила много, и для меня это очень важно.

За прошедшие месяцы давали ли Вы интервью? Обращались ли к Вам православные СМИ? Почему Вы решили согласиться побеседовать с «Ахиллой»?

Было несколько предложений дать интервью. Согласно нашей договоренности с издателем, я консультировалась с ним при принятии решения. После не очень приятной истории с одним из крупных православных СМИ мне действительно нужна была помощь в выборе. В какой-то момент я решила вообще не давать интервью. Не то, чтобы я была совсем не готова к неэтичному и нечестному поведению журналистов, но зачем все эти склоки?

Недавно я услышала несколько хороших отзывов об «Ахилле», и мне ваш проект показался очень интересным. То, что вы делаете сейчас, достойно внимания. Издатель, соглашаясь с моим решением, поделился похожим мнением, а единомыслие всегда радует.

В послесловии к книге Вы пишете, что внутренняя реабилитация у Вас шла с января 2016, а к октябрю того же года, ко времени написания книги, Вы полностью восстановились. Сейчас февраль 2017 - Вы по-прежнему считаете, что восстановление произошло?

Восстанавливаться я начала уже во время пребывания в Шаровкином монастыре. Там я была около года. Мы жили при храме небольшой общиной, как я писала в книге, была возможность пользоваться интернетом, читать книги, ездить домой. А потом уже мне сильно помогла Бразилия: океан, солнце, общение, отличная еда и отдых. Собственно, если бы не это, книги бы не было. Произошло ли восстановление душевных и физических сил до конца? Мне кажется, что да.

О вере

- Впервые Вы близко соприкоснулись с православием в Каменно-Бродском мужском монастыре Волгоградской области, когда Вас пригласили стать временно поваром. Почему Вы согласились? Не смогли отказать, любопытство или попытка начать духовный путь в православии?

- Зарождение Вашей веры: как это воспринималось тогда и как сейчас?

- В книге Вы упоминаете, что «проклятая» «Лествица» подтолкнула Вас к монашеству: в чем «вина» книги?

- Если вина книги в том, что она рисует идеальный образ, а реальность резко отличается, то вина ли это книги или это ошибка читающего? Евангелие тоже говорит об идеале, о Царстве Божьем, зовет туда - является ли Евангелие тоже «проклятой» книгой?

- Есть ли что-то в христианстве, что осталось для Вас ценным, или всё на «свалку истории»?

А разве можно что-то такое выбрать из христианства, оставить, как полезное, а остальное выкинуть? Тут или все или ничего, по-другому невозможно. Или ты веришь, что Христос - спаситель и Бог, следуешь Его заповедям и чаешь вечной жизни, или нет, все это выкидываешь, как ненужное. У меня получился второй вариант, я в это все больше не верю.

- Как Вы думаете, вернетесь ли Вы в Церковь когда-нибудь?

- Вы делаете мозаичные иконы - молитесь ли? Или просто ремесло?

- Осталась ли вера в Бога? В конце книги, в послесловии, Вы упоминаете Господа - это риторически или Он для Вас конкретен?

- Вы стали совершенно индифферентны к вопросам веры, ада, рая, спасения души или просто отложили этот вопрос на полочку, решив передохнуть?

О монастыре

- Как Вы сейчас относитесь к людям, о которых Ваша книга? К игуменье Николае?

Постепенно все это прошло, и сейчас м. Николая для меня - просто часть всей этой РПЦшной системы, ничуть не более страшная, чем тот же митрополит Климент (Капалин), тоже герой моей книги. Они, кстати, с ним очень похожи: тоже эта страсть к показухе, роскоши, такое же неимоверное превозношение над простыми смертными. Может быть, поэтому он ее так поддерживает во всем, особенно сейчас, после выхода книги и бывшей послушницы Черноостровского монастыря Регины Шамс в МК, где она рассказала о монастырском приюте «Отрада».

- Как сейчас Вы относитесь к заповеди о любви к врагам?

- Угрожали ли Вам «большие люди»? Сама игуменья Николая или ее подчиненные?

- Следует ли ситуацию в том монастыре и детском приюте решать с привлечением органов власти: прокуратуры, детской омбудсвумен, соцзащиты или только взывать к вмешательству Патриархии и епархии? Или к совести начальствующих монастыря? Или надежда только на огласку?

- Проблемы, описанные в книге, - злодеяния, унижения, манипулирование - это проблемы конкретных людей, конкретного монастыря, или это системная проблема РПЦ? Или в целом всего христианства? Вы же описывали добрые отношения в Горненском монастыре - что правило, а что исключение?

О книге

- Вы вели дневники? Как удалось так подробно воспроизвести все события?

- Вы писали свою книгу для себя, в терапевтических целях? Тот эффект, который она оказала, изменил Вас или Ваше отношение к теме? Вы ощущаете себя борцом за права униженных и обманутых, героем? Вы рады, что книга оказалась востребованной?

- Надеетесь ли Вы, что книга что-то изменит в системе монастырской жизни РПЦ или в самой РПЦ? Или только в умах читателей? Что показала жизнь за прошедшие несколько месяцев после написания книги?

- Не кажется ли Вам, что книга сыграла на руку тем, кто занимает крайнюю антирелигиозную позицию, условному «союзу воинствующих безбожников»? Чье мнение и поддержка для Вас важнее: этих «безбожников», разумных и осторожных верующих, церковных людей или просто светских, любопытствующих, читателей?

- Как Вы считаете, почему критики Вашей книги сразу переходят на личности?

- Скажите, Вы научились чему-нибудь у отрицательных персонажей Вашей истории?

- Какой отзыв на книгу запомнился Вам больше всего?

О жизни сейчас

- Появились ли у Вас друзья после публикации из таких же бывших? Поддерживаете ли связь с бывшими монахинями и послушницами того монастыря?

- Наверно, много душевных сил и нервов уходит на переписку и ответы на комментарии - не устали от своей известности?

- За прошедшие месяцы давали ли Вы интервью? Обращались ли к Вам православные СМИ? Почему Вы решили согласиться побеседовать с «Ахиллой»?

- В послесловии к книге Вы пишете, что внутренняя реабилитация у Вас шла с января 2016, а к октябрю того же года, ко времени написания книги, Вы полностью восстановились. Сейчас февраль 2017 - Вы по-прежнему считаете, что восстановление произошло?

Письмо одной из сестер, ушедших из Свято-Никольского монастыря в 1993 году:

Маша, здравствуйте! Пишу вам по горячим следам Исповеди, вам наверное многие сейчас пишут - тема слишком больная. Мне было очень интересно, во что развилось это самое малоярославецкое «монашество» - в чем-то ничего не изменилось, в чем-то стало еще страшней. Я из тех самых сестер, которые устроили путч, едва ли не первая бунтарка: почти подралась с матушкой. Расскажу по порядку. Летом 92 года я приехала с подружками в один мужской монастырь и познакомилась с о.N., кроме нас там было еще несколько девушек из Москвы, Питера, Украины. Эта встреча не то, чтобы полностью перевернула мое сознание, я была уже верующей, но она меня реально оживила – христианство, преподанное батюшкой, вдруг стало осязаемым, реальным, вечно юным. Разговоры с ним были действительно источником живой воды, а то, что я была не одна, а вокруг были такие же ищущие молодые люди, наполняло огромной радостью. Этой радости невозможно забыть, и тогда я поняла, что Православие – религия радости. Батюшка некоторое время нес послушание духовника в женском монастыре, где познакомился с м.Евфрасией (иноческое имя м.Николаи). Она, как и все сестры, жаловалась на игуменью, на многие трудности, чем вызвала у батюшки участие и расположение к себе. Батюшка говорил: какое угодно послушание – только не духовником в женский монастырь, там был ужас. В 1992г. осенью м.Евфрасию назначили в Малый и батюшка нас туда отправил. Так что основной костяк монастыря составили мы, кроме нас было, может, 3-4 сестры. Батюшку в это время перевели служить в Москву, и мы могли с ним общаться, он к нам приезжал. Поначалу в монастыре было даже душевно, матушка - простая добродушная инокиня, без понтов. Мы радовались, что у нас теперь свой монастырь. Я была в матушкиных любимицах и даже негласной келейницей. Конфликт случился, когда матушка стала требовать открывать ей помыслы, тогда это не означало еще стучать на сестер, я не знала, что она хочет от меня услышать, но меня возмутил сам факт нарушения моей свободы: у меня был духовник, которому я доверяла, и открываться матушке не было никакого желания. Это вызывало ее гнев, я прикидывалась дурочкой, говорила, что у меня нет помыслов. Может, тогда она и не хотела стукачества, но то, что порывалась стать старицей, для нас было очевидно и не могло не пугать. Вообще, исповедь помыслов в матушкиной интерпретации это какая-то профанация, коверканье древней традиции. Многие современные духовники говорят, что сейчас никто не знает, что это такое, как и многие другие делания и подвиги, описанные в патериках. А матушка со своим четырехлетним на тот момент церковным опытом взялась за такие вещи – понятно, что от этой игры в старчество трудно не повредиться умом. Рождественским постом ее постригли в мантию и сделали настоятельницей. Практически сразу после этого она стала закручивать гайки, внедрять древнее монашество - сестрам с низким давлением по утрам не разрешала выпить чай или кофе, батюшка сказал таскать и жевать всухомятку; начала борьбу с "тайноедением", когда между трапезами нельзя даже сушку съесть. Еда на трапезе, и до этого, скудная, стала еще и невкусной, кажется ее перестали то ли солить, то ли сластить)) По воскресеньям читали соборно акафисты в Никольском храме, он тогда был разрушен, зима, холодно, мы были молодые, одевались легко, ноги примерзали к полу, и, помню, моя подружка сказала: «Мне кажется, наша матушка в прелести, она в одних тапочках и легкой шали». Подружка моя отличалась незашоренностью мысли, и для меня это прозвучало как гром среди ясного неба. Великим постом отключили батареи в кельях, чтобы уподобиться древним подвижникам. Все стали болеть. Общение с духовником сводилось на нет. Было видно, что матушка ревнует нас к батюшке, он ей мешал, она хотела единой власти, а мы окормляемся на стороне. Когда я стала понимать, что происходит нечто ненормальное, написала батюшке большое письмо, матушка, увидев его у меня в руках, тут же догадалась, что это, и потребовала отдать, я не подчинилась, она стала вырывать, но я выдержала бой и не отдала. Это была неслыханная дерзость с моей стороны, но и матушкино поведение меня изумило. После этого мы еще с одной девочкой сбежали в Москву к батюшке. Он нас поругал за побег, сказал покаяться и вернуться, хотя и пожалел. Но тогда ему самому было не очень ясно, что делать, не хотел портить с матушкой отношения. Говорил, что нужно смиряться, и все пытались, но стали какие-то нервные, дерганные и унылые.
Меня отправили в "страшное" Барятино, тогда это был скит, я ехала, как на каторгу, нас им пугали, но там я поняла, что это просто-напросто страшилка в качестве кнута. В Барятино было живописно, спокойно, был отдых и послушания были посильные: там я научилась делать творог и масло, варить сыр. Мне попалась самиздатовская книжка писем свт. Игнатия, и это было большим утешением. Мы сами вычитывали все службы, священник был только по воскресеньям и праздникам, без Литургии было уныло. Я прожила там с весны по осень 1993 г. В Малом тем временем пошли совсем уж крутые процессы, начались огороды, все очень уставали, болели, не могли молиться, батюшка решил всех забрать, т.к. всегда очень трепетно относился к нашему здоровью. Стало понятно, что монастырь превратился в колхоз. Мы с другими батюшкиными чадами уехали из Барятино, к огорчению м.Феофилы. Ничего не хочу сказать о ней плохого, отношусь к ней с уважением, но духовное руководство было для нас важнее. Кстати прп. Зосима Верховский, основавший женскую общину, писал, что женщина не способна заниматься духовным руководством. Мы прожили в Малом ровно год. После ухода наша «шаталова пустынь» расселилась кто в Сергиевом Посаде, кто в Хотьково - снимали домики. Через год батюшке дали храм, там мы и осели. Было очень тяжело сознавать, что некоторые сестры остались с матушкой - это было странно, но они сделали свой выбор. Батюшка нам всем привил любовь к свт. Игнатию, можно было что-то понять, сделать выводы, видимо, они сознательно пошли на то монашество, которое предложила матушка, точнее игру в монашество – черные одежды, статус. В батюшкином варианте не было формы, зато было содержание в духе православной аскезы – внутреннее делание, включающее в себя молитву и борьбу с помыслами, изучение евангельских заповедей по книгам Святых Отцов. Это был труд, который, конечно, принимали не все. Сейчас многие пишут в комментах, что надо терпеть, в монастырь для того и идут, чтобы научиться терпению. А я хочу сказать, что и без «помощников» и «доброжелателей», поводов для терпения и стяжания смирения множество, но все должно быть в разуме - от непосильных скорбей можно сломаться, что очень часто и случается. Монашество – это вообще очень обширное поприще для деятельности, именно для внутренней, и кто идет этим путем, тот знает. А тратить драгоценное время на борьбу с самодурством матушки считаю глупым. Когда целью монастыря становится намеренное создание для тебя Голгофы, это говорит о ложном устроении обители, и пагубно в первую очередь для тех, кто это делает, во вторую – для тебя, ибо ты непременно усвоишь этот же образ мыслей, а он не спасителен, поскольку противоречит Евангелию. В общем, с моего ухода в монастырь прошло 7 лет, потом вышла замуж, у нас несколько девочек вышли замуж, у всех свои причины, но я думаю, батюшка разумно отказался от статуса монастыря и постригов, он всегда говорил, что главное стать монахом внутри. Святитель Игнатий писал еще в 19 веке: «Ищите всюду духа, а не буквы. Ныне напрасно стали бы Вы искать обителей. Их нет, потому что уставы Святых Отцов поражены, правила их рассеяны. Но Вы всегда найдете монахов и в монастырях, и в общежитиях, и в пустынях и, наконец, в светских домах и светских одеждах городских – это явление особенно свойственно нашему веку, ныне не должно удивляться, встречая монаха во фраке». Сестры живут действительно монашеской жизнью, в разуме, в духе Евангелия, главное там молитва, изучение отцов, служение ближним. Я ушла по причине того, что решила, что я не монах. Лично мне не хватило простоты – не евангельской даже, а обычной человеческой, у женщины все-таки более лукавая сущность, может, поэтому женщин среди святых намного меньше, чем мужчин, да и то, в основном мученицы, благоверные княгини. Монашество, конечно, позволяет достичь бОльших высот, чем жизнь в миру, но все равно это не самоцель, а лишь средство. Многие смыслы христианства для меня стали открываться уже в замужестве, после 20 лет в Церкви. Не хочется писать банальностей, но главное для нас – Христос. О Нем много говорят в женских монастырях, но в делах Его там нет, увы. Можно проштудировать тома богословских книг, очень красиво говорить и спорить, но слова, которые мы видим почти на всех иконах Христа, - «Научитесь от Меня, яко я кроток и смирен сердцем», - видим и словно не видим. А это и есть уподобление Христу. И на то, чтобы понять и исполнить эти короткие слова, потребуется целая жизнь, и этого одного достаточно для спасения. Батюшка когда-то давно сказал: не ошибется тот, кто сделает целью своей жизни – стяжание смирения. А ведь каких только целей нет сейчас у людей в т.ч. в монастырях. Подлинно смиренные – с миром в сердце – конечно, редкое явление в принципе, но, главное, и стремления к этому нет, потому что вкладывают в это понятие иной, непонятно кем придуманный смысл.
Маша, раз уж вы решили вставить меня в книжку, то расставлю некоторые акценты. Все-таки определяющим в нашем решении уйти были не внешние факторы, а именно невозможность общения с духовником. То, что не было нормального отношения к здоровью - хотя это действительно важно, но тогда это не было определяющим, мы были молодые, да и еще не было все настолько круто – важнее всего было отсутствие нормальной духовной жизни, как мы ее понимали. Монах живет все-таки более внутренней жизнью, вот этот «сокровенный сердца человек» все время пребывает в поиске, если он действительно ищет Бога, поэтому должен быть рядом человек, более опытный, который сможет тебя привести ко Христу, иначе, даже в нормальной обстановке, с благорасположенными сестрами и возможностью молиться это будет «варение в собственном соку», должно быть движение в правильно заданном направлении с надежным штурманом. Как раз в Лествице, которую вы ругаете, об этом сказано: «прежде вступления нашего на сей путь мы должны искусить сего кормчего, чтобы не попасть нам вместо кормчего на простого гребца, вместо врача - на больного, вместо бесстрастного - на человека, обладаемого страстями, вместо пристани - в пучину, и таким образом не найти готовой погибели». Т.е. дело не в слепом послушании, а в послушании в разуме. А Лествица, говорят современные духовники, практически не исполнима в наше время, это только идеал, к которому можно стремиться. Собственно, если нет правильного руководства в монастыре, то жизнь в нем ничем не отличается от колхоза. Кстати батюшка много писал о проблемах современного монашества, жалко, что у нас на все закрывают глаза, не хотят выносить сор из избы. Церковь свята, а проблем не может не быть, потому что наполняют ее обычные люди со своими страстями. Проблемы надо решать и не бояться разногласий – по апостолу, подобает быть разделениям, чтобы выявились искуснейшие. Насчет безбожного отношения к здоровью добавлю один штрих, но это норма. Мне довелось побыть в Бородинском монастыре несколько дней. Батюшка искал разные варианты нас пристроить, и, перед тем, как отправить меня в Малый, послал посмотреть Бородино (его очень нахваливала одна прихожанка). Тогда туда только назначили новую игуменью м.Серафиму, она была красива и смиренна с виду. Сестер было около 5-7, в основном молоденькие веселые девушки. Жизнь, конечно, не налажена еще была. Я помогала на кухне, и меня попросили принести молоко. К моему удивлению, это оказалась большая алюминиевая фляга. Сестра-напарница как бы между делом спросила, «ничего ли у меня не надорвано». Вопрос вообще не предполагал ответа, т.к. она уже взялась за одну ручку, и я, опешив, сделала то же. Не знаю, сколько было килограммов, но это была реальная тяжесть для двух хрупких девчонок. И пока мы тащили эту флягу по льду метров 10-15, я думала: ага, не надорвано – так надорвешься. Вот такое отношение. Причем в монастыре были мужчины, которых можно было попросить помочь, но это никому даже не пришло в голову, такое «геройство» считается монашеским подвигом. Еще одна наша сестра некоторое время жила в Крестовоздвиженском монастыре, она вообще имеет слабое здоровье с детства, но ведь в монастыре не положено с этим считаться, она там таскала бревна, после чего стала совсем больной, ее долго потом приводили хоть к какой-то норме. Из Коломны тоже вернулась сестра, изрядно повредившая здоровье. Когда мы жили в Хотьково, уже после Малого, ходили на службы в монастырь, на нас смотрели с интересом, мы были в черных юбках и черных платках, но ни с кем в общение не вступали. Как-то после вечерней службы матушка устроила разгон сестрам прямо в храме, кто-то там у них заболел, лежал с температурой, а матушка ругалась и требовала выйти на послушание. Мы понятливо переглянулись: кругом одно и то же. Было ясно, что искать нечего. Сложился набор «традиций» в постсоветских женских монастырях. Все они пошли из Рижского: Никона шамординская оттуда, потом Николая уже из «шамордома», из Риги и дивеевская игуменья. Затем уже ученицы этих игумений разнесли эти «традиции» по другим монастырям России. Т.е. все это – «умри на послушании», вот эта бабская жесткость и жестокость, которая никаким боком к Евангелию, это оттуда. М.Николая все развила до безобразия. И раз уж есть такая возможность, хочу сказать, что м.Николая за все годы своего монашества так и не узнала Христа, но это ее личное дело. А вот то, что она погубила столько людей, делает ее никем иным, как слугой дьявола. Мне бы хотелось, чтобы она прочитала это в вашей книжке, я бы сказала ей это в лицо. Конечно, она ответит, что я в прелести, а она терпит поношение и клевету, но Бог ей судья.
P.S. Мне бы очень не хотелось, чтобы ваша книга и мои слова послужили поводом кинуть камень в монашество как Божественное установление. Всегда среди монахов были разные люди: были те, которые, уподобляясь Христу, преобразили себя и стали святыми, а были те, кто в силу страстей, лени, карьеризма и т.д. не смогли этого достичь. Но истинные монахи есть и сейчас. Надо разделять монашество, воспитавшее многих святых подвижников, и таких лиц, как м.Николая.

(К главам 1,2)
Очень интересные записки. Я прожил 7 лет в мужских обителях. Но читая ваши записи могу сказать, что действительно в монастыре всё зависит от игумена (игуменьи). К сожалению в современных обителях на этой должности оказываются люди совершенно далёкие от опыта духовной монашеской жизни. Как правило, кто то из приближённых правящего архиерея. А в мужских обителях это может быть человек который вообще не жил ни одного дня в монастыре, а постригался где то в духовной Академии или на приходе. Являясь ставленниками епископа эти люди (сделавшие свою карьеру раболепством и унижаясь) ведут себя крайне распущено по отношению к братии. Описанные вами "истерики" игуменьи на трапезе по поводу "разбора полётов" вполне обычное дело и в мужских монастырях. Всё это не прибавляет им авторитета. Вокруг них как правило собираются беспринцыпные льстивые люди (стукачи и сплетники). Нормальному человеку в этом окружении, как правило, делать действительно нечего. И самое неприятное, что такая картина во многих современных обителях. Внешняя сторона блестит, а что у людей в душе происходит никому не интересно. Сейчас хотят ввести повсеместно "откровение помыслов" настоятелю монастыря. Представляю себе во что это может вылиться. В наших монастырях никто никогда ничего и никому не прощает. Думаю, что все эти "откровения" либо будут носить очень формальный характер. Либо превратятся в тайные доносы монахов друг на друга, от страха попасть в немилость к наместнику.
Вы конечно многое претерпели. Но монашество настоящее, на мой взгляд, дело сугубо личное. Основа монашеской жизни это диада - учитель и ученик. Так было в древности. Сначала появился преподобный Сергий, а потом Сергиева Лавра. А сейчас происходит наоборот. Строят монастырь ищут братию, а "кормчего" ставят неизвестно откуда и начинают рассказывать сказки про "благодать" которая действует волшебным образом не зависимо от того кто этот человек. Монастыри "колхозы" мало к настоящему монашеству имеют отношение. Такое "монашество" несомненно обречено. Что мы и видим в некоторых современных монастырях. Особенно в мужских. Служат семейные священники и живёт пара бомжей "послушников". А монастырь, при этом, имеет официальную регистрацию и считается действующим.Но монашество индивидуальное как форма церковной жизни несомненно сохранится.
(К главе 36)
Хотелось бы вспомнить в этой главе и о католическом влиянии. В частности ордена иезуитов на Русскую церковь особенно в 18 - 19 веках через устройство духовных школ по иезуитскому образцу. Об этом хорошо написал в своей работе "Пути русского богословия" протоиерей Георгий Флоровский. А вот цитата из книги другого историка П. Бунина "Иезуиты" :" Наряду с безусловным послушанием, характерной чертой ордена является шпионство, возведенное в систему. На каждого члена общества возложена безусловная обязанность доносить о всем, что он заметит относительно своих товарищей. Члены ордена были поставлены в условия, при которых они не могли не доносить. Если один из иезуитов, зная проступок другого, скроет его и не донесет начальству, то все равно тот, на которого он не донес, донесет на него и обвинит именно в том, что он укрывает проступки товарищей. В результате, нет ни одного иезуита, на которого бы не было доносов с обвинением его в самых ужасных деяниях. "Если бы кто-нибудь порылся в римских архивах, -- говорит иезуит Марианна, -- то вынес бы заключение, что нет ни одного честного иезуита, по крайней мере, между живущими далеко от Рима и не известными генералу лично: все запятнаны доносами".
Вся жизнь иезуита известна его начальству. Над его духовной жизнью строгий контроль. Письма доходят, только пройдя цензуру старших иезуитов. Нельзя ни читать, ни приобретать книг без разрешения. Все до мельчайших подробностей предусмотрено уставом... Иезуит должен был вставать по звонку, убирать свою постель и комнату. Уходя, он должен всегда оставлять комнату отпертой, ибо начальник всегда может войти и осмотреть его вещи... Обязанный доносить начальству обо всем, что ему известно относительно товарищей, по отношению к посторонним людям иезуит должен хранить тайну. Он не имеет права рассказывать об интимных делах ордена кому-либо. Все что делается в ордене, должно быть скрыто. Вот почему о внутренней жизни иезуитов так мало известно в обществе... "Пусть другие религиозные братства, -- пишет Лойола, -- превосходят нас постом и молитвой, строгостью одежды и пищи; наши братья должны блистать истинным безусловным послушанием, отречением от всякой воли и собственного суждения". Но было бы неправильно думать, что устав ордена требует только простой исполнительности. Идеальный последователь Лойолы должен не только отожествляться с желанием своего начальника: он должен отожествляться с его мыслями и считать истинным и справедливым все, что начальник думает и приказывает. "Если ты откажешься подчинить твой разум и волю, -- говорит Альфонс Родригес, -- то твое послушание не имеет значения жертвы; оно далеко от совершенства, потому что ты не хочешь принести Богу в жертву самую благородную часть твоего существа -- разум". За любое непослушание и за разномыслие с начальством иезуит строго наказывался тяжёлыми работами.
О заразе иезуитизма в Русской церкви писал и о. Павел Флоренский. Так что Маша традиции тоталитарных сообществ уходят своими корнями гораздо глубже. Ещё в эпоху контрреформации. И церковь заражена ими уже давно. Ещё с реформ патриарха Никона. Но всегда находились ревнители благочестия понимавшие откуда это влияние и боровшиеся с ним. Монастырь в Малоярославце ещё не всё русское монашество. А равно и подобные ему. К стати, традиция открывать помыслы начальству в письменном виде тоже иезуитская. Когда вы жили в нормальном монастыре в Иерусалиме у м. Георгии ничего подобного не было.
(К главам 42,43)
Да. Во многом я с вами согласен. Думаю монастырское начальство не шибко о вас переживает. Если смотреть с административной точки зрения, или если хотите "советской", а большинство из нас дети советского времени, то действительно. Одной послушницей больше, одной меньше. Не велика потеря. Как часто тогда говорили - "у нас незаменимых нет". Учили, что человек, сам по себе, только винтик. Главное общее дело любой ценой. "Ни шагу назад". Но жизнь изменилась. Люди теперь намного слабее. Отличие вас Маша от множества других женщин удалённых из обители это ваши литературные способности. О судьбах других мы ничего не знаем. Не думаю, что им всем не хватало только варенья. Да. Для современной девушки и отсутствие туалетной бумаги может стать проблемой. Хотя бывшим строителям коммунизма это покажется смешным с их таёжной романтикой. Я считаю что монашество в постсоветской России только только начинается. До каких либо победных достижений и почивания на лаврах ещё очень далеко. И такие истории как "Исповедь бывшей послушницы" весьма полезны для здравой самооценки и ясности ума.

Пока я отдыхала в Крыму, в Свято-Никольском Черноостровском монастыре в Малоярославце кипели страсти. Сегодня уже в аэропорту Симферополя получила сообщение от Маши, бывшей воспитанницы монастырского приюта «Отрада» . Машу я знаю хорошо, как и ее двух сестер. Я еще застала их в приюте, когда несла там послушание воспитателя и преподавала биологию. Их мама была тогда послушницей у игумении Николаи. Сейчас они все живут в миру, а их бабушка, монахиня Ефрема, осталась подвизаться в монастыре. М. Ефрему я тоже знаю довольно хорошо, часто была с ней на послушаниях на кухне. Она совсем слепая, но на послушания ходит со всеми, чистит овощи и помогает на кухне.

После того, как Маша написала в моем жж о своей жизни в этом приюте, у ее семьи возникли серьезные проблемы с игуменией Николаей. После угроз м. Николаи и ее сторонников Маша попросила меня убрать ее публикацию. Игумения стала угрожать им в том числе и тем, что выгонит их бабушку из монастыря. И это несмотря на то, что м. Ефрема много лет трудилась в этом монастыре и в скитах до того, как потеряла зрение. Уходить из монастыря она не хочет, боится нарушить обет. Посещать бабушку стало для родственников проблемой.

Сегодняшний рассказ Маши об их посещении бабушки меня потряс. При входе в корпус, где живет м. Ефрема, они с мамой встретили о. Владимира Матвийчука, одного из служащих в монастыре священников и ярых сторонников м. Николаи и ее политики. Батюшка решил воспрепятствовать их посещению бабушки весьма странным образом. Вот рассказ:

()

March 7th, 2017 , 10:42 pm

Не утихает полемика вокруг книги Марии Кикоть «Исповедь бывшей послушницы» . В нашу редакцию пришло письмо от защитницы чести и достоинства Черноостровского женского монастыря, которая почему-то не пожелала назвать свое имя. Мы публикуем это письмо, чтобы показать, что мы открыты разным мнениям. Нам кажется, что содержание и стиль письма говорят сами за себя.

Никогда не вступала ни с кем в общественные дискуссии. На мой взгляд, это безнадежное дело и пустая трата времени. Ведь никто никого не хочет слушать. Важно донести, а порой, извините, «вывалить» свою точку зрения, потешить свое ЭГО, показать «какой я умный».

Причин для этого масса: тщеславие, дешёвый авторитет, корысть… Редкий раз слышишь действительно искренние слова от души, от сердца.

()

March 7th, 2017 , 10:08 am

О вере

— Впервые Вы близко соприкоснулись с православием в Каменно-Бродском мужском монастыре Волгоградской области, когда Вас пригласили стать временно поваром. Почему Вы согласились? Не смогли отказать, любопытство или попытка начать духовный путь в православии?

— Сначала только любопытство, причем интересно было не само православие, а именно увидеть закрытую монастырскую жизнь изнутри. В общем, это воспринималось как некое приключение, не более того. Хотя духовный поиск меня занимал давно, правда, не в православии, а в индийских и китайских духовных практиках и медитациях.

()