«Его завербовали после женитьбы на Марине Влади», - вспоминает экс-сотрудник органов Михаил Крыжановский. Знаменитые агенты КГБ: что с ними стало? — Что будет с Донбассом
Профессия двойного агента опасна и трудна вдвойне, а значит, и оплачивается довольно высоко. Подобные вакансии на сайте «Хедхантер» не залеживаются. Впрочем, как заявляют независимые источники, мотивом для агентов не всегда служат деньги (ха, так мы и поверили!). Эти люди идут на риск из любви к своей стране. Или к чужой - в зависимости от ситуации.
Культура двойной агентуры зародилась, как и чай, шахматы и кроссовки Abidas, в Древнем Китае, но расцвета своего достигла во времена Второй мировой, а затем холодной войны. Сейчас двойных агентов использует ЦРУ для борьбы с терроризмом (выписывая им паспорта на имя Фомы Ащьф).
1. Душан Попов
Душан Попов по прозвищу «Трехколесный велосипед» считается прототипом агента 007 Джеймса Бонда. Высокий, харизматичный и уверенный в себе югославский адвокат успешно трудился на МИ-6 во время Второй мировой войны. Душан свободно говорил по-немецки и сотрудничал с немецкими спецслужбами, при этом ненавидел Гитлера.
Британская разведка не сразу поверила Душану, и, чтобы завоевать их расположение, он выдал двойного агента - немецкого офицера Иоганна Йебсена. С МИ-6 Душан общался при помощи невидимых чернил и разработанных им лично кодировок.
Доверие немецкой стороны было так высоко, что, даже когда они раскрыли его осведомителя Йебсена, не прекратили сотрудничество. В 1941 году Душан отправился в США по заданию Германии, чтобы получить информацию о ракетных комплексах. Там он сразу же связался с директором ЦРУ Эдгаром Гувером и стал двойным агентом, работающим на США.
Карьера Попова не задалась, так как американцам не нравилась жизнь плейбоя, которую тот вел. Душану было указано на дверь, а его данные о готовящемся налете на Пёрл-Харбор полностью проигнорированы. Умер Попов в США в возрасте 69 лет, оставив после себя троих детей и 30-летнюю жену - красавицу шведку, которая могла бы сняться в любом фильме о Джеймсе Бонде.
2. Олег Пеньковский
Олег Пеньковский по кличке «Герой», полковник ГРУ Генерального штаба Вооруженных сил СССР, был одним из самых важных шпионов Запада во время холодной войны. По сути он предотвратил начало ядерной войны, передав в МИ-6 5500 документов о ядерных силах СССР, в том числе на Кубе, и планах Хрущева. США получило полную информацию о том, какого типа ракеты и сколько ядерных боеголовок есть у СССР, что во многом повлияло на политику президента Кеннеди.
Под подозрение Пеньковский попал в 1961 году, арестован в октябре 1962 года и, по официальным данным, расстрелян в 1963-м. Впрочем, по другим сведениям его заживо сожгли в печи крематория, а запись казни демонстрировали разведчикам для устрашения (и поднятия боевого духа).
Существует, однако, версия, что Пеньковский действовал в интересах своей родины, передавая выгодную правительству СССР информацию. Такого мнения придерживался ученый Питер Райт, работавший на МИ-5. В этом случае история Олега заканчивается хеппи-эндом: он не был расстрелян или сожжен, а под чужим именем перебрался на Запад.
3. Хумам Аль-Балави
Хумам Аль-Балави полностью оправдывал свой псевдоним «Зигзаг», так как был даже не двойным, а тройным агентом. ЦРУ вышло на него, когда он изучал медицину в Стамбуле. Халил не скрывал своей приверженности экстремистским взглядам, и это сделало его идеальной кандидатурой на роль двойного агента.
Аль-Балави был направлен в Афганистан, где успешно сотрудничал с Аль-Каидой, передавая сведения в ЦРУ. Полностью заручившись доверием американской стороны и пообещав предоставить информацию о втором по значимости лидере Аль-Каиды Аймане Завахири, Аль-Балави проник на базу Чепмен, точнее, свободно прошел на встречу ЦРУ, где подорвал себя, убив при этом семь сотрудников ЦРУ и двух военных офицеров.
4. Артур Оуэнс
Первый двойной агент во время Второй мировой войны, сменивший несколько позывных. Немцы звали его «Джонни» и «Бирмен» (Beerman) - из-за того, что по-немецки он мог сказать только «Ein Bier». А англичане - «Снег». Артур, валлиец по происхождению, придерживался антибританских взглядов и начал сотрудничество с Германией еще до войны.
За умеренную плату он поставлял им информацию о британском вооружении, планах аэродромов и расположении военных баз и складов. К началу войны ему удалось сколотить неплохое состояние, взяв количеством передаваемых данных. Сведения Артур собирал, прикрываясь своей работой продавца электрооборудования и свободно разъезжая по стране.
После начала войны Артур связался с МИ-6 и охотно (за соответствующее вознаграждение) пошел на контакт и с ними. С его помощью британской разведке удалось раскрыть сеть более чем из 120 немецких шпионов и на протяжении нескольких лет успешно сбывать Германии ложную информацию. Так как двигали Артуром в основном меркантильные соображения, он был очень осторожен. После окончания войны мирно ушел на покой с соответствующим вознаграждением за неразглашение информации и прожил остаток жизни припеваючи.
5. Олдрич Эймс
Олдрич Эймс, начальник контрразведывательного подразделения ЦРУ и начальник советского отдела управления внешней контрразведки ЦРУ, на протяжении девяти лет успешно сотрудничал с разведкой СССР и был одним из самых выдающихся шпионов. Он обошелся правительству СССР в копеечку, его гонорары исчислялись миллионами долларов и были самыми крупными за всю историю советской разведки.
Предать идеалы своей родины Эймса подтолкнула банальная жадность. На момент начала сотрудничества с КГБ в 1984 году он разводился с женой, и на нем висели огромные долги его любовницы. Благодаря предоставленным им сведениям было раскрыто, по разным данным, от 12 до 25 агентов в высших эшелонах власти СССР.
Подтверждая тезис о бездуховности американцев, среди прочих Эймс написал донос и на своего друга, агента органов госбезопасности Сергея Федоренко. Десять человек после этого были приговорены к смертной казни, а сам Эймс стал обладателем состояния в 4 миллиона долларов.
Впрочем, он не успел воспользоваться заработанным в полной мере, хотя и купил дом в окрестностях Вашингтона за 540 000 долларов наличными, приобрел на имя жены ферму и две квартиры, обзавелся автомобилем «Ягуар» и предметами роскоши на сумму 455 тысяч, а также купил на бирже акции общей стоимостью 165 000 долларов. В 1994 году Эймс был приговорен к пожизненному заключению с конфискацией имущества и отбывает срок в тюрьме Пенсильвании. Эпизод с Эймсом привел к охлаждению отношений между Россией и США, несмотря на то что Борис Ельцин заявил, что ничего не знал о его деятельности.
6. Ким Филби
Естественно, он не мог не попасть в наш список. Ким Филби, на протяжении десятилетий бывший советским шпионом в МИ-6, служил начальником контрразведки и даже удостоен ордена Британской короны. Филби состоял в знаменитой (советуем тебе погуглить) «кембриджской пятерке», состоявшей из пяти шпионов, выпускников Кембриджа, работавших в британских спецслужбах. Кстати говоря, на сегодняшний день известны только четыре участника, имя пятого до сих пор не раскрыто. Филби являлся их лидером. Только за время войны он передал в Москву 914 документов c ценнейшей информацией.
По сути, для СССР Ким Филби был тем же, кем и Оуэн Эймс в США, однако в отличие от последнего Ким трудился за идею, так как с юности придерживался коммунистических взглядов. Из-за его секретной деятельности его бросила первая жена - активистка австрийской Компартии Литци Фридман, считавшая, что он предал идеалы Маркса и Ленина и продался капиталистам.
Впрочем, впоследствии Филби женился вторично - на сотруднице советского НИИ Руфине Пуховой, с которой жил в Москве, куда его после разоблачения двух агентов из «кембриджской пятерки», тайно вывезло правительство СССР. Филби провел остаток жизни в Москве, в роскошной квартире неподалеку от метро «Киевская», и похоронен на Новокунцевском кладбище.
7. Хуан Гарсия Пужоль
Хуан Гарсия Пужоль, блестящий двойной агент, состоявший на службе британской и немецкой разведок, был удостоен наград с обеих сторон: ордена Британской империи и Железного креста. Жаль, он не мог надевать их одновременно.
Хуан родился в Барселоне, не достиг особых успехов в учебе и работал продавцом в магазине, когда началась Гражданская война в Испании. Он пытался наладить сотрудничество с британской и американскими разведками, но сведения, которыми располагал скромный продавец, не показались им интересными. Тогда Пужоль предложил свои услуги немецкой разведке и получил приказ создать в Великобритании агентурную сеть.
Не зная английского языка, он вместо Лондона выехал в Лиссабон и передал своему начальству множество отчетов якобы из Англии, данные для которых частично брал из открытых источников (путеводителей, газет, рекламных объявлений и расписаний общественного транспорта), а частично придумывал сам. Чтобы обезопасить себя, Пужоль создал целую сеть из вымышленных осведомителей, на которых в случае неудачи мог бы свалить всю вину.
После того как немецкие силы потратили значительные средства, чтобы рассекретить выдуманных друзей Пужоля, им заинтересовалась британская разведка. Талантливый мистификатор продолжил свою деятельность и к концу войны в его сети состояло 27 несуществующих персонажей, регулярно поставлявших ему сведения. Так, среди прочих на него якобы работали британский цензор в Министерстве информации, офисный клерк, американский солдат в Великобритании, голландская стюардесса и валлиец, симпатизировавший фашизму. Когда в следующий раз услышишь голоса в голове, задумайся: может, тебе тоже попробовать свои силы в разведке?
Как ни странно, вранье Пужоля принималось за чистую монету. Несмотря на то, что его отчеты либо немного запаздывали, либо содержали уже известные данные, немцы уважали огромную работу, которую ведут этот самоотверженный испанец и его агенты в самом сердце Англии. Пужолю удалось дезинформировать немецкое командование и сыграть решающую роль в операциях «Нептун» и Fortutude. В первом случае по наводке Пужоля немецкие войска высадились не в том месте, а во втором - руководство Германии было введено в заблуждение по поводу времени и места вторжения войск союзников в 1944 году в Нормандии.
В 1945 году Пужоль инсценировал свою смерть и перебрался в Венесуэлу, где открыл книжный магазин и прожил еще 40 лет.
«Агент» КГБ
Трупный запах въелся в куртку, брюки, в волосы, в кожу... Сладковато-приторный, он уже не мешал работе... И все же, когда из-под развалин вытаскивали очередное, скользкое от разложения, тело, Гев, чтобы не запачкать одежду, тащил его, вытянув руки до предела.
***
В Спитак - эпицентр землетрясения - однокашники по ростовской партшколе добирались долгих три дня.
Долететь смогли только до Тбилиси. Дальше ехали на забитом под завязку ЛАЗе. Раза два водитель, не знакомый с дорогой, чудом выкручивал баранку в сантиметре от пропасти, на дне которой колесами вверх виднелось несколько новых тяжелых КАМАЗов.
*
Шагать по городу, с обрушенными зданиями, с провалами витрин, грудами строительного мусора и битого стекла... по улицам, где еще пару месяцев назад шумели веселые свадьбы, было странно и жутко.
В магазинах, с опрокинутыми полками и столами, разбросанным по полу товаром, не было сторожей. Через рухнувшую стену дома, заметив их, с мешком за плечом торопливо перелезал мародёр...
*
Не спрашивая, кто на развалинах фабрики главный, подобрали кирку, лопату, лом, стали разбивать взгроможденные друг на друга бетонные плиты.
Душила мысль, что есть, должны быть живые в утробе этой адской горы...
*
Передышку сделали, когда орудия труда стали совсем уж неподъемными...
Ледяной, пронизывающий ветер шакалом терзал мертвый город.
Неподалеку отдыхали уставшие, и, казалось, ко всему безразличные люди. Выделялись молодые, крепкие парни в посеревшей от пыли сине-желтой форме. Говорили по-французски. Сил удивляться не было: столько иностранцев бок о бок, наравне со всеми, да еще в закрытом для них СССР...
Когда-то Гев изучал язык Бальзака и Шарля Азнавура, немного понимал. На госэкзамене даже получил четверку за «парижское» произношение, хотя не смог бы отличить лионский прононс от бретонского. Просто выучил наизусть несколько любимых стихотворений Поля Верлена, парочку текстов и «заговорил» экзаменационную комиссию.
*
Острый выступ полуобвалившейся стены упирался в спину, но боли он не чувствовал...
Душа застыла, окаменела. Бетонный ком в горле мешал глотать слюну.
Людей хоронили четвертый день, но конца и края, уложенным вдоль шоссе телам, выкопанным из-под развалин, видно не было. Над городом, ставшим в одночасье огромным кладбищем, маревом висел трупный запах...
По дороге понуро брели люди, пытаясь найти в кровавом месиве родственников или знакомых. Гробы, обитые черным, красным,.. белым, гробы из необструганных досок, гробы разных форм и размеров выгружали тут же и складывали штабелями.
Резко встав, с остервенением и, невесть откуда взявшимися силами, он снова стал долбить. Сидящие смотрели удивленно - и десяти минут не отдохнув, молодой мужчина, видимо родственник кого-то из погребенных под развалинами, продолжил свой тяжкий труд.
«Потерпи немного, я спасу тебя, спасу!!!» - бормотал Гев, поняв, из обрывочных слов французов, что специальная аппаратура уловила снизу постукивание и женский голос... Усилия были тщетными, бетон не поддавался. Повернулся к белым от пыли - или ужаса происходящего... - приятелям: «Чего сидеть?! Давайте подгоним кран, снимем верхние плиты»...
Наблюдавший за ними смуглый, похожий на араба француз подошел, протянул руку, на плохом армянском представился: «Я – Ваган. В Марселе меня зовут Андрэ, но я армянин и мое имя Ваган. Я командир отряда спасателей из Франции... Тяжелую технику сюда нельзя, под завалами, в оставшихся полостях могут быть живые... Если панель сорвется, от удара вся неустойчивая конструкция обрушится... Сожалею, но нарушать правила спасательской работы нельзя...»
Гев промолчал, взял лом и стал долбить бетон, уже прислушиваясь, не обваливаются ли под ним плиты.
*
Стемнело быстро. На смену короткому зимнему дню шла стылая, бесконечная ночь - союзница стихии, заживо похоронившей стольких, ни в чем неповинных людей...
Кто-то из французов разложил у вагончиков костер, стал греть консервы... но с развалин не уходил никто.
Словно подчиняясь напору и упрямству приятелей, без устали долбящих плиты и помогающих вытаскивать погибших, люди работали - копали, расширяли и углубляли лаз. Несколько раз и Гев надевал наушники, прислушивался к звукам в глубинах хаоса... И продолжал выгребать бетонный мусор, уже не сомневаясь, что они обязательно кого-нибудь спасут...
*
Язык с французами нашли быстро, тяжелая работа сдружила мужчин. Но было не до разговоров. Мысль о живых, зажатых в смертельных тисках, подгоняла друзей, не позволяла лишний раз перекурить. А вместе с ними и остальных...
*
Останки фабрики осветили небольшие, мощные прожектора на аккумуляторах, привезенные иностранцами. В выкопанном лазе-колодце, сменяя друг друга, работали французы и спасатели с угольных шахт страны.
Гева с приятелями, не имевшим специальной подготовки, лезть в колодец запретили.
*
На дне узкой, в три человеческих роста, ямы Мишель через короткие паузы долбил плиту, заслоняющую проход в помещение, откуда аппаратура «слышала» звуки. Видимо ему удалось вывернуть кусок бетона... Как оказалось - опору верхних плит... Развалины пришли в движение... С мерзким хрустом, подняв тучу пыли, заклубившуюся в лучах прожектора, свалилась стена, разбить и убрать которую никак не удавалось. Дернулась и резко осела гора из панелей, блоков, колон, арматуры и выкорчеванных деревянных рам...
Гев пытался удержать равновесие, не соображая, что происходит, а Ваган уже выкрикивал четкие, резкие команды.
Всех согнали вниз. На развалинах осталось только трое французов – Ваган-Андрэ, африканец - черный, как смоль - Шарль и рыжий Ги.
Спокойные, слаженные, быстрые действия троицы заворожили, подчинили всех новому, напряженно-осторожному ритму. Главной задачей стало - вытащить и спасти Мишеля.
Что француз жив, хоть и плотно завален, по рации выяснили мгновенно. Проверили страховочную веревку. Она была цела. Но прежде, чем тащить спасателя вверх, нужно было еще убрать из колодца камни и песок...
Соотечественники Мишеля вычищали лаз так, словно выгребали бриллианты – бережно, без лишних и резких движений...
*
...Часа через два ночь, притихшую у развалин фабрики, сотрясли радостные крики и громкие ура... Спасателя вытащили живым и невредимым. В слепящем луче прожекторов он улыбался – сквозь толстый слой пыли голубыми бусинками смеялись глаза. Помощи врача не понадобилась. Француз послушно дал себя прощупать и довольный, что легко отделался, стал спускаться вниз. Прозвучала команда прекратить работу...
Все побрели к стоянкам. Ваган, зная, что у Гева с приятелями своего пристанища нет, пригласил их в вагончик отряда.
*
Консервы, разогретые по третьему кругу, оказались необычайно вкусными, как и десерт – сладкое печенье с начинкой...
Утолив голод, Гев снова ощутил трупный запах. В носу, гортани, легких сквозил смердящий воздух... даже пахучий французский гель, не вытравил его... Чтобы отвлечься, включился в беседу.
Перебивая друг друга, однокашники сыпали вопросами: долго ли французы добивались такой слаженности, организованности, есть ли у них специальные школы спасателей? Удивлялись дотошной предусмотрительности марсельцев; что французы и их земляки - не французы, так сплочены, ответственны... «Взаимовыручки и дисциплины поболее, чем у нас...», - буркнул Гев своим.
Уставшие парни неторопливо обсуждали события, подшучивали над Мишелем и его чудесном вызволении, хвалили работу ростовских приятелей...
Подбирая армянские слова, Ваган рассказывал историю своей семьи: из какой провинции Западной Армении предки, что пришлось пережить им, спасаясь от турецкой резни, как они оказались и прижились во Франции, в Марселе.
*
Куда-то в ночь ушла трагедия... Французы вспоминали занятные истории...
Рассказали анекдоты и однокашники, разъяснив Вагану специфику советского юмора. Тот поспешил объяснить их приятелям. Те загоготали. Коротким “Merde!” Ваган притушил веселье...
Смех в городе-морге был неуместным и странным... и неестественно-естественным.
*
Тягостное, щемящее душу ожидание рассвета угнетало... Каждую минуту в завалах задыхались, умирали несчастные. Но сделать что-либо в кромешной тьме было невозможно. Людоедка-ночь осталась наедине с мерцающими точечками костров и редкими лучами прожекторов.
*
Вконец разбитый, Гев никак не мог отключиться. Закрывал глаза, и возникали картины апокалипсиса: пытающиеся выбраться из завалов люди с кровоточащими, размозженными головами, оторванными руками, ногами – дети, женщины, мужчины, старики... Чтобы как-то убить время, спросил у Вагана: не будут они против, если он почитает Верлена на французском? Укладывающиеся было на отдых спасатели удивленно повернулись к нему...
Гев помедлил, вспоминая слова любимого стиха, настраиваясь на верленовкую ноту... …
…Il pleure dans mon cur
Comme il pleut sur la ville;
Quelle est cette langueur
Qui pntre mon cur?
O bruit doux de la pluie
Par terre et sur les toits!
Pour un cur qui s"ennuie
O le chant de la pluie!
Il pleure sans raison
Dans ce cur qui s"cure.
Quoi! nulle trahison?..
Ce deuil est sans raison.
C"est bien la pire peine
De ne savoir pourquoi
Sans amour et sans haine
Mon cur a tant de peine!*
Так он не читал ни разу, даже на госэкзамене. На короткое время сам, до мозга костей стал французом, Верленом – певцом тончайших переживаний, тоски, ностальгии, дождя...
Лишь резкие порывы ветра, стучащего в обшивку вагончика, пытались оживить мертвую тишину, сковавшую марсельцев и ошарашенных однокашников.
Затянувшуюся паузу так никто и не прервал...
Потушили свет. Французы забрались в спальники, приятели улеглись на надувные матрацы. Нужно было отдохнуть. Утром ждал всё тот же тяжкий, горький труд...
*
...Очнулся Гев от доносившегося с улицы шума. Не понимая, заснул, или так и провел ночь в полузабытьи, огляделся. В вагончике, кроме троих однокашников, посапывающих рядком, не было никого. Спальники аккуратно уложены, в шкафчиках – сменная спецодежда... Пустые ячейки для инструментов. Показательная чистота и порядок. «Когда только успели? Обложались мы!» - с досадой подумал Гев, расталкивая приятелей.
На складном столике в пластмассовых стаканчиках вкусно парилось горячее кофе, лежали четыре порции сухого пайка.
Гев выглянул из вагончика. Французы, разбившись на пары, работали на развалинах. Четверо, обвязав канатом, стаскивали с горки панель с торчащей в разные стороны арматурой. Мишель сидел над аппаратурой – прослушивал нутро хаоса... Каждый занимался своим делом.
Без лишних слов, проглотив завтрак, ребята прикрыли дверь и присоединились к марсельцам.
*
- Comment sa va? – помахал рукой Гев, стараясь перекричать визжащую по арматуре «болгарку». Стандартного ответа: «Merci, est bon.» не прозвучало... «Ни свет, ни заря пашут как негры, руки бы им целовать за такую работу... Не до приветствий...», - сделал Гев заключение и принялся заправским каторжником долбить ломом бетон...
*
Белесое солнце, подернутое морозной дымкой, было почти в зените, когда сели покурить.
На развалинах, во всем окружении, даже в тусклом зимнем свете что-то - незримо тонко, на микронном уровне, будто включили неоновую подсветку - изменилось... Все было не таким, как вчера... Почувствовал, ощутил это Гев как-то странно, затылочным нервом каким-то...
Как и вчера – французы, спасатели-шахтеры с Украины, из России, откуда-то еще - торопились, спешили разобрать завалы, спасти живых. Как и вчера подъезжали грузовики и увозили горы строительного мусора. Как и вчера то здесь, то там появлялись корреспонденты журналов, теле- и радиокомпаний...
Никто не шелохнулся, не встал в позу, когда на развалинах оказался Боровик* с оператором... «И нас впечатали в историю...», - только и мелькнула с краю Гевиного сознания тусклая, невеселая мысль...
Как и вчера укладывали в гробы погибших – детей, женщин, мужчин, стариков – и увозили хоронить... Как вчера...
И все же, что-то было не так, как вчера...
*
Минут пять покурив, ребята принялись за работу.
- Что это с французами? Ночью были друзьями, а с утра не узнают? - как бы между прочим спросил Карен, с трудом разгибая спину.
- Да брось ты! – резче, чем хотел, отреагировал Гев. – Не видишь, как пашут? Не до нас им. С десяток таких отрядов и можно было бы вызволить всех живых... – сказал и умолк.
И в самом деле, французы будто вовсе не были с ними знакомы. Работали сноровисто, быстро, постоянно держа друг друга в поле зрения... Но за полдня ни разу не обратились к ним - ни за советом, ни за помощью. Даже, если кто-то из однокашников находился рядом, звали на подмогу своего...
Раздолбав панель, Гев, ничего не говоря, стал спускаться вниз, к Вагану, обсуждавшему что-то с местным начальником.
Можно на два слова? – обратился к французу. Тот извинился, попросил минутку. Договорившись о чем-то, подошел.
- Ваган, мы вчера что-то не так сделали? Может, обидели кого из ваших? Шарля, например... – без обиняков спросил Гев.
Ваган, не ожидавший вопроса, смешался. Сквозь неловкую паузу, часто извиняясь, ответил скороговоркой: «Извини, Гев, мой дорогой друг. Что ты, что ты? Как можно? Вчера все было прекрасно, благодаря вам мы немного отвлеклись, больше узнали об Армении, о Карабахе, о L`Union Sovitique, перестройке... Извини, много дел, очень много дел, извини...» И быстрым шагом, почти бегом направился на развалины, к своим...
*
Присоединился к друзьям и Гев. Работали молча. Никто не выронил ни слова, не спросил, о чем он говорил с Ваганом…
Спасатели засобирались на обед. Ребята не стали спускаться к вагончику французов, спросили у ростовских парней, где можно поесть? Те показали на полуразрушенную школу в отдалении: «Там Красный Крест кормит всех, кто не прикомандирован к какому-либо отряду…»
*
По шоссе с отрешенным видом, глядя в землю, будто боясь обо что-то споткнуться, заросший мужчина в грязном, пыльном пальто тащил уложенную на жестяной лист женщину в домашнем халате, обнимавшую левой рукой двухлетнего сынишку, правой вцепившуюся в шею мальчугана постарше. Мать и дети так и погибли – в обнимку.
Ребята прошли, не предложив помощи, понимая, что никто, ни одна живая душа уже не в силах помочь несчастному, оказавшемуся в собственном реальном аду…
*
- Неделю назад ни за что бы не поверил, что буду спокойно обедать в окружении трупов… - с каменным лицом проговорил Карен, тщательно моя руки в крошечном школьном умывальнике…
- Не ради еды мы тут. Живых спасаем… Без подзарядки долго не протянешь, - в общее оправдание буркнул Норик.
Под конец обеда заговорил молчавший все время, как приехали, Гамлет, бывший парторг совхоза: «А в чем все-таки дело? Почему французы так круто переменились, будто не работали вместе и не делили с нами хлеб? Странные все же эти иностранцы… Не поймешь, что у них на уме, и искренне ли они нам помогают…»
- Да молчи ты! Доедай свой обед, - цыкнули на него друзья.
- Ребят! Ну их к лешему, пойдемте на другой объект, весь город в развалинах, дел хватит, - не унимался сельский партбосс.
- Все! Закругляйтесь, нам еще нужно вызволять женщину! – Гев встал и пошел к выходу…
*
За сутки развалины фабрики стали заметно меньше. Поредели и ряды спасателей. На другое место перебросили украинских ребят. Рядом с французами трудилось несколько ростовчан.
Однокашники привычно натянули французские рукавицы и принялись за работу. Гев подошел к Мишелю, попросил наушники, спросил: «Стучат?» Мишель виновато улыбнулся, ответил, что ночью еще был слышен слабый стук, но с утра нет ничего, кроме шуршания осыпающихся камней и песка…
Сердце ёкнуло. Гев устроился поудобнее, плотно прижал к голове наушники и стал слушать. …И разверзлась бездна, черная пропасть-душегубка.
Еще вчера, впервые надев этот хитроумный прибор, Гев понял, как видят слепые – ушами! Наверняка незрячие способны слышать даже движение руки и распознавать – для удара та поднята, или для пожатия; с ними хотят поздороваться или с рядом стоящим…
Гев прислушивался-приглядывался… Вот отвалился кусок асбеста и, рассыпаясь, прошуршал по стенке… Вот шлепнулась капелька воды из разорванного трубопровода… Глухо и протяжно застонала-заскрипела дверная рама под дрогнувшей массой бетонных плит… В чреве развалин переплетался миллион звуков… но постукивания не было. Сердце больно сжалось. Он перестал ощущать себя. Руки, тело… все поры превратились в слушающий аппарат.
Послышался стук… Раз, два… три… Перехватило дыхание. Гев напрягся, замер. И в самом деле, то был стук… но стук камешка, сорвавшегося и поскакавшего куда-то вниз, в пустоту. Отпрыгивая от стенок и издевательски постукивая, где-то внизу - у копыт самого дьявола - он замер. …Дьявол протянул когтистую лапу и сжал плечо Гева. От неожиданности тот вздрогнул и открыл глаза. Рядом стоял Мишель и все так же виновато улыбался: «Пардон, мой друг, я должен работать…».
Гев глянул на часы - больше часа просидел с наушниками, а показалось - минуты три, не больше…
Извинился, передал Мишелю аппаратуру и пошел к друзьям, долбящим плиты.
- Мы уж думали, ты решил возместить ночной сон, - саркастически усмехнулся Норик. Гев не ответил.
- Ну что, есть в этом аду кто живой, или зря стараемся? – пробурчал Гамлет.
- Наверняка есть. Стука не слышно, но живые есть, просто устали стучать, силы берегут, - не глядя на друзей, нарочито бодро отчитался Гев и с удвоенной энергией стал долбить плиту.
*
Как и вчера, некстати и быстро стало смеркаться.
С холма убрали столько строительного мусора, что лопатой можно было достать до дна вырытого колодца и у Гева росла надежда, что хоть одну живую душу они спасут.
За весь день выкопали 12 тел - мужчин и женщин. Большинство погибло в рухнувшей лестничной клетке. Кроме одного - мужчины средних лет с густой щетиной, - тела остальных разлагались… Глянув, командир французов произнес: «Не успели. Скончался часа три назад…».
*
Включать прожектора французы не стали. Ваган скомандовал собирать инструменты и делать перекличку…
Однокашники, опешив, уставились на Гева, как бы спрашивая: «А нам что делать? В наступающей темноте много не накопаешь…». Гев отложил лом, подошел к Вагану: «Уходите?! А как же спасение живых?!»
- Гев! В живых здесь уже никого не осталось. Все погибли. За весь день не было никаких признаков жизни… Даже голландцы с собаками ничего не обнаружили, ты же сам это видел. – Как бы нехотя произнес Ваган.
- А женщина?! Женщина! Вы же сами слышали вчера ее голос, как она стучит! – Старался сдержаться Гев.
- Мы не успели, Гев! Мы не смогли ее спасти. За сутки развалины два раза оседали, видимо завалили оставшиеся полости. Если кто и оставался в живых – погиб точно. Поверь моему опыту. Весь сегодняшний день мы работали с одной-единственной целью: удостовериться, что живых под завалами нет. Поверь мне, Гев… - Произнес Ваган уставшим, виноватым голосом.
…Черное небо рухнуло и поглотило мир и мертвый город... Жуткое, истеричное рыдание, готовое вот-вот прорваться наружу, вдруг свернулось и застыло в глубине души, оставив не выплеснутой страшную боль… Гев отвернулся, попытался выдавить из себя рыдание, освободиться, но не смог.
Гев! – словно сквозь плотную стену донеслось до него. – Гев, я приглашаю вас к нам. Сегодня по традиции мы должны отметить новый день рождения Мишеля…
Гев ухмыльнулся и представил недоверчивую физиономию Гамлета: «Странные все же эти иностранцы…»
Мне нужно поговорить с ребятами. – Голос разом охрип, сделался глухим….
Как бы желая завершить неоконченный дневной разговор и упреждая Гева, Ваган продолжил: «Извини, Гев. У ребят, в самом деле, изменилось к вам… к тебе отношение. Но не из-за того, что вы сделали что-то не так. Вы здорово работали… Просто вчера ночью ребята поняли, что ты агент ка-же-бе, приставленный следить за нами и им это очень не понравилось…»
- …Кагэбэ?!! – Гев поперхнулся словом.
- Да, у вас это звучит кагебэ, - искренне разъяснил Ваган.
- И как это вы определили, Ваган? – уже со злой иронией спросил Гев.
- Гев, мы во Франции хорошо информированы о ка-же-бе и знаем, что в ваших школах готовят очень хороших агентов, говорящих по-французски лучше самих французов, по-английски – лучше англичан… И отлично умеющих располагать к себе незнакомых людей… Но это не важно, Гев, ребята будут рады вам…
Что-то огромное и мощное – крепчайшая конструкция мужской солидарности, сердечности, искренности, дружбы, доброты и чего-то еще - такой же высочайшей пробы, вдруг… не рассыпалась даже - испарилась, будто и не было вовсе… И осталась пустота.
И в этой пустоте сгущающаяся ночь подло, по-воровски пыталась скрыть преступление безумной сестры-стихии – мертвый город посреди вселенной…
- Извини, Ваган, сегодня мы встретили знакомых ростовчан и пообещали провести вечер с ними, - солгал Гев. - Они будут ждать. Извини, мне очень неудобно, но мы не знали о вашей традиции. Поздравь Мишеля от нашего имени. – Сказал и шагнул в ночь… К своим…
*
*Слезы плача в моем сердце –
Что струйки дождя над городом...
Изнеможения холодом
Сжато стучащее тельце.
Дождя чарующий шум,
По крышам и паркам гуляющий...
Для сердца, одиноко скучающего, -
Песня прозрачных струн...
Плач без причины в сердце,
Отторгнутом и печальном.
Измены нет изначальной,
От грусти же некуда деться...
Горести нету хуже,
Не ведать, откуда тягость.
В сердце такая слякоть
Без ненависти и любви.
Перевод Тео Джера.
Рассказывает о том, как сложились судьбы известных деятелей советской разведки.
В начале списка соседствуют люди, получившие широкую известность уже после упразднения КГБ: президент РФ Владимир Путин и Александр Литвиненко, которого одни считают "отважным правдорубом", поплатившимся за критику российских спецслужб, а другие "безрассудным ухарем". "Радиоактивный труп напомнил миру, что методы КГБ, возможно, пережили саму организацию", - отмечает составитель биографического обзора Кэти Села.
Не избежал разногласий с Кремлем и Борис Карпичков. Он был завербован КГБ в 1984 году, работал в Латвии в структуре Второго главного управления (внешняя контрразведка), а после распада СССР внедрился в латвийские спецслужбы и стал двойным агентом, рассказывает публикация. В середине 1990-х ФСБ стала "все сильнее разочаровывать" Карпичкова. После разоблачения латвийцами он ненадолго вернулся в Россию, но в конце 1990-х по поддельному паспорту, оставшемуся у него со времен работы в КГБ, уехал в Великобританию. Карпичков давно вышел в отставку, живет в Лондоне, старается не привлекать к себе внимания и "постоянно оглядывается", опасаясь за семью.
Еще один перебежчик - Олег Лялин, с 1960-х работавший в Лондоне под прикрытием советского торгового представительства, - известен тем, что спровоцировал самую массовую высылку советских дипломатов на Западе. Инструмент влияния на Лялина агенты MI-5 получили в 1971 году, когда выяснилось, что у него роман с секретарем, Ириной Тепляковой. Спустя несколько месяцев Лялина арестовали за езду в нетрезвом виде. Задержавший его тем вечером полицейский вспоминал, что, когда он посадил Лялина в патрульный автомобиль, шпион растянулся на заднем сиденье, водрузив ноги на плечо офицеру, и стал орать: "Ты не можешь со мной говорить, ты не можешь меня бить, я агент КГБ". В обмен на сотрудничество с британской разведкой Лялин выговорил протекцию для себя и Тепляковой. Они поженились, но брак оказался недолговечным. Лялин скончался в 1995 году после продолжительной болезни, причем до сих пор неизвестно, что это была за болезнь, и где именно шпион провел последние годы.
Василий Митрохин служил в КГБ с 1948 по 1984 год. В 1956-м его перевели на работу в архив КГБ. Раздосадованный критикой в адрес Иосифа Сталина в секретном докладе Никиты Хрущева на XX съезде КПСС, Митрохин стал выносить их архива секретные документы и копировать их. Копии он складывал в пакеты из-под молока и закапывал у себя в огороде либо прятал под половицами. Как выяснилось позже, за 12 лет материалов скопилось на шесть чемоданов, рассказывает журналистка. В 1992 году Митрохин попытался передать архив ЦРУ, но получил "решительный отказ". В итоге ему удалось заинтересовать MI-6: британцы вывезли Митрохина в Соединенное Королевство, назначили ему охрану и позволили сменить имя. Свои действия он позднее объяснял "чувством долга российского патриота". Скончался Митрохин в возрасте 81 года от воспаления легких.
Олдридж Эймс на протяжении девяти лет был советским кротом в ЦРУ. Свою карьеру в разведке он начал в 1962 году, но "с заданиями по вербовке шпионов справлялся так плохо, что периодически уходил в запой и впадал в депрессию, утверждая, что разочарован тем, какой перед ним предстала американская внешняя политика", пишет Foreign Policy. Будучи переведен в отделение, курировавшее операции на территории СССР, Эймс получил доступ к личным данным американских агентов в России. В этот период он был отягощен бракоразводным процессом и огромными долгами своей любовницы. "Позднее Эймс признавался, что ему требовалось около 50 тыс. долларов, и вспоминал, что услышал, будто за шпионаж в свою пользу КГБ выплачивал сотрудникам ЦРУ как раз такую сумму". В общей сложности он сдал 25 человек, в том числе "одного из своих лучших друзей" Сергея Федоренко, и заработал около 4 млн долларов. В 1994 году Эймса изобличили, судили и приговорили к пожизненному заключению, которое он отбывает теперь в одной из тюрем штата Пенсильвания.
Агента КГБ Олега Калугина отправили в США по программе фонда Фулбрайта для обучения журналистике и дальнейшей работы под прикрытием, продолжает издание. Вскоре он перебрался из Нью-Йорка в советское посольство в Вашингтоне, а в 1974 году стал самым молодым генералом КГБ. Удача изменила Калугину, когда Владимир Крючков, в то время восходящая звезда КГБ, обвинил его в том, что завербованный им человек оказался американским шпионом. Агент вернулся в Россию, где ему поручили следить за нелояльно настроенными гражданами. Калугин стал сливать информацию о коррупции в КГБ. Через некоторое время после увольнения из КГБ в 1990 году Калугин переехал в США и стал преподавать в Католическом университете Америки, написал книгу, в качестве консультанта участвовал в разработке компьютерной игры. Владимир Путин, который, по словам Калугина, "был в слишком маленьком звании, чтобы передо мной отчитываться", назвал его предателем. В 2002 году состоялся заочный суд, приговоривший Калугина к 15 годам тюрьмы. Сейчас он преподает в Центре исследований проблем контрразведки и безопасности и входит в состав руководства Музея шпионажа (Вашингтон).
Федеративная Республика Германия с момента своего основания в 1949 году была из всех западноевропейских государств самым уязвимым к деятельности агентов стран советского блока. Один из центральных эпизодов этой деятельности до сих пор вызывает много споров. В июле 1954 года Отто Ион, глава Федерального ведомства по охране конституции (службы безопасности ФРГ) исчез из Западного Берлина, а несколько дней спустя он выступил на пресс-конференции в Восточной Германии с осуждением якобы возрождающегося в ФРГ нацизма. В декабре 1955 года Ион вновь оказался на Западе и заявил, что находился под воздействием наркотиков, которые ему колол работавший на КГБ врач Вольфганг Вольгемут. Верховный суд в Западной Германии скептически отнесся к этому заявлению. По другим сведениям, Ион здорово выпивал; Вольгемут хорошенько накачал его виски, а потом убедил бежать, сыграв на его страхах перед возрождением нацизма. В декабре 1956 года его приговорили к четырем годам тюремного заключения.
Самым продуктивным агентом КГБ, действовавшим в западногерманской разведке, был Хайнц Фельфе, который в 1958 году возглавил в западногерманской разведслужбе БНД отдел контрразведки, занимавшийся Советским Союзом.
С помощью фиктивной агентурной сети, специально созданной в Москве Центром, и при поддержке КГБ Фельфе удалось создать себе потрясающую репутацию. Шеф БНД Рейнхард Гелен с гордостью показывал важным гостям кабинет Фельфе, где висела огромная разноцветная карта Карлсхорста, на которой в мельчайших подробностях была изображена штаб-квартира КГБ, вплоть до того, где какая машина стоит и кто каким туалетом пользуется. В ходе карлсхорстской операции (кодовое название "Диаграмма") было написано пять толстых томов, в которых было огромное количество планов отдельных кабинетов, личных характеристик и внутренних телефонных справочников.
Штаб-квартира БНД в Пуллахе, неподалеку от Мюнхена, постоянно получала заявки на информацию о Карлсхорсте и от других разведслужб. Эти запросы, как потом похвалялся Фельфе, "высвечивали конкретные интересы всех европейских резидентур ЦРУ" и тем самым давали Центру ценную возможность получать представление об их операциях. Фельфе же удалось сделать так, что БНД и его союзники имели "полностью искаженное представление о Карлсхорсте". Служба А ПГУ, которая руководила подготовкой мемуаров Фельфе, включила в них целые пассажи, в которых ПГУ занималось самовосхвалением. Один из них гласил: "Прошло немного времени, и выяснилось, насколько прозорливы были оперативные планы КГБ."
Одновременно Фельфе снабжал Карлсхорст копиями практически всех важных документов, которые проходили через БНД.
Срочные донесения передавались в Карлсхорст по радио, а остальное - в чемоданах с двойным дном, на пленках, спрятанных в банках с детским питанием, через потайные "почтовые ящики", а также через курьера БНД Эрвина Тибеля, который тоже работал на КГБ. В течение двух лет до августа 1961 года, когда была построена Берлинская стена, когда ЦРУ и БНД, по словам Фельфе, строили планы "подрыва экономического и политического развития ГДР", "активизации психологической войны" и "переманивания рабочей силы", "я не раз рисковал, и не всегда риск можно было просчитать.
Встреча за встречей, передачи данных следовали одна за другой - все было подчинено одной цели: дать СССР основу для принятия решений. Я прекрасно понимал, что в течение тех двух лет я давал контрразведке противника те нити, с которыми они могли работать. Подтверждением тому стал мой арест. " Мотивы Фельфе, как и мотивы Пака и Хэмблтона, скорее объяснялись тщеславием, чем идейными соображениями. Его самого, как и его коллег, регулярно поощряли личными поздравлениями от генералов КГБ, и как-то раз даже от самого председателя.
Сотрудник ЦРУ, работавший в Германии в пятидесятые годы, после ареста Фельфе в 1961 году заключил: "Отчет о нанесенном БНД ущербе, наверное, составил бы десятки тысяч страниц. Были провалены не только агенты и явки, необходимо было пересмотреть все донесения тайных агентов за десять лет: и те, что были сфабрикованы другой стороной, и те, что были слегка изменены, и те, что были получены из чисто мифических источников."
КГБ много выиграл и от широкой кампании по внедрению агентов в Западной Германии, которая была организована Главным управлением XV (разведывательным ведомством Восточной Германии), созданным в 1952 году в составе Министерства государственной безопасности ГДР и переименованным в 1956 году в Главное управление разведки (ГУР). С момента основания этого ведомства его главой, а также автором различных программ внедрения агентов на протяжении целого поколения был Маркус Иоганн ("Миша") Вольф, сын видного писателя-коммуниста, который был вынужден бежать в Москву после прихода к власти Гитлера.
Ко времени выхода в отставку в 1987 году Вольф зарекомендовал себя как один из способнейших начальников разведки в странах советского блока, он продержался на этом посту дольше всех своих коллег. Самым удачным агентом Вольфа был Гюнтер Гильом, сын отошедшего от дел доктора в Восточной Германии, который прятал у себя и лечил социалиста Вилли Брандта, когда за ним охотилось гестапо. В 1955 году по указанию ГУР доктор Гильом обратился к Брандту, который тогда был мэром Западного Берлина, с просьбой помочь его сыну, подвергавшемуся на Востоке гонениям. С первой же встречи Гюнтер понравился Брандту, и тот решил устроить судьбу молодого человека. В 1956 году Гюнтер Гильом и его жена - оба сотрудники ГУР - получили в ФРГ статус политических беженцев.
Несколько лет спустя оба устроились на постоянную работу в Социал-демократической партии Германии. Когда в 1969 году к власти пришла коалиция во главе с СДПГ и Брандт стал канцлером, Гильому предоставилась прекраснейшая возможность, о которой любой агент в наше время может только мечтать: он стал личным другом Вилли Брандта и его доверенным секретарем в боннской канцелярии. Среди того огромного количества информации самого высокого уровня, которой Гильом снабжал ГУР, а через ГУР и КГБ, были и подробные сведения о новой восточной политике ФРГ в тот период, когда предпринимались попытки установить первые официальные связи с ГДР и другими государствами Восточной Европы. Шок, вызванный разоблачением Гильома в 1974 году, был настолько велик, что Брандту пришлось уйти в отставку.
Гильом был лишь одним, хотя и самым выдающимся, агентом из целой армии восточногерманских шпионов, действовавших в ФРГ. По оценкам перебежчика из ГУР в 1958 году, там работало уже две-три тысячи нелегалов, и еще больше ждали своей очереди "за кулисами". Одной из наиболее успешных стратегий Маркуса Вольфа было "наступление на секретарш", основанное на совращении одиноких женщин, обычно среднего возраста, состоявших на государственной службе и имевших доступ к секретной информации. Среди жертв "наступления" Вольфа в середине пятидесятых была Ирмгард Ремер, сорокачетырехлетняя секретарша в боннском Министерстве иностранных дел, отвечавшая за связь с посольствами: она передавала отпечатки документов на копирке своему соблазнителю, Карлу Хелмерсу, нелегалу ГУР, которого после его ареста в 1958 году в газетных заголовках называли "красный Казакова". В последующие двадцать лет на смену ему пришли еще более удачливые "красные казановы", которых направлял Маркус Вольф.
Данные электронной разведки
Во время холодной войны, как и до нее, большую часть лучшей информации о Западе Кремль получал из данных электронной разведки. В 1951 году Седьмое (шифровально-дешифровальное) управление КИ было вновь введено в состав Пятого управления МГБ, которым руководил генерал-лейтенант Шевелев. С образованием КГБ в 1954 году шифрами, связью и расшифровками стало заниматься Восьмое главное управление, которое также возглавил Шевелев. (105) У дешифровальщиков КГБ и ГРУ не было современной компьютерной техники, которой пользовались их коллеги в Англии и США. Так, например, с самого создания в 1952 году американское Агентство национальной безопасности имело самый большой банк компьютеров в мире.
Хотя советская электронная разведка отставала от западной в техническом отношении, у нее было два компенсирующих это преимущества. Во-первых, в ее распоряжении были лучшие силы советских математиков и программистов, многие из которых до сих пор время от времени привлекаются для работы в КГБ и ГРУ. Ни у АНБ, ни у ШКПС не было таких возможностей по вербовке сотрудников, как у КГБ или ГРУ. Во-вторых, советская электронная разведка получала и, несомненно, получает большую помощь от агентурной разведки, которая собирает сведения об иностранных кодах и шифрах, и от этих данных во многом зависит успех практически всех важных дешифровок. Во время холодной войны большую помощь советским дешифровальщикам по-прежнему оказывало проникновение в посольства. Самый большой интерес для Москвы всегда представляло посольство "главного противника".
Хотя американские дипломаты в Москве стали менее наивными в отношении советского наблюдения, представления об обеспечении безопасности посольства в разгар холодной войны оставались в зачаточном состоянии. Когда Джордж Кеннан, назначенный послом в СССР, прибыл в 1952 году в Москву, он обнаружил, что в его официальной резиденции "буквально орудуют невидимые руки, перед властью которых я, да и все мы были практически беспомощны". Невидимые руки принадлежали советскому бюро по обслуживанию иностранцев (Бюробин), которое официально подбирало обслуживающий персонал для работы в иностранных представительствах, а фактически являлось подразделением Второго (контрразведывательного) главного управления МГБ. Люди из Бюробина могли явиться совершенно неожиданно в любое время суток.
Как-то ночью, через несколько месяцев после приезда, Кеннан и его жена проснулись от какого-то неясного шума, доносившегося с галереи, которая находилась рядом с их спальней. Как потом вспоминал Кеннан, он вышел из спальни "и вдруг столкнулся нос к носу с привидением, которое напоминало фигуру огромной женщины. "Кто вы?"- спросил я, а мне в ответ: "Я новый ночной сторож."
После того, как в 1944 году в посольстве было обнаружено несколько сотен подслушивающих устройств, проводились периодические проверки, но больше "жучков" не находили. Кеннану пришло в голову, что ничего не удавалось найти из-за того, что у МГБ появилась более совершенная электронная техника подслушивания, а вовсе не потому, что улучшилась охрана посольства. В сентябре 1952 года из Вашингтона прибыло два специалиста, которые начали тщательно осматривать здания посольства и резиденции посла.
Специалисты попросили Кеннана, чтобы он сидел в своем кабинете и читал вслух старое дипломатическое донесение, надеясь таким образом привести в действие какое-нибудь скрытое подслушивающее устройство. Вдруг один из техников начал ожесточенно долбить молотком-кирочкой стену за деревянным панно с изображением герба США. Ничего там не обнаружив, он набросился на само панно и с победным видом вытащил из его жалких останков подслушивающее устройство в форме карандаша, которое передавало каждое слово, сказанное Кеннаном, на находившийся за пределами здания монитор.
На следующее утро Кеннан заметил, что лица охранников МГБ и советского персонала стали еще более угрюмыми: "Атмосфера злобы и враждебности была такой плотной, что хоть ножом режь. " И все же необходимые меры защиты от прослушиваний МГБ были столь далеки от традиционных норм госдепартамента, что Кеннан не знал, правильно ли он поступил, пойдя на такой решительный шаг, чтобы обнаружить подслушивающие устройства. Даже в своих мемуарах, которые он писал аж через двадцать лет после случившегося, Кеннан все еще сомневался: "Мог ли посол позволить втянуть себя в такую комедию? А может, мое правительство обвинило бы меня в халатности, если бы я отказался? Даже сегодня я не знаю, как ответить на эти вопросы."
Именно из-за возражений госдепартамента ЦРУ не разрешалось иметь своего постоянного представителя в московском посольстве до 1953 года. Московская резидентура ЦРУ начала свою деятельность неудачно. Первого резидента Эдварда Эллиса Смита тут же соблазнила его горничная из МГБ. Потом он во всем признался "Чипу" Болену, который стал послом после Кеннана, и с позором вернулся на родину. По словам Пеера де Силва, который в то время был начальником оперативного отдела в подразделении ЦРУ, занимающемся соцстранами, "его работа не только не представляла никакой ценности, но и во многом была выдумана".
Кроме заведующего бюро ЦРУ, еще по меньшей мере двенадцать сотрудников посольства Болена признались в своих амурных связях с "ласточками" из МГБ/КГБ. Они рассказывали, как, пытаясь завербовать их в агенты МГБ/КГБ, им предъявили фотографии, на которых они были сняты в момент совращения. "Все они были высланы из страны в двадцать четыре часа, "- заявил Болен. В 1953 году начались работы по строительству нового американского посольства на улице Чайковского. Во время строительства американские охранники дежурили целый день на стройке, чтобы не допустить установки подслушивающих устройств на двух верхних этажах.
Но это дежурство никакого смысла не имело, поскольку на ночь охрану снимали. В своих мемуарах Болен объясняет это беспечностью (видимо, своей собственной) и желанием "сэкономить деньги". В 1964 году показания перебежчика из КГБ Юрия Носенко помогли обнаружить в посольстве свыше сорока подслушивающих устройств, спрятанных в бамбуковых трубках, которыми был обшит кусок стены за батареями отопления: таким образом их нельзя было обнаружить металлоискателем.
Болен изо всех сил старается принизить значение этого прокола в организации охраны посольства.
Прослушивание двух этажей, которые, по признанию Болена, "должны были стать самым надежным местом в Москве" и где находились кабинет посла, шифровальные кабинеты и бюро ЦРУ, еще не значит, как он утверждает, что "русские выведали какие-то настоящие секреты". Это ретроспективное суждение - отголосок беспечного оптимизма, который ранее заставил Болена снимать на ночь охрану во время строительства посольства.
Да, конечно, сотрудники посольства острее, чем раньше, осознавали опасность советского электронного шпионажа и принимали определенные меры предосторожности. Но то, что за четыре года, пока Болен был послом, двенадцать человек были отправлены на родину после того, как признались, что их сфотографировали в момент половой связи с различными партнерами из КГБ, отнюдь не говорит о том, что все сотрудники посольства были образцом осмотрительности. И все же охрана американского посольства в целом была поставлена не хуже, чем в представительствах других стран. К тому же скомпрометировать американских дипломатов было ненамного проще, чем других.
За те восемь лет, что Морис Дежан проработал послом в Москве (с 1956 по 1964 год), его и французского военно-воздушного атташе полковника Луи Гибо соблазнили "ласточки" КГБ в результате тщательно продуманных операций, которыми лично руководил начальник Второго главного управления (контрразведка) генерал Олег Михайлович Грибанов. Дежана избил чекист, который изображал из себя ревнивого мужа соблазнившей посла "ласточки", а Гибо были предъявлены обычные компрометирующие фотографии, сделанные в момент его сексуальной связи. Но на этот раз тактика не сработала, и Грибанову не удалось добиться своего. Гибо покончил с собой, а девица, которую КГБ использовал для совращения Дежана, бежала на Запад и все рассказала об операции еще до того, как комитет начал всерьез шантажировать посла. В разгар холодной войны подслушивающие устройства были установлены в большинстве дипломатических представительств в Москве.
Среди них было и западногерманское посольство, где, как вспоминает Юрий Носенко, в конце пятидесятых посол, возможно, собираясь потом написать мемуары, каждый вечер диктовал отчет о событиях дня, в том числе и переписку с Бонном и послами других стран НАТО, не подозревая, что диктует все это в микрофоны КГБ. Самые интересные отрывки из чернового варианта мемуаров ложились на стол Хрущеву уже через два часа после того, как они были продиктованы. "Посольская" деятельность МГБ/КГБ не ограничивалась Москвой, в других столицах соцстран также имелись возможности для операций против "главного" и второстепенных противников. С помощью АВХ КГБ удалось внедриться в посольство США в Будапеште.
В ряде случаев сотрудникам МГБ/КГБ удавалось проникать непосредственно на территорию иностранных представительств. Носенко вспоминал, что по традиции, зародившейся еще при Сталине, для каждого такого "визита" требовалась личная санкция Хрущева. Самой важной из таких операций было тайное посещение посольства Японии, где клерк шифровального отдела сообщил МГБ кодовые ключи к сейфам посольства и японские дипломатические шифры.
Из всех шифров основных держав советским дешифровальщикам чаще всего удавалось раскодировать японские шифры, причем, начиная с двадцатых годов. В семидесятых годах КГБ удалось завербовать клерка в шифровальном отделе японского Министерства иностранных дел, который проявил такую же готовность к сотрудничеству, как и его коллега из московского посольства двадцать лет назад.
Таким же образом КГБ удалось получить доступ к сейфам и шифрам шведского посольства: одна из "ласточек" соблазнила ночного дежурного, а собаку отвлекли огромными кусками мяса. В начале пятидесятых перебежчик из КГБ Илья Джирквелов принимал участие в других успешных операциях, когда удалось проникнуть в посольства Турции, Египта, Сирии, Ирана и других стран Ближнего Востока. "Нас тогда наградили именными часами и присвоили звание почетного чекиста, " - вспоминал он позже.
Когда-нибудь, когда все тайные архивы будут рассекречены, тщательное изучение всех перехваченных дипломатических материалов, расшифрованных советскими дешифровальщиками при активной поддержке агентурных операций КГБ и ГРУ, поможет по-новому взглянуть на процесс формирования советской внешней политики во время и после холодной войны. Пока же не представляется возможным точно определить, в какой степени огромное количество данных электронной разведки, добытых КГБ и ГРУ, повлияли на этот процесс.
В самом КГБ вряд ли кто-нибудь еще, кроме председателя комитета и начальников Первого (иностранного) и Восьмого (шифровального) главных управлений, имел неограниченный доступ к данным электронной разведки дипломатического характера. В 1969 году электронная разведка была передана из ведения Восьмого в ведение вновь созданного Шестнадцатого управления. Все без исключения перебежчики из КГБ периода холодной войны лишь изредка получали доступ к некоторым данным ЭР. Материалы из архивов КГБ, которые видел Гордиевский, практически ничего нового к тому, что уже было известно, не добавили.
С большей или меньшей долей вероятности можно предполагать, что информация, содержавшаяся во многих из них, была получена из перехватов, но сами тексты перехватов хранятся в дешифровальных архивах, к которым практически ни один сотрудник ПГУ доступа не имел. Всем, за исключением самых высоких чинов КГБ, показывали только те перехваченные материалы, которые считались абсолютно необходимыми для выполнения их служебных обязанностей. В период холодной войны тексты перехватов писали на тонкой прозрачной бумаге и хранили в больших "красных книгах". Петр Дерябин, бежавший на Запад из Первого главного управления в 1954 году, вспоминал, что ему показывали отдельные данные перехвата из "красной книги" примерно два раза в неделю в кабинете начальника его отдела.
Юрий Носенко, перебежавший на десять лет позже Дерябина из Второго главного управления, рассказывал, что "красную книгу" ему приносил курьер и стоял у него за спиной, пока Носенко читал те страницы, с которыми ему было разрешено ознакомиться. Записей делать не разрешалось. И Дерябин, и Носенко вспоминают, что видели перехваты из разных западных стран, причем некоторые из них были получены с помощью подслушивающих устройств, установленных в иностранных посольствах.
Американцы и англичане считали, что особенно плохо с обеспечением секретности связи было у французов. По словам Питера Райта, в 1960 году под видом телефониста он лично устанавливал подслушивающие устройства во французском посольстве в Лондоне, что позволило ШКПС расшифровывать французские дипломатические телеграммы, закодированные с помощью первоклассного шифра.
КГБ успешно продолжал прослушивать разговоры во французском посольстве в Москве до самого конца эпохи Брежнева. Дерябин также вспоминал, что в "красной книге" он видел западногерманские, итальянские и бельгийские перехваты. Юрий Растворов, бежавший на Запад в 1954 году, и Носенко вспоминают, что видели огромное количество расшифрованных японских сообщений.
Что же касается расшифрованных материалов "главного противника", то либо их было меньше, либо они были более засекречены, а скорее всего и то, и другое. Как вспоминает Носенко, ему лишь изредка показывали американские материалы перехвата, а Дерябин не видел ни одного. По словам Носенко, "определенных успехов" удалось добиться и в расшифровке британских сообщений, но конкретных примеров он припомнить не смог. Однако не возникает сомнений, что перехваты, к которым имели доступ перебежчики из КГБ в период холодной войны, - лишь верхушка огромного айсберга ЭР.