Стр. 1 из 116

Перевел с итальянского размером подлинника

Песнь первая

Воззвание к музам. – Четыре звезды. – Катон.

1. Готовый плыть по во лнам с меньшей смутой,
Поднял свой парус челн души моей,
Вдали покинув океан столь лютый.
4. И буду петь о той стране теней,
Где очищается душа чрез звуки,
Чтоб вознестись в небесный эмпирей.
7. Восстаньте же здесь, мертвой песни звуки:
Я ваш певец, о хор небесных дев!
Возьми цевницу, Каллиопа, в руки
10. И слей с моею песнью тот напев,
Пред коим смолкла дев безумных лира,
В вас пробудившая бессмертный гнев! -
13. Цвет сладостный восточного сапфира,
Разлившийся в воздушной стороне
До сферы первой чистого эфира,
16. Восторгом взор мой упоил вполне,
Лишь вышел я вслед по стопам поэта
Из адских бездн, так грудь стеснивших мне.
19. Звезда любви, прекрасная планета,
Во весь восток струила блеск с высот,
Созвездье Рыб затмив улыбкой света.
22. Взглянув направо, созерцал я свод
Иных небес и видел в нем четыре
Звезды, чей блеск лишь первый видел род.
25. Играл, казалось, пламень их в эфире.
О, как ты беден, север наш, с тех пор,
Как блеска их уж мы не видим в мире!
28. Едва от звезд отвел я жадный взор
И к северу опять направил очи,
Где уж исчез Медведиц звездный хор, -
31. Вот – одинокий старец в мраке ночи
С таким в лице величьем, что сыны
Не больше чтут священный образ отчий.
34. Брада до чресл, сребрясь от седины,
Подобилась кудрям его, спадавшим
С его главы на грудь, как две волны.
37. Так озарен был лик огнем пылавшим
Святых тех звезд; что для моих очей
Он показался солнцем просиявшим.
40. – Кто вы? и как чрез мертвый вы ручей
Из тюрьм бежали вечной злой кручины?
Он рек, колебля шелк своих кудрей.
43. Кто вас привел? кто осветил пучины,
Когда вы шли из адской ночи вон,
Навек затмившей страшные долины?
46. Ужели ж так нарушен бездн закон?
Иль сам Господь решил в совете новом,
Чтоб шел в мой грот и тот; кто осужден?
49. Тогда мой вождь и взорами, и словом
Мне подал знак потупить очи в дол,
Склонить колена пред лицом суровым,
52. Сказав ему: – Неволей я пришел!
Жена с небес явилась мне в юдоли,
Моля спасти его в пучине зол.
55. Но если ты желаешь, чтоб я боле
Открыл тебе, что нам дано в удел, -
Я отказать твоей не властен воле.
58. Последней ночи он еще не зрел,
Но так к ней близок был своей виною,
Что обратиться вспять едва успел.
61. Как я сказал, был послан я Женою
Спасти его, и не было иных
Путей, как тот, где он идет за мною.
64. Я показал ему все казни злых
И показать теперь хочу то племя,
Что очищается в грехах своих.
67. Как шел я с ним, рассказывать не время;
Небесной силой осенен был я,
Тех подвигов мне облегчившей бремя.
70. Дозволь ему войти в твои края!
Свободы ищет он, которой цену.
Лишь знает тот, кто умер за нее.
73. Ты знал ее, принявший ей в замену
Смерть в Утике, где сбросил прах одежд,
Чтоб просиять в день судный. Не из плену
76. Бежали мы! Смерть не смыкала вежд
Ему, и в ад Минос меня не гонит.
Я из страны, где в горе, без надежд,
79. Тень Марции твоей поныне стонет
Все по тебе; о, старец пресвятой!
ее любовь пусть к нам тебя преклонит.
82. Семь царств твоих пройти нас удостой!
Весть о тебе я к ней снесу вглубь ада,
Коль ад достоин почести такой. -
85. – Мне Марция была очей отрада,
И в жизни той, он провещал в ответ,
Моя душа была служить ей рада.
88. Но ведь она в юдоли адских бед,
И ей внимать мне не велят законы,
Сложенные, как я покинул свет.
91. И если вас ведет чрез все препоны
Жена с небес, то льстить мне для чего?
Довольно мне подобной обороны.
94. Иди ж скорей и препояшь его
Осокой чистой и, омыв ланиты,
Всю копоть ада удали с него,
97. Чтоб спутник твой, туманом бездн повитый,
Не встретился с божественным послом,
У райских врат сидящим для защиты.
100. Весь остров наш, как видишь ты, кругом
Внизу, где волны хлещут в берег зыбкий,
Порос по мягкой тине тростником,
103. Затем что всякий злак, не столько гибкий,
Не мог бы там у бурных волн расти
И выдержать с волнами вечной сшибки.
106. Оттоль сюда не должно вам идти;
Смотри! уж солнце позлатило волны:
Оно укажет, где вам путь найти.
109. Тут он исчез. И, вставши, я, безмолвный,
Приблизился к учителю и там
Вперил в него мой взор, смиренья полный.
112. И он мне: – Шествуй по моим стопам!
Пойдем назад, куда долина горя
Склоняется к отлогим берегам.
115. Уже заря, со мглою ночи споря,
Гнала ее с небес, и я вдали
Уж мог заметить трепетанье моря.
118. Как путники, что, наконец, нашли
Путь истинный меж пройденными даром.
Так мы безлюдной той долиной шли.
121. И под горой, где спорит с дневным жаром
Роса и, скрытая под тенью гор,
Не вдруг пред солнцем улетает паром, -
124. Там обе руки тихо распростер
Учитель мой над многотравным дерном.
И я в слезах, потупя долу взор,
127. Поник пред ним в смирении покорном;
Тут сбросил он с меня покровы мглы,
Навеяны на лик мой адским горном.
130. Потом сошли мы к морю со скалы,
Не зревшей ввек, чтоб кто по воле рока
Здесь рассекал в обратный путь валы.
133. Тут препоясал он меня осокой,
И вот, – о чудо! – только лишь рукой
Коснулся злака, как в мгновенье ока
136. На том же месте вырос злак другой.

Песнь вторая

Преддверие чистилища. – Ангел кормчий. – Казелла. – Катон.

1. Уже склонилось солнце с небосклона
На горизонт, его ж полдневный круг
Зенитом кроет верх горы Сиона.
4. И, против солнца обращаясь вкруг,
Из волн Гангеса вышла ночь с Весами, -
Чтоб, став длинней, их выронить из рук, -
7. Так что Авроры светлый лик пред нами
Из белого стал алым и потом
Оранжевым, состарившись с часами.
10. A мы все были на брегу морском,
Как тот, кто, путь утратя в мире этом,
Душой парит, a сам все в месте том,
13. И вдруг, как Марс, пред самым дня рассветом,
На западе, на лоне синих вод,
Сквозь пар густой сверкает красным цветом, -
16. Так мне блеснул (о, да блеснет с высот
Он мне опять!) над морем свет столь скорый;
Что с ним сравнить нельзя и птиц полет.
19. Чтоб вопросить о нем, на миг я взоры
Отвел к вождю; потом взглянул и – се! -
Уж он возрос и стал светлей Авроры.
22. Со всех сторон над ним во всей красе
Белело нечто; с белого ж покрова
Вниз падал блеск, подобный полосе;
25. Еще мне вождь не отвечал ни слова,
Как верхний блеск уж принял образ крыл.
Тогда поэт, познав пловца святого, -
28. – Склони, склони колена! – возопил:
Здесь ангел Божий! К сердцу длань! Отселе
Ты будешь зреть лишь слуг небесных сил.
31. Без ваших средств, смотри, как мчится к цели!
Наперекор всем веслам, парусам,
Парит на крыльях в дальнем сем пределе.
34. Смотри, как он вознес их к небесам!
Как режет воздух махом крыл нетленных!
Им не седеть, как вашим волосам!
37. Приблизясь к нам от граней отдаленных.
Пернатый Божий лучезарней стал,
Так что я глаз, сияньем ослепленных,
40. Не мог поднять. И к брегу он пристал
С ладьей столь быстрой, легкой, что нимало
Кристалл волны ее не поглощал.
43. Стоял небесный кормчий у причала;
В лице читалась благодать сама,
В ладье ж сто душ и боле восседало.
46. In exitù Israel от ярма
Египтян злых! все пели стройным хором.
И все, что писано в стихах псалма.
49. Их осенил крестом он с светлым взором;
Затем все вышли на берег, a он,
Как прилетел, так скрылся в беге скором.
52. Сонм пришлецов был местностью смущен;
Очами вкруг искал он, где дорога,
Как тот, кто чем-то новым удивлен.
55. Со всех сторон из Солнцева чертога
Струился день и тучей метких стрел
Со средины неба гнал уж Козерога.
58. И новый сонм, как скоро нас узрел,
Поднявши взор, сказал нам: Укажите:
Коль можете, путь в горний тот предел.
61. На что Виргилий: – Может быть, вы мните,
Что край знаком нам? Уверяю вас, -
В нас путников себе подобных зрите.
64. Сюда привел пред вами лишь за час
Нас путь иной, столь пагубный и лютый,
Что в гору лезть – теперь игра для нас.
67. По моему дыханью в те минуты
Заметивши, что я еще живой,
Весь сонм теней вдруг побледнел от смуты.
70. И как к гонцу с оливой вестовой
Народ теснится, чтоб услышать вести,
Топча один другого в давке той:
73. Блаженные так духи те все вместе
Уставили свой взор мне прямо в лик,
Почти забыв о времени и месте.
76. Один из них ко мне всех больше ник.
Обнять меня так пламенно желая,
Что сделать то ж он и меня подвиг.
79. О, видная лишь взором тень пустая!
Три раза к ней я руки простирал,
К себе на грудь их трижды возвращая.
82. От дива лик мой? видно, бледен стал,
Затем что тень с улыбкой отступила,
A я, гонясь, за нею поспешал;
85. Спокойней будь! – мне кротко возразила,
Тогда, узнав ее, я стал молить,
Чтоб не спеша со мной поговорила.
88. И дух в ответ: – Как я привык любить
Тебя, быв в теле, так люблю без тела.
И я стою. Тебе ж зачем здесь быть?
91. – Казелла мой! чтоб вновь достичь предела,
Где я живу, – иду на эту круть;
Где ж ты, – сказал я, – медлил так, Казелла?
94. А он на то: – Его в том воля будь!
Тот, кто берет, кого и как рассудит,
Пусть возбранял не раз сюда мне путь, -
97. Все ж воля в нем по Вечной Правде судит.
И подлинно, три месяца, как всех
Приемлет он, кто с миром в челн прибудет.
100. Так вот и я, став у поморий тех.
Где воды Тибра стали солью полны.
Был благостно им принят в челн утех, -
103. На устье том, где он парит чрез волны.
Затем что там сбирается все то,
Что не падет за Ахерон безмолвный.
106. – О! если у тебя не отнято
Искусство петь любовь с ее тревогой,
В которой слез мной столько пролито, -
109. Утеш, – сказал я, – дух мой хоть немного,
Затем что он, одетый в плоть и кровь,
Так утомлен им пройденной дорогой.
112. – В душе со мной беседуя, любовь…
Так сладостно он начал петь в то время,
Что сладость звуков будто слышу вновь.
115. Мой вождь, и я, и все святое племя,
Здесь бывшее, так были пленены,
Что всех забот, казалось, спало бремя.
118. Не двигаясь, внимания полны,
Мы слушали, как вдруг наш старец честный
Вскричал: – Что это, праздности сыны?
121. Что стали там вы в лени неуместной?
К горе бегите – сбить с себя гранит,
Вам не дающий видеть Лик небесный.
124. Как голубки, которых корм манит,
Сбираются в полях без опасенья,
Сложив с себя обычный гордый вид, -
127. Но, чем-нибудь испуганы, в мгновенье
Бросают корм, затем что всех забот
Сильней теперь забота о спасенье:
130. Так, видел я, недавний здесь народ,
Покинув песнь, бежать пустился в горы,
Как без оглядки мчится трус вперед.
131. За ним и мы пошли, не меньше скоры.

Данте Алигьери

Божественная комедия

Чистилище

Перевел с итальянского размером подлинника

Дмитрий Мин

Песнь первая

Воззвание к музам. – Четыре звезды. – Катон.

1. Готовый плыть по во лнам с меньшей смутой,
Поднял свой парус челн души моей,
Вдали покинув океан столь лютый.

4. И буду петь о той стране теней,
Где очищается душа чрез звуки,
Чтоб вознестись в небесный эмпирей.

10. И слей с моею песнью тот напев,
Пред коим смолкла дев безумных лира,
В вас пробудившая бессмертный гнев! -

13. Цвет сладостный восточного сапфира,
Разлившийся в воздушной стороне
До сферы первой чистого эфира,

16. Восторгом взор мой упоил вполне,
Лишь вышел я вслед по стопам поэта
Из адских бездн, так грудь стеснивших мне.

19. Звезда любви, прекрасная планета,
Во весь восток струила блеск с высот,
Созвездье Рыб затмив улыбкой света.

22. Взглянув направо, созерцал я свод
Иных небес и видел в нем четыре
Звезды, чей блеск лишь первый видел род.

25. Играл, казалось, пламень их в эфире.
О, как ты беден, север наш, с тех пор,
Как блеска их уж мы не видим в мире!

28. Едва от звезд отвел я жадный взор
И к северу опять направил очи,
Где уж исчез Медведиц звездный хор, -

31. Вот – одинокий старец в мраке ночи
С таким в лице величьем, что сыны
Не больше чтут священный образ отчий.

34. Брада до чресл, сребрясь от седины,
Подобилась кудрям его, спадавшим
С его главы на грудь, как две волны.

37. Так озарен был лик огнем пылавшим
Святых тех звезд; что для моих очей
Он показался солнцем просиявшим.

40. – Кто вы? и как чрез мертвый вы ручей
Из тюрьм бежали вечной злой кручины?
Он рек, колебля шелк своих кудрей.

43. Кто вас привел? кто осветил пучины,
Когда вы шли из адской ночи вон,
Навек затмившей страшные долины?

46. Ужели ж так нарушен бездн закон?
Иль сам Господь решил в совете новом,
Чтоб шел в мой грот и тот; кто осужден?

49. Тогда мой вождь и взорами, и словом
Мне подал знак потупить очи в дол,
Склонить колена пред лицом суровым,

52. Сказав ему: – Неволей я пришел!
Жена с небес явилась мне в юдоли,
Моля спасти его в пучине зол.

55. Но если ты желаешь, чтоб я боле
Открыл тебе, что нам дано в удел, -
Я отказать твоей не властен воле.

58. Последней ночи он еще не зрел,
Но так к ней близок был своей виною,
Что обратиться вспять едва успел.

61. Как я сказал, был послан я Женою
Спасти его, и не было иных
Путей, как тот, где он идет за мною.

64. Я показал ему все казни злых
И показать теперь хочу то племя,
Что очищается в грехах своих.

67. Как шел я с ним, рассказывать не время;
Небесной силой осенен был я,
Тех подвигов мне облегчившей бремя.

70. Дозволь ему войти в твои края!
Свободы ищет он, которой цену.
Лишь знает тот, кто умер за нее.

73. Ты знал ее, принявший ей в замену
Смерть в Утике, где сбросил прах одежд,
Чтоб просиять в день судный. Не из плену

76. Бежали мы! Смерть не смыкала вежд
Ему, и в ад Минос меня не гонит.
Я из страны, где в горе, без надежд,

79. Тень Марции твоей поныне стонет
Все по тебе; о, старец пресвятой!
ее любовь пусть к нам тебя преклонит.

82. Семь царств твоих пройти нас удостой!
Весть о тебе я к ней снесу вглубь ада,
Коль ад достоин почести такой. -

85. – Мне Марция была очей отрада,
И в жизни той, он провещал в ответ,
Моя душа была служить ей рада.

88. Но ведь она в юдоли адских бед,
И ей внимать мне не велят законы,
Сложенные, как я покинул свет.

91. И если вас ведет чрез все препоны
Жена с небес, то льстить мне для чего?
Довольно мне подобной обороны.

94. Иди ж скорей и препояшь его
Осокой чистой и, омыв ланиты,
Всю копоть ада удали с него,

97. Чтоб спутник твой, туманом бездн повитый,
Не встретился с божественным послом,
У райских врат сидящим для защиты.

100. Весь остров наш, как видишь ты, кругом
Внизу, где волны хлещут в берег зыбкий,
Порос по мягкой тине тростником,

103. Затем что всякий злак, не столько гибкий,
Не мог бы там у бурных волн расти
И выдержать с волнами вечной сшибки.

Божественная комедия. Чистилище Данте Алигьери

(Пока оценок нет)

Название: Божественная комедия. Чистилище

О книге «Божественная комедия. Чистилище» Данте Алигьери

«Божественная комедия. Чистилище» — вторая часть поэмы итальянского поэта и мыслителя Данте Алигьери.

В первой части автор рассказывает о своем путешествии по аду. Сопровождает его великий римский поэт Вергилий. Спутники проходят девять кругов ада, где встречают множество грешников. Причем за разные грехи следуют абсолютно разные наказания. Если же человек при жизни совершал разные грехи, карают его за самые серьезные. Данте отправился в ад неспроста, он жаждет повидать свою покойную возлюбленную – Беатриче. Правда, ее дух ожидает его в раю, но так просто туда не попасть.

Во второй части поэмы Данте и Вергилий оказываются в Чистилище. В этом месте тысячи грешных душ вымаливают прощение. В чистилище попадают только те грешники, которые раскаялись в совершенных грехах и получили шанс попасть в рай. Испытания, через которые проходят грешники, эквиваленты совершенным грехам. Так, ленивые при жизни люди вынуждены непрерывно двигаться. Чревоугодники страдают от голода, а гордецы склоняются под тяжестью каменных глыб.

Как только человек попадает в чистилище, ангел рисует на его лбу семь раз первую букву слова «грех». По мере прохождения испытаний буквы вытираются. В рай сможет попасть лишь та душа, которая очистилась от всех семи смертных грехов.

В ходе путешествия Данте не просто наблюдает за грешниками и их мучениями. Герой встречает знакомых людей, а также исторических личностей. Со многими из них он ведет разговоры о политике, литературе и религии.

«Божественная комедия. Чистилище» считается знаковым памятником итальянской и мировой литературы. Данте Алигьери потратил немало времени на написание своего самого важного произведения. Он назвал поэму комедией, а не трагедией только потому, что в те времена трагедией могла называться лишь «высокая» литература, написана на латыни. Свое произведение он написал на итальянском языке.

В поэме «Божественная комедия. Чистилище» автор изложил свое мировоззрение, а также обрисовал средневековое представление об устройстве мира и загробной жизни. Неудивительно, что многие литературоведы называют произведение Данте Алигьери средневековой энциклопедией научных, философских, политических и богословских знаний.

На нашем сайте о книгах сайт вы можете скачать бесплатно без регистрации или читать онлайн книгу «Божественная комедия. Чистилище» Данте Алигьери в форматах epub, fb2, txt, rtf, pdf для iPad, iPhone, Android и Kindle. Книга подарит вам массу приятных моментов и истинное удовольствие от чтения. Купить полную версию вы можете у нашего партнера. Также, у нас вы найдете последние новости из литературного мира, узнаете биографию любимых авторов. Для начинающих писателей имеется отдельный раздел с полезными советами и рекомендациями, интересными статьями, благодаря которым вы сами сможете попробовать свои силы в литературном мастерстве.

Цитаты из книги «Божественная комедия. Чистилище» Данте Алигьери

Царица мать, ослеплена тоскою,
И ярости не в силах превозмочь,
Зачем себя, боясь утратить дочь,
Ты погубила собственной рукою?

Как допустить возможность исхуданья
У призраков, не знающих питанья?

Все к счастию душой стремятся жадно,
И их число чем более громадно,
Тем меньше доля каждого из них,
И зависть их терзает беспощадно.

Плененные того растенья лепестками,
Там пастыри овец становятся волками.
Взамен писанию церковный лишь декрет
Там изучается в усердии немалом —
И папою самим, и каждым кардиналом

Так и сердца, когда огнем в крови
Зажжется в нем желание любви,
Утолены бывают обладаньем.
Ошибочным поддавшись толкованьям,
Сколь многие распространяют ложь,
Что всякая любовь всегда похвальна!
Ошибку их отныне ты поймешь.
По существу чиста первоначально
В сердцах любовь, но если воск хорош,
То слепок все ж порою неудачен

Когда водой забвения не смыты
Воспоминанья — кайся же в вине!

Скачать бесплатно книгу «Божественная комедия. Чистилище» Данте Алигьери

(Фрагмент)

3. «Чистилище». Устройство чистилища.

1. Каким Данте представлял устройство чистилища?
Пройдя ад, Данте с Вергилием попадают в чистилище, которое по¬мещается на противоположном земному полушарии, покры¬том Великим океаном. Оно представляет собой остров, на котором находится очень высокая гора. Она разделена на семь уступов (кругов), в каждом из которых происходит очи¬щение от одного из смертных грехов: гордости, зависти, гнева, уныния, корыстолюбия, чревоугодия и блуда. В чистилище пребывают, согласно учению католической церкви, те грешники, которые не осуждены на вечные муки и могут еще очиститься от совершенных ими грехов. Внутренний процесс этого очищения символизируют семь букв Р (начальная буква латинского слова peccatum - грех), нанесенных мечом ангела на лоб поэта и обозначающих семь смертных грехов. По мере прохождения кругов чистилища эти буквы по одной стираются. Сначала Данте с Вергилием попадают в предчистилище, где находятся новоприбывшие души умерших, отлученные от церкви, нерадивые, и попадают в долину земных властителей. Затем через врата Данте и Вергилий попадают в чистилище и посещают его круги:
Круг 1 - гордецы.
Круг 2 - завистники.
Круг 3 - гневные.
Круг 4 - унылые.
Круг 5 - корыстолюбцы (скупцы и расточители).
Круг 6 - чревоугодники.
Круг 7 - сладострастники.
Можно заметить, что ад и чистилище находятся как бы в зеркальном отражении: круги пропасти - уступы горы. Очиститься от грехов могут только те, кто пребывает во 2-5-м кругах ада. Затем путешественники восходят к Земному Раю, находящемуся на самой вершине горы. Здесь Данте встречается с Беатриче, которая будет сопровождать его по Раю, куда нельзя войти Вергилию, ведь он язычник.)
2. Почему Беатриче встречает Данте сурово? О чем Беатриче рассказывает ему? Как она пыталась «вернуть его» «с ложного следа»? (Песть 30, стихи 70-115).

В поисках гармонии. Искусствоведческие работы разных лет Дмитриева Нина Александровна

Чистилище (О «Божественной комедии» Данте)

Огюст Роден. Идущий человек. 1900

Идея Чистилища близка человеческой душе. Чистилище понятнее, чем Ад и Рай. Хотя Ад легко вообразим чувственно из-за многих ему подобий в жизни. Кто-то даже высказывал мысль, что наше земное существование – это и есть стадия Ада, которую проходит душа.

У Данте не было недостатка в моделях Ада, и первая кантика «Божественной комедии» получилась у него самой пластичной. Но нравственное чувство противится Аду, отказывается признать его проявлением Божественной справедливости. Отсюда двойственное настроение Данте, путешествующего по отверженным селеньям, его постоянные колебания между осуждением грешников и жалостью к ним, а то и нескрытым восторгом – например перед Фаринатой или Улиссом. Без этой двойственности дантовский Ад немногого стоил бы. Ад абсолютный, вечный, исключающий сострадание, нравственно непредставим.

С другой стороны, абсолютное и вечное блаженство – Рай – слишком противоречит всему нашему опыту, чтобы воображение могло с ним справиться. О нем можно догадываться по моментам видений, снов, мистических озарений (всегда – мгновения, и никогда – что-то длительное). Бытие вне времени даже в визионерском опыте не дано: и там есть «сначала» и «потом». «Но мчится время сна, и здесь пристало поставить точку» – говорится в предпоследней песни «Рая». Если и в Раю оно мчится, то какие перемены приносит? Если же никаких, то не подстерегает ли и праведников «божественная скука»? Вечно под кущами райских садов, вечно воспевать хвалу и осанну… Кажется, только Черный монах в рассказе Чехова сказал нечто иное. На вопрос Коврина, какова цель вечной жизни, монах ответил: «Истинное наслаждение в познании, а вечная жизнь представит бесчисленные и неисчерпаемые источники для познания, и в этом смысле сказано: в дому Отца Моего обители многи суть».

Это загадочное и прекрасное обещание многих обителей «в дому Отца» заставляет думать, что вечное блаженство не есть неподвижность, а лишь «новая земля и новое небо». В него нужно поверить, но как представить себе?.. Оба полюса – Ад и Рай – труднодоступны: первый – человеческому сердцу, второй – человеческому разумению.

Но Чистилище соразмерно человеку. Оно утоляет его жажду справедливости, искупления и движения. Ведь мы всегда в дороге, всегда ждем. В молодости нам кажется, что мы знаем, чего ждем. Но и в старости продолжаем ждать, уже не ведая чего, а в сущности, ждем и жаждем Чистилища. Что желаннее возможности взглянуть с новой высоты на прожитое, понять, где была ошибка, добровольно искупить ее, расплатиться за дурное в твердой надежде лучшего? Пускай даже просто ждать и терпеть, как в Предчистилище, только бы знать, что дотерпишься и дождешься.

Не так уж и плохо ждать у подножия той горы, которая привиделась в вещем сне Данте Алигьери. Громадный усеченный конус высится среди океана в Южном полушарии Земли, где во времена Данте еще не бывал никто из европейцев. Посейчас ученые теряются в догадках, откуда узнал поэт о сверкающем созвездии Южного Креста, пленившем его взор, как только он вслед за Вергилием выбрался из земных недр и увидел ночное небо – «отрадный цвет восточного сапфира, накопленный в воздушной вышине».

Вся первая песнь «Чистилища» – как бы глубокий, блаженный вздох облегчения. После блужданий по кругам адской воронки под рев и вопли казнимых, после того как путники ползком, ощупью пробирались сквозь толщу земную, цепляясь за косматую шерсть Люцифера со вмерзшими в нее корками льда, – наконец-то просвет! Наконец они выходят из подземного дупла на морской берег. Берег пустынен, но такой отрадный, трепещущий живыми огнями простор над ними и вокруг них! В эту минуту Данте ни о чем не спрашивает, кажется, ему ничего не надо – только стоять, дышать, смотреть на незнакомые светила.

Но вот к ним приближается старец с исчерна-седой бородой – Катон Утический, непреклонный римский республиканец, покончивший с собой, когда республика пала. Хотя он был язычником, да еще и самоубийцей, так что по всем правилам место его в Аду, он «изведен силою чудесной» за свою преданность свободе и сделан стражем Предчистилища, как Минос – стражем Ада. Стражу подобает суровость. Катон сурово спрашивает прибывших, откуда и почему они здесь. Вергилий отвечает поспешно, даже подобострастно, заставляет Данте преклонить колени – прямо рукой пригибает его. Чувствуется, что Вергилий опасается, как бы Катон не воспретил им посещение «семи царств». Катон всего только сторож – но кто же не знает, как много иной раз зависит от простого сторожа!

Чтобы умилостивить его и смягчить, Вергилий упоминает о Марции – любимой жене Катона, которая находится вместе с ним, Вергилием, в Лимбе, и передает от нее привет Катону. Но это не производит впечатления на Катона: он сухо говорит, что к Марции теперь безучастен, однако если Вергилий действительно послан женой небесной (то есть Беатриче), значит нечего и толковать и тратить время на неуместные льстивые речи. Пусть только Вергилий опояшет Данте тростником смирения и как следует вымоет ему лицо, а когда взойдет солнце, они сами увидят дорогу. С этими словами старец удаляется; можно догадаться, что он не очень-то доволен женскими прихотями Беатриче, хотя и повинуется им.

Вергилий и Данте обрадованно спешат сделать, что им сказано, рвут гибкий тростник, свивают пояс. Тем временем наступает рассвет. Все яснее различимы зыблящаяся поверхность моря и тропа, ведущая по косогору. Зоркие глаза Данте замечают на море летучий белый блеск. Это ангел, «Господней птицей» взвевая огромные белые крыла, как ветрила, ведет к берегу ладью со вновь прибывшими душами, хором поющими псалом. Высадив их на берег, небесный кормчий тотчас же уплывает, а души растеряны: не знают, куда идти. Кто-то спрашивает у Вергилия, где же путь в гору и как им подняться на почти отвесный обрыв. Вергилий отвечает, что они и сами только что прибыли и им тоже все внове.

Души с любопытством рассматривают Данте, заметив у него «дыханье на устах», дивясь, что он, живой, затесался среди теней. Одна из них выступает из толпы и направляется к Данте с улыбкой и раскрытыми объятиями. Данте узнает своего друга, музыканта и певца Каселлу. Он хочет обнять его, но руки охватывают пустоту: Каселла бесплотен. Это не мешает им дружески, радостно разговаривать. Данте говорит, что он надеется вернуться сюда снова (то есть после смерти), а Каселла рассказывает, что ему пришлось долго дожидаться отъезда к горе Чистилища, но теперь ангел-кормчий свободно берет всех, кроме осужденных на вечные муки (в 1300 году отмечался юбилей католической церкви: отпущение грехов живым и облегчение участи умершим). Речь идет о юбилейном годе – короткое объяснение.

Каселла не сетует и не считает обидой, что его долго не брали: он знает, что ангел действует согласно велениям высшей правды. А все же – почему ему пришлось столько ждать, и даже не в Предчистилище, а где-то «в устье Тибра»? В поэме причина не объясняется. По древним поверьям, душа какое-то время остается вблизи того места, где пребывала физически, и тем дольше, чем более она привязана к земному. Каселла, наделенный даром песнопения и умерший молодым, наверное, был крепко предан земным радостям.

Данте просит его спеть одну из тех нежных песен, которые на земле успокаивали тревогу и снимали усталость. И Каселла, не заставляя себя долго просить, поет «Любовь, в душе беседуя со мной…» – канцону Данте из «Пира». Данте, Вергилий и вся толпа теней слушают с наслаждением, впивая каждый звук. В самом деле, как это прекрасно – восход солнца над морем, встреча старых друзей, музыка…

Но суровый Катон недоволен. И так уж порядок нарушен беззаконным появлением Вергилия и Данте, а тут еще и песни. Он прерывает пение сварливым окриком, упрекает нерадивые души за то, что они мешкают, вместо того чтобы идти, куда им положено. Тени бросаются врассыпную, подобно тому как голуби, клюющие зерно, разлетаются, когда их что-то испугает.

«Была и наша поступь тороплива…» Вергилий почти бежит, Данте еле поспевает за ним. Он видит, что учитель смущен, недоволен собой, упрекает себя за то, что заслушался, поддался сладостному соблазну. Быть может, это лишний раз напомнило поэту о его языческой природе, из-за которой он обречен на туманный Лимб и никогда не удостоится лицезрения Божества. Данте же этого горького чувства не ведает и, как видно, не находит греха в том, что слушал пение Каселлы. Он бежит не потому, что гоним угрызениями совести, но просто стараясь не потерять из виду Вергилия, боясь остаться без вожатого.

Вергилий умерил шаг, и они идут рядом. И вдруг Данте начинает казаться, что он все-таки один. Потому что он видит у себя под ногами только одну тень – свою, а Вергилий тени не отбрасывает. И Данте, живому человеку, становится страшно; он словно впервые уразумел, что идущий рядом с ним его вождь и любимый учитель – мертв: его нет, он не существует.

В аду Данте об этом забывал – там стоял вечный мрак и падающих теней не было. А теперь, при солнечном свете, на твердой земле… Данте ничего не говорит, но Вергилий, заметив взгляд, полный ужаса, угадывает его мысли. Да, говорит он, отвечая на невысказанное, мой прах давно почиет там, где сейчас вечер, в Неаполе. Но я-то здесь, с тобой. Удивляться нечего, что я «не затмеваю день»: ведь и через небесные круги луч проходит беспрепятственно. Удивительно другое: что мы, бестелесные, все же подвержены стуже, зною и телесным скорбям. Это одна из великих тайн, непостижимых уму. Уму не все доступно, он не должен прорываться за поставленные ему пределы: пусть люди ограничатся познанием того, что есть, не допытываясь – почему. Платон и Аристотель жаждали все постичь разумом – и жажда оказалась тщетной, неутолимой, обернулась вечной печалью, на которую они обречены в Лимбе. Вспомнив о Платоне и Аристотеле, Вергилий с горечью умолкает, потупив взор. Данте не возражает ему – он никогда не спорит с учителем, но, судя по его постоянным пытливым расспросам, он и сам не чужд аристотелевской жажды всепонимания, всеобъяснения и втайне надеется, что разум с Откровением примирим.

И в аду, и в чистилище Вергилий отвечает на вопросы Данте как может – а может он в пределах разума. Но как только вопрос упирается в эти пределы, Вергилий говорит: это тебе лучше объяснит Беатриче. Чем ближе к вершине чистилища, тем чаще он отсылает не в меру любознательного ученика к Беатриче – носительнице Божественного Откровения.

Так они идут дальше, разыскивая дорогу вверх, но везде наталкиваясь на крутой обрыв. Снова им встречается толпа теней – эти уже не новички, они тут давно, и Вергилий спрашивает у них, как пройти. Эту толпу Данте сравнивает с овечьим стадом: «как выступают овцы из загона…» Все гурьбой идут за теми, кто впереди, а стоит передним остановиться – и все останавливаются, стоит первым отпрянуть назад – отступают все. Робкие и кроткие, как овцы, они совсем не так вели себя на земле: там они были строптивы, но успели принести покаяние перед смертью, хотя были от Церкви отлучены. Они должны теперь пребывать в Предчистилище, у подножия горы, в течение срока, в тридцать раз превышающего время их отлучения.

Среди них красавец Манфред – сын Фридриха II Гогенштауфена, непримиримый противник папства. Манфред рассказывает свою историю и просит Данте, чтобы, вернувшись на землю, он передал его дочери Констанце, что ее отец – не в Аду; и пусть она молится за него, так как молитвами праведных срок ожидания в Предчистилище может быть сокращен. Опять новый повод к любопытству Данте – он вспоминает, что в одном стихе «Энеиды» сказано: «Властную волю богов преклонить не надейся мольбами», – и спрашивает: так не тщетны ли надежды ожидающих душ? Вергилий отвечает: нет, не тщетны, ибо молитвы христиан действенны, в отличие от молитв язычников. Впрочем, Беатриче объяснит тебе лучше.

Вергилий и Данте проходят через расщелины, с трудом перебираются с уступа на уступ, но все еще остаются в пределах Предчистилища. Вергилий ободряет Данте, говоря: гора так устроена, что поначалу подъем труден, а чем выше, тем будет легче. То и дело им встречаются толпы и группы теней, обреченных на разные сроки ожидания: тут и погибшие без покаяния насильственной смертью, и просто «нерадивые», беспечные, которые вообще мало помышляли о покаянии, хотя и не слишком грешили. Среди последних Данте с веселым удивлением видит своего приятеля, флорентинца Белакву, искусного мастера музыкальных инструментов, отъявленного лентяя. Белаква и тут сидит в позе ленивой истомы, опустив голову в колени, и никуда не торопится: все равно предстоит ждать долго – срок земной жизни, – прежде чем ангел допустит его к мытарствам. Он из тех, кого ожидание не тяготит.

Другие же, узнав в Данте живого, окружают его, забрасывают просьбами, дают поручения к родным. Он чувствует себя как удачливый игрок в кости, которого после выигрыша теснит толпа просителей – «кто спереди зайдет, кто сзади тронет, кто сбоку за себя словцо ввернет», – а он отделывается от них подачками (этим сравнением начинается шестая песнь). В конце концов Данте настолько входит в роль, что Вергилий вынужден строго одернуть его: «Следуй своим путем, и пусть люди говорят что хотят».

Они встречают в Предчистилище еще многих, знакомых и незнакомых, выслушивают истории их жизни и смерти, присутствуют при ночной мистерии в долине «земных властителей»: там те, кто враждовал при жизни, согласно поют гимны, а зеленокрылые ангелы с пылающими клинками охраняют их от древнего змия вражды и распри, подстерегающего и здесь былых королей. Потом Данте погружается в глубокий сон.

Во время сна Лючия, одна из его небесных покровительниц, переносит его к заветному входу в Чистилище, где он поднимается по трем ступеням: белой, черной и алой – и страж порога с лучезарным ликом отпирает перед ним врата, начертав мелом семь «Р» на лбу Данте. «Р» означает «peccatum» – грех. В дальнейшем восхождении после каждого круга очередной ангел стирает крылом одно «Р»: к вершине горы – к земному раю – путник приходит очистившимся от грехов. В сопровождении верного Вергилия и на правах как бы небесного туриста Данте проходит все семь кругов в кратчайший срок, но очищающиеся души искупают свои грехи долго, столетиями. Правда, по сравнению с вечностью что значат века? И что значат страдания, когда впереди свет?

Искупительные страдания в Чистилище совсем не шуточные: гордецы бредут, согбенные под тяжестью каменных плит; у завистников веки зашиты железной нитью, «как для прирученья их зашивают диким ястребам»; гневные блуждают в густом горьком дыму; скупцы (равно как и расточители) повержены лицом к земле («Прилита к праху душа. моя» – поют они); чревоугодники искупают грех муками голода и жажды.

Вергилий говорит Данте, что «вся тварь… полна любви, природной иль духовной». «Природная не может погрешать» – то есть она стремится к тому, что для нее благотворно: к свету, к пище. Но вторая – духовная – может ошибаться в цели, поэтому любовь – источник и блага, и зла. Гордецы, завистники и гневные любят «чужое зле», то есть видят в нем условие собственного счастья: им нужно «попрать соседа» или отомстить ему, чтобы утвердиться самим. Другой вид «дурной любви» – любовь к обманным, пустым наслаждениям: ей предаются чревоугодники, скупцы и расточители, сладострастники. Посередине между теми и другими находятся «унылые», чья любовь к благу была недостаточной, вялой: они «хладно и лениво медлили в свершенье добрых дел», а здесь, в Чистилище, не знают покоя, без устали мчатся.

Наказание сладострастников здесь едва ли не тяжелее, чем в Аду: они идут стеной бушующего огня, сквозь которую Данте долго не решается пройти, даже во имя встречи с Беатриче.

Однако мытарства Чистилища переживаются совсем иначе, чем мучения Ада, – и не только потому, что облегчены надеждой. Муки Чистилища символизируют раскаяние; кающиеся добровольно отдаются тому, чему сопротивлялись при жизни: гордые – самоунижению, обжоры – голоду. А в Аду казнимые делают, в сущности, то же, что при жизни: алчут, дерутся, кусаются, обманывают, обмениваются естеством со змеями. Им свойственна нераскаянность, поэтому они в Аду. Как видно, различие между обитателями Ада и Чистилища не столько в степени греховности, сколько в том, что одни испытывали позыв к раскаянию, греша, другие – нет. Иначе непонятно, почему почтенный образованный Брунетто Латини, учитель Данте, оказался в Аду за содомитский грех, тогда как другие, повинные в том же, искупают его в седьмом круге