Главная » Отношения » Кирилл ковальджи биография. Ковальджи, кирилл владимирович

Кирилл ковальджи биография. Ковальджи, кирилл владимирович

Ошибка Lua в Модуль:CategoryForProfession на строке 52: attempt to index field "wikibase" (a nil value).

Кири́лл Влади́мирович Ковальджи́ (род. 14 марта ) - русский поэт , прозаик , литературный критик и переводчик . Главный редактор журнала «Кольцо А ». Заслуженный работник культуры Российской Федерации ().

Биография

Литературная студия Кирилла Ковальджи

Из литературной студии Кирилла Ковальджи вышли «сегодня вошедшие во все антологии и даже хрестоматии: Иван Жданов (недавняя премия Аполлона Григорьева), Александр Ерёменко (легендарный „Король поэтов“ восьмидесятых), Юрий Арабов (премия Каннского кинофестиваля за лучший киносценарий), Нина Искренко (у нас и в США, проходит поэтический фестиваль её имени), Алексей Парщиков (наш стенфордский магистр искусств, переведённый на двунадесять языков), Владимир Тучков (номинант последних то ли Букеров, то ли Антибукеров), а ещё Виктор Коркия , Марк Шатуновский , Владимир Друк …» (из Евгения Бунимовича).

Впоследствии студию Ковальджи посещали такие поэты, как Александр Переверзин , Елена Дорогавцева , Наталья Полякова , Елена Лапшина и Евгений Никитин . Традиции студии возрождались в 2007-2009 годах в Московском поэтическом клубе при , председателем которого был Кирилл Ковальджи.

Творчество

Напишите отзыв о статье "Ковальджи, Кирилл Владимирович"

Ссылки

Виталий Диксон .
Георгий Яропольский .
Александр Карпенко .

Отрывок, характеризующий Ковальджи, Кирилл Владимирович

Земля ответила ей, содрогнувшись всем своим старым могучим телом.
После наступила тьма...
Люди в ужасе разбегались, не разбирая дороги, не понимая, куда несут их непослушные ноги. Будто слепые, они натыкались друг на друга, шарахаясь в разные стороны, и снова спотыкались и падали, не обращая внимания на окружаюшее... Всюду звенели крики. Плачь и растерянность объяли Лысую Гору и наблюдавших там казнь людей, будто только лишь теперь позволив прозреть – истинно увидеть ими содеянное...
Магдалина встала. И снова дикий, нечеловеческий крик пронзил усталую Землю. Утонув в рокоте грома, крик змеился вокруг злыми молниями, пугая собою стылые души... Освободив Древнюю Магию, Магдалина призывала на помощь старых Богов... Призывала Великих Предков.
Ветер трепал в темноте её дивные золотые волосы, окружая хрупкое тело ореолом Света. Страшные кровавые слёзы, всё ещё алея на бледных щеках, делали её совершенно неузнаваемой... Чем-то похожей на грозную Жрицу...
Магдалина звала... Заломив руки за голову, она снова и снова звала своих Богов. Звала Отцов, только что потерявших чудесного Сына... Она не могла так просто сдаться... Она хотела вернуть Радомира любой ценой. Даже, если не суждено будет с ним общаться. Она хотела, чтобы он жил... несмотря ни на что.

Но вот прошла ночь, и ничего не менялось. Его сущность говорила с ней, но она стояла, омертвев, ничего не слыша, лишь без конца призывая Отцов... Она всё ещё не сдавалась.
Наконец, когда на дворе светало, в помещении вдруг появилось яркое золотое свечение – будто тысяча солнц засветила в нём одновременно! А в этом свечении у самого входа возникла высокая, выше обычной, человеческая фигура... Магдалина сразу же поняла – это пришёл тот, кого она так яро и упорно всю ночь призывала...
– Вставай Радостный!.. – глубоким голосом произнёс пришедший. – Это уже не твой мир. Ты отжил свою жизнь в нём. Я покажу тебе твой новый путь. Вставай, Радомир!..
– Благодарю тебя, Отец... – тихо прошептала стоявшая рядом с ним Магдалина. – Благодарю, что услышал меня!
Старец долго и внимательно всматривался в стоящую перед ним хрупкую женщину. Потом неожиданно светло улыбнулся и очень ласково произнёс:
– Тяжко тебе, горестная!.. Боязно... Прости меня, доченька, заберу я твоего Радомира. Не судьба ему находиться здесь более. Его судьба другой будет теперь. Ты сама этого пожелала...
Магдалина лишь кивнула ему, показывая, что понимает. Говорить она не могла, силы почти покидали её. Надо было как-то выдержать эти последние, самые тяжкие для неё мгновения... А потом у неё ещё будет достаточно времени, чтобы скорбеть об утерянном. Главное было то, что ОН жил. А всё остальное было не столь уж важным.
Послышалось удивлённое восклицание – Радомир стоял, оглядываясь, не понимая происходящего. Он не знал ещё, что у него уже другая судьба, НЕ ЗЕМНАЯ... И не понимал, почему всё ещё жил, хотя точно помнил, что палачи великолепно выполнили свою работу...

– Прощай, Радость моя... – тихо прошептала Магдалина. – Прощай, ласковый мой. Я выполню твою волю. Ты только живи... А я всегда буду с тобой.
Снова ярко вспыхнул золотистый свет, но теперь он уже почему-то находился снаружи. Следуя ему, Радомир медленно вышел за дверь...
Всё вокруг было таким знакомым!.. Но даже чувствуя себя вновь абсолютно живым, Радомир почему-то знал – это был уже не его мир... И лишь одно в этом старом мире всё ещё оставалось для него настоящим – это была его жена... Его любимая Магдалина....
– Я вернусь к тебе... я обязательно вернусь к тебе... – очень тихо сам себе прошептал Радомир. Над головой, огромным «зонтом» висела вайтмана...
Купаясь в лучах золотого сияния, Радомир медленно, но уверенно двинулся за сверкающим Старцем. Перед самым уходом он вдруг обернулся, чтобы в последний раз увидеть её... Чтобы забрать с собою её удивительный образ. Магдалина почувствовала головокружительное тепло. Казалось, в этом последнем взгляде Радомир посылал ей всю накопленную за их долгие годы любовь!.. Посылал ей, чтобы она также его запомнила.
Она закрыла глаза, желая выстоять... Желая казаться ему спокойной. А когда открыла – всё было кончено...
Радомир ушёл...
Земля потеряла его, оказавшись его не достойной.
Он ступил в свою новую, незнакомую ещё жизнь, оставляя Марии Долг и детей... Оставляя её душу раненой и одинокой, но всё такой же любящей и такой же стойкой.
Судорожно вздохнув, Магдалина встала. Скорбеть у неё пока что просто не оставалось времени. Она знала, Рыцари Храма скоро придут за Радомиром, чтобы предать его умершее тело Святому Огню, провожая этим самым его чистую Душу в Вечность.

Первым, конечно же, как всегда появился Иоанн... Его лицо было спокойным и радостным. Но в глубоких серых глазах Магдалина прочла искреннее участие.
– Велика благодарность тебе, Мария... Знаю, как тяжело было тебе отпускать его. Прости нас всех, милая...
– Нет... не знаешь, Отец... И никто этого не знает... – давясь слезами, тихо прошептала Магдалина. – Но спасибо тебе за участие... Прошу, скажи Матери Марии, что ОН ушёл... Что живой... Я приду к ней, как только боль чуточку утихнет. Скажи всем, что ЖИВЁТ ОН...
Больше Магдалина выдержать не могла. У неё не было больше человеческих сил. Рухнув прямо на землю, она громко, по-детски разрыдалась...
Я посмотрела на Анну – она стояла окаменев. А по суровому юному лицу ручейками бежали слёзы.
– Как же они могли допустить такое?! Почему они все вместе не переубедили его? Это же так неправильно, мама!.. – возмущённо глядя на нас с Севером, воскликнула Анна.
Она всё ещё по-детски бескомпромиссно требовала на всё ответов. Хотя, если честно, я точно так же считала, что они должны были не допустить гибели Радомира… Его друзья... Рыцари Храма... Магдалина. Но разве могли мы судить издалека, что тогда было для каждого правильным?.. Мне просто по-человечески очень хотелось увидеть ЕГО! Так же, как хотелось увидеть живой Магдалину...

(14.03.1930 — 10.04.2017)

Кирилл Владимирович родился 14 марта 1930 года в бессарабском селе Ташлык (ныне Каменское Арцизского района Одесской области Украины) в болгарско-армянской семье. В 1954-м окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Работал журналистом в Кишинёве (1954 — 1959), консультантом в правлении Союза писателей СССР (1959 — 1970), заместителем главного редактора журнала «Советская литература» (на иностранных языках, 1970 — 1972), заведующим отделом журнала «Литературное обозрение» (1972 — 1977), заведующим отделом критики журнала «Юность» (1977 — 1990), главным редактором издательства «Московский рабочий» (1992 — 2000), с 2001-го по 2013-й руководил программой интернет-журнал «Пролог» (Фонд СЭИП), с марта 2013 года — главный редактор журнала СПМ «Кольцо А».

Член Союза писателей СССР с 1956 года, секретарь Союза писателей Москвы с 1992 года. Член Русского ПЕН-центра. Член редколлегии альманахов «Муза», журнала «Юность». Лауреат литературной премии Союза писателей Москвы «Венец» (2000), премии еженедельника «Поэтоград» (2010), премии журнала «Дети Ра» (2014), заслуженный работник культуры РФ (2006). Как поэт публиковался с 1947. Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Октябрь», «Юность», «Огонёк», «Арион», «Нева» и других.

Автор ряда книг стихов («Испытание», 1955; «Голоса», 1972; «После полудня», 1981; «Книга лирики», 1993; «Невидимый порог», 1999); «Тебе. До востребования», 2003; «Зёрна», 2005); «Избранная лирика», 2007) и прозы (роман «Лиманские истории», 1970; «Свеча на сквозняке», 1996; «Обратный отсчёт», 2004). К 80-летию писателя вышло «Литературное досье. Кирилл Ковальджи» (2010), сборник новых стихотворений «Дополнительный взнос» (2012), «Моя мозаика, или По следам кентавра» (2013), «Сонеты» (2014). Переводил поэтов Молдавии — Андрея Лупана, Ем. Букова, Г. Менюка, П. Боцу, и др.; поэтов Румынии — М. Эминеску, Дж. Кошбука, Н. Стэнеску, М. Сореску, М. Динеску, Лео Бутнару и др. Стихи и проза Кирилла Ковальджи переводились на ряд европейских языков, отдельные издания выходили в Румынии, Польше, Болгарии, Молдавии.

Себя раздаривавший щедро,

Как ливень, мудрый Ковальджи

Дыханием большой души

Отменно наполнял шедевры.

Что жил не как поэт - он сам

Блестящей формулою вывел.

Не ищущий банальных выгод,

Словесный созидает сад.

Поэту смерть едва ль страшна,

А для оставшихся - прореха

В пространстве…

Но творений эхо

Останется на времена.

Пёстрая, разная литературная молодёжь гудела в коридоре одного из домов, некогда принадлежавших махине Союза писателей СССР, (а шёл 93-й год - и развал всего шёл полным ходом), и появление Кирилла Владимировича Ковальджи сразу создавало ощущение гармонии и порядка: он, как ядро, был готов объединить всех молодых и рьяных… Некогда ведший студию при «Юности» - студию, ставшую весьма известной в литературном мире, Кирилл Владимирович попробовал возродить её на новом уровне…

Мелькают пёстрые клочки воспоминаний 24-летней давности: каждый из молодых тянул одеяло на себя, и любому хотелось лидерства, и хотя Кирилл Владимирович выступал в роли мудрой объединительной силы, студии не получилось уже: развал страны отзывался развалом в сердцах.

Уход таких людей, как Ковальджи, обедняет социум, ибо Кирилл Владимирович раздаривал себя щедро, как июльский ливень - его хватало на всё - из учеников его можно составить рать, а в гипотетическом собрании его сочинений (будет ли издано когда-нибудь?) сверкает много перлов.

Переводчик и педагог.

Первоклассный поэт.

Мудрый человек.

Невозможно представить, чтобы он кричал или гневался.

Он жил поэзией, и растворился в океане её, чтобы остаться многими трудами, эхо которых будет долго звучать в чутких сердцах.

Александр Балтин

Ш естидесятник ли поэт Кирилл Ковальджи? Конечно, в известной мере да (приверженность к животворным иллюзиям, ориентация на собеседника, внятность образного строя), - хотя как раз в 60-е он был в тени тогдашних эстрадных знаменитостей. «Я чаще попадал в обойму “и др.”... это “и др.” и был мой псевдоним», - признался со свойственной ему мягкой самоиронией поэт в недавнем интервью.

Трагические пути русской истории и, соответственно, русской поэзии XX века складывались таким образом, что внутренняя гармония и мироприятие стали редчайшими чертами подлинной лирики. В последние 70 лет они были отданы на откуп официозной рифмованной имитации и почти непоправимо скомпрометированы ею. Мы разучились видеть в созидательном оптимизме полноценное диалектическое чувство. Мы разучились уважать в лирике праздничность и гармонию (а ведь их великими носителями были Пушкин и Пастернак), забывая, что гармония, оптимизм и созидательная энергия вовсе не виноваты в обилии окруживших их суррогатов и подделок.

Кирилл Ковальджи - один из немногих в нынешней русской поэзии органичных выразителей психологической нормы, «добра и света». На фоне трезво симулированной патологии и артистично сыгранного бреда это представляется мне смелостью. Твердостью и верностью себе.

Ещё одна важная черта лирики Кирилла Ковальджи - детская, при всей умудрённости, открытость и непосредственность. Любовная лирика этого поэта вобрала в себя благородные черты его натуры: вслед за Пастернаком он мог бы сказать, что с ранних лет ранен женской долей. Его стихи о женщине полны рыцарской нежности и сострадательного, но никогда не мстительного, не разрушительного, не губительного жара. Даже самые трагические точки бытия - как, например, неодолимое одиночество всякой творческой личности — поэт обращает в источник силы.

Кирилл Ковальджи жил и живёт в слове и деле как подлинный интеллигент XX столетия — мудрый, неравнодушный, прошитый «нитями кровного родства» со всем окрестным миром, с отчей историей и отбрасывающий свою тень, как; написал он сам, только здесь и теперь. Он в стихе с достоинством разделяет общую участь, не теряя единственности и не кичась избранностью.

Татьяна Бек

Первоисточник: «Антология шестидесятников», 1994

Его публично называют «великим поэтом»

К ирилл Ковальджи - поэт, прозаик, критик, переводчик. Родился в Бессарабии в 1930 году. Автор многих книг. Живёт в Москве…

Когда в свежем выпуске современного журнала перечитываешь такую биографию долго живущего поэта, стыдишься своего младенческого многословия о себе любимом. Давно замечено: чем больше и значительнее поэт, тем короче о нём биографические справки литературных изданий. Эту цитату для пролога я выудил в последнем выпуске журнала «Дети РА».

Впрочем, сам поэт написал о себе гораздо больше и точнее:

«Я никогда не старался делать карьеру. Ни служебную, ни литературную. Работу мне всегда предлагали, я её не искал. А с поэтическими знаменитостями не заводил полезных знакомств, — что было, то делалось само собой. Заслуга ли это? Что мной руководило? Кроме всяких приятных объяснений, есть и одно не очень похвальное: избалованность. Я с детства привык, что меня любят, ценят, восхищаются моими способностями. Привычка распространилась и на взрослую жизнь, я верил (порой подсознательно), что моё от меня никуда не уйдёт, верней — моё ко мне само придёт. Рано или поздно. В общих чертах так оно и вышло, хотя моё имя не попадало (и не попадёт) в так называемый мейнстрим. Нормальным людям мои книги нравятся, зато многие профессиональные критики, хоть и свыклись с моим присутствием в литературе, «чувствуют», что мои новые сочинения можно не читать, я не делаю погоды. Например, Аннинский, Рассадин (которым я дарил книги), не говоря уже о молодых волчатах (которым я книги не дарил). С другой стороны — среди «поклонников» бывали курьёзы: публично называли меня “ великим поэтом” …»

Ковальджи словоохотлив и в разговоре порой любит пококетничать, но его устное слово не случайно, оно отточено долгими годами литературной работы и на бумаге, и в устной речи… Это ощущается во всём.

Мы сидели за одним столом в братском ресторане с известными поэтами современности. Любителей поговорить было гораздо больше, чем отпущенного нам для разговора времени, но Кирилл Владимирович не педалируя, не делая акцента на старшинство, умело вставлял мини главки своей жизни в нужном месте, в нужное время, когда все затихали и были настроены только внимательно выслушать другого. И эта редкая среди поэтов и удивительная способность известного писателя никого не перебить, никому не навредить даже словом, жестом, мимикой, меня очаровала…

Он мне нравился всё больше и больше. Хотя первое утреннее рукопожатие неловкого знакомства было сдержанным и не предвещало теплоты продолжения встречи в течение дня. Застигнутый врасплох, Кирилл Владимирович уклонился от разговора с ранним гостем. Он был маленький, уютный, сдержанный, хотя в его интервью, которые я читал прежде, рисовался образ задиристого забияки, и это начитанное не совпадало с реальным столкновением с действующим поэтом. Я давно хотел с ним познакомиться. И никогда не предполагал, что это произойдёт в моём родном Братске, куда Кирилл Владимирович завернул с командой на финише Байкальского фестиваля поэзии в 2006 году.

И вот мы общались целый день - от утреннего рукопожатия до ужина, после совместного выступления в братском драмтеатре. Я - задавал вопросы (мало), слушал стихи (ой, как мало), прислушивался к его опыту литературной жизни (тут и вовсе образовался голод).

А ещё раньше влюбился в его тексты, порой очень простые, но такие ёмкие своим внутренним содержанием точности первоосновы слова. И расстались мы, обменявшись книжками. Он мне подарил последнюю - толстую, наполненную текстами своей жизни, а я протянул тоненькую, которую можно осилить за пять минут. Впрочем, не знаю - нашёл ли поэт эти пять минут? Многое из подаренного поэтами в поездках по стране, осталось непрочитанным в его библиотеке, признаётся он. И я не обижаюсь, надеясь, что его библиотека не простая, и кто-то когда-то разберёт эти книги и, может быть, наткнётся на мою маленькую…

Он уехал в Москву, а я остался в Братске читать его прозу и стихи, подчеркивая в книге очаровавшие меня страницы. В этом постоянно читающем состоянии нахожусь и по сей день… Великий ли Ковальджи поэт, я пока не знаю… Но Кирилл Владимирович каждый день отвечает на мои вопросы, на которые я сам пока не находил ответов ни в душе, ни в своих стихах…

Русский поэт, прозаик, литературный критик и переводчик. Главный редактор журнала «Кольцо А». Заслуженный работник культуры Российской Федерации (2006).

Родился в бессарабском селе Ташлык (ныне Каменское Арцизского района Одесской области Украины) в болгарско-армянской семье. Его отец - Владимир Иванович Ковальджи (1901-1984) - был помощником нотариуса, бухгалтером, мать - Маргарита Николаевна Урфалова (Урфалянц; 1899-1985) - домохозяйкой. Детство К. В. Ковальджи прошло в Кагуле и Аккермане.

В 1954 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького. Работал журналистом в Кишинёве (1954-1959), консультантом в правлении Союза писателей СССР (1959-1970), зам. главного редактора журнала «Советская литература» (на иностранных языках) (1970-1972), зав. отделом журнала «Литературное обозрение» (1972-1977), зав. отделом критики журнала «Юность» (1977-1990), главный редактор издательства «Московский рабочий» (1992-2000), с 2001 по 2013 - руководитель программы интернет-журнал «Пролог» (Фонд СЭИП), с марта 2013 года - гл. редактор журнала СПМ «Кольцо А».

Литературная студия Кирилла Ковальджи

Из литературной студии Кирилла Ковальджи вышли «сегодня вошедшие во все антологии и даже хрестоматии: Иван Жданов (недавняя премия Аполлона Григорьева), Александр Ерёменко (легендарный „Король поэтов“ восьмидесятых), Юрий Арабов (премия Каннского кинофестиваля за лучший киносценарий), Нина Искренко (у нас и в США, проходит поэтический фестиваль её имени), Алексей Парщиков (наш стенфордский магистр искусств, переведённый на двунадесять языков), Владимир Тучков (номинант последних то ли Букеров, то ли Антибукеров), а ещё Виктор Коркия, Марк Шатуновский, Владимир Друк, всех имен и регалий и не перечислишь.» (из статьи Евгения Бунимовича).

Студию Ковальджи посещали такие поэты, как Игорь Иртеньев, Вилли Брайнин-Пассек (в 1980-е), позднее Александр Переверзин, Елена Дорогавцева, Наталья Полякова, Елена Лапшина, Евгений Никитин и др. Традиции студии возрождались в 2007-2009 годах в Московском поэтическом клубе при Stella Art Foundation, председателем которого был Кирилл Ковальджи.

Творчество

Публикуется как поэт с 1947. Печатался в журналах «Новый мир», «Дружба народов», «Континент», «Октябрь», «Юность», «Огонёк», «Арион», «Нева» и других. Автор ряда книг стихов («Испытание», 1955; «Голоса», 1972; «После полудня», 1981, «Книга лирики» (1993), «Невидимый порог» (1999), «Тебе. До востребования» (2003) «Зёрна» (2005). «Избранная лирика» (2007).) и прозы (роман «Лиманские истории»(1970), «Свеча на сквозняке» (1996), «Обратный отсчёт» (2004). К 80-летию писателя вышло «Литературное досье. Кирилл Ковальджи» (2010). Сборник новых стихотворений «Дополнительный взнос» (2012). «Моя мозаика или По следам кентавра» (2013), "Сонеты" (2014). Переводил поэтов Молдавии - Андрея Лупана, Ем. Букова, Г. Менюка, П. Боцу, и др. поэтов Румынии - М. Эминеску, Дж. Кошбука, Н. Стэнеску, М. Сореску, М. Динеску, Лео Бутнару и др.

Стихи и проза Кирилла Ковальджи переводились на ряд европейских языков, отдельные издания в Румынии, Польше, Болгарии, Молдавии. На стихи К.Ковальджи написан ряд песен, в том числе: «Новогодний вальс» и «О Ленинграде», автор музыки - композитор Михаил Чистов.

Кирилл Ковальджи
МОЯ МОЗАИКА или ПО СЛЕДАМ КЕНТАВРА
Фрагменты

МНЕ 14 ЛЕТ...

«Мне 14 лет»... ни с того, ни с сего название известного эссе Вознесенского вдруг повернулась ко мне вопросом: а что было со мной в том же возрасте?

Мне четырнадцать лет исполнилось 14 марта 1944 года. Однако дело не в игре четвёрок, а в том, что в лицее был особенно запомнившийся мне урок истории. Учитель Нэстасе, темпераментный щеголь вдохновенно рассказывал о Юлии Цезаре, о его блистательных военных победах, государственном таланте, учёности и о его трагической гибели - кстати, случившейся опять же в 44-ом году, - правда, до Р.Х. Римские картины оживали перед моими глазами, заслоняя своим светом блики солнца в окнах и отменяя веселое чириканье воробьев. Вот брошен жребий, перейдён Рубикон, вот мимоходом подарена векам формула «Veni, vidi, vici!», а потом в тени пирамид - он прекрасный любовник прекрасной царицы Клеопатры. И какая гибель - смерть красна на миру -в самом Сенате... Картина была куда реальней реального 1944-го года, сотрясающего Европу.

Что такое действительность? То, что мы в данный момент воспринимаем. Она во всём своём объеме никому не видна, а для слепых котят - учеников, она начинается с древних времён, неторопливо догоняя современность, она навязывается воображению, заслоняя то, что перед глазами. К тому же в повседневности мы находимся там, где находимся, а на экране истории мы обязательно представляем себя в центре событий. Красочный рассказ о Цезаре делал каждого из нас свидетелем, сопереживателем. А это великое преимущество перед тогдашними гражданами Римской империи! Большинство римлян находились кто где, они в тот час понятия не имели о том, что произошло в Сенате. Был день, как день. Мартовские иды.

Театр истории устраивается для следующих поколений. Современники оказываются куда более посторонними в своей эпохе, чем будущие поколения.. Что сказали бы мы о фантасте, который приземлился бы на машине времени на безлюдной «древнеримской» лесной поляне?.. «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Действительность сегодня конкретна, а завтра неисчерпаема, - в этот момент она всего лишь частность, рикошет, косвенная причина несметного числа последствий.

Так вот. Сиял милый весенний день, на переменах мы, ученики румынской гимназии в бессарабском городке Четатя Албэ (ныне Белгород-Днестровский) катались по лакированному мраморному полу огромного коридора, шалили, прыгали, но, войдя в класс, волею преподавателя Нэстасе были вовлечены в тот ужас мартовских Ид, когда на глазах сенаторов был заколот гениальный полководец и вождь римской империи Гай Юлий Цезарь. Завистники и ничтожества осуществили дерзкий заговор против великого героя, он успел лишь накрыться тогой, чтобы скрыть от посторонних глаз безобразную картину убийства, успел еще бросить в лицо своему приемному сыну исторические слова: «И ты, Брут!»

Я почти физически чувствовал, как вонзаются кинжалы в поверженного Цезаря, чувствовал, как он мужественно и горько принимает незаслуженную смерть. А надо бы знать, что всего за несколько сот километров от нас войска Третьего Украинского фронта форсировали Южный Буг, грохотали канонады, в Берлине стучал кулаком по столу с военными картами разъярённый фюрер, а король Михай в который раз прикидывал, как избавиться от своего верного маршала Антонеску, поставившего страну на край пропасти.

По дороге домой я с моим коллегой Санду Кираном горячо обсуждали людскую подлость - тех, кто поднял руку на Цезаря, лучшего из лучших, чуть ли полубога... (Правда, обсуждали не только это - мы оба были влюблены в Алису Абрудяну - сестру нашего друга - сына директора румынского национального банка, расположенного в одном из красивейших особняков нашего города).

Не берусь судить о причинах расправы с Юлием Цезарем, стал ли он, или мог стать тираном, но уж безусловно вопиющей исторической несправедливостью было то, что Гитлер не был убит Штауфенбергом. Летней ночью того же 1944-ого года в Калафате я услышал по радио, что на Гитлера совершено покушение и что он, возможно, погиб (передавал Лондон). Известие было шоковое, но совсем не шекспировское. Гитлер не выглядел героем. Когда бы покушение удалось, война захлебнулась бы в том же 44-ом году (правда, невозможно угадать, как сложились бы отношения между союзниками, которые уже высадились в Нормандии), но совершенно ясно, что миллионы жизней были бы сохранены. Но увы!)

Спасение фюрера выглядело чудом и сам он настаивал на волю самого Провидения, - правда, никакой радости от этого чуда в воздухе не ощущалось - напротив, царило смятение, беспокойство и предчувствие грозных событий. И они не заставили себя ждать - не прошло и месяца, как сам маршал Антонеску был арестован в королевском дворце, а Гитлеру предстояло сделать именно то, что не удалось заговорщикам - убить Гитлера...

Властитель не может уйти от своей судьбы.. Недаром Лев Толстой не смог художественно воплотить легенду о тайном уходе Александра 1-го с трона, хотя ему очень хотелось. Да так хотелось, что сам на старости лет ушел из Ясной Поляны. Но это Человек! Это гений, творец и хозяин своей судьбы! А не заложник - раб преступной роли...

Но вернусь к тому, что я находился в воронке мировой войны, и мое положение выглядело двусмысленным. Я еще не так давно был советским пионером, мой отец ушел с Красной армией, а мы с мамой беженцами провели всю осаду 41-ого года в Одессе. А теперь мой друг и одноклассник был румынский мальчик, любитель поэзии Эминеску, он сидел рядом со мной на парте и пристраивался ко мне во время утренней молитвы (кстати, война с лёгкой руки Антонеску называлась «Крестовым походом против большевизма» - походом против моего отца, хотя он не был большевиком, а просто бессарабцем, которого мобилизовали, но оружия не дали - не доверяли, записали в стройбат)...

Мне отец часто снился, даже как бы являлся наяву - шел я как-то по улице и вдруг увидел впереди себя солдата с ранцем, он, полуобернувшись, остановился зашнуровать ботинок, и я чуть не кинулся к нему - он был вылитый отец. Вернулся? Как? Пленным? Но уже через мгновение понял - обознался.

Что я тогда понимал? Что-то понимал, но весьма своеобразно. Когда мы с мамой вернулись из Одессы, мы в сущности вернулись домой, да и сами румыны возвратились в Бессарабию, свою освобожденную территорию, жизнь была почти такая же как в мирное время - казалась, война не сегодня-завтра кончится. Правда, победа немцев и румын становилась с каждым днем всё сомнительней. Ведь это был 44-ый год. Как бы то ни было, а фронт, три года раскачивающийся туда-сюда вдали от наших мест в ту весну явно опять приближался к Бессарабии, и вскоре директор гимназии Истрате, старающийся сохранять спокойствие, позвал лицеистов в библиотеку, сообщил им, что учебный год заканчивается раньше времени и предложил всем ученикам взять любые понравившиеся книги к себе домой - по списку, чтобы потом (после войны) вернуть в целости и сохранности...

Так для нас весной переломился 44-ый год. Внутри большой войны мы, подростки, полностью её не осознавали. Мы играли в войну, лепили из глины танки, самолёты, корабли. Ямка, засыпанная песком во дворе, изображала море, в нём были даже подводные лодки. В военных играх нас увлекал некий абстрактный героизм, упоение победой и даже романтика поражения. Подростковая психика каким-то образом умудрялась охранять себя от треволнений, беды и горя взрослых. Этому способствовало и то, что по милости судьбы наш городок мало претерпел от разрушений и смерти. Потому трагедия Юлия Цезаря потрясла меня сильней, чем события, которые где-то далеко разыгрывали вполне живые современники, Сталин и Гитлер. Между ними и мной не было никакой обратной связи, то есть их действия могли вслепую весьма чувствительно сказаться на мне, в то время, как они сами для меня оставались в другом измерении, представлялись знаками катаклизмов, вроде землетрясений, стихийных бедствий.

Каюсь, но факт: в 1939 году, еще при румынах, мне импонировал Гитлер, его страстные заразительные речи в киножурналах, его сила, сокрушившая Польшу, а вслед за ней Францию и всю Европу. Потом в 1940-ом году, уже советском, мне нравился Сталин, его олимпийское спокойствие, его мечта освободить всех угнетенных и рабов. Потом, в 41-ом, опять при румынах, я видел карикатуры на кровавого Сталина, слышал рассказы о зверствах большевиков, включая Катынь. А осенью 44-го, вернувшись в советскую Бессарабию, узнал о зверствах фашистов - всё это так, но всё-таки я уже понимал полуправду любой пропаганды...

Кстати, Сталин любил называть себя в третьем лице, понимал, стервец, какая фантастическая разница между ним - сыном сапожника из Гори - и гениальным вождем всех времён и народов. Он и Гитлер внедрились как инфильтраты в сознание миллионов людей. Их имена действовали уже независимо от них. В жизни и Иосиф и Адольф мучились бессонницей, вставали, умывались, в туалет отправлялись (оба, кстати, страдали желудочными расстройствами), но при банальности их человеческих организмов почти невозможно проникнуть в их воспалённую психику, которой уже был недоступен здравый смысл нормального человека.

После покушения, после «репетиции» смерти фюрер слепо продолжал проигранную войну. А победитель Сталин упивался тысячами собственных прижизненных памятников, которые не защитят его от одинокой смерти на подмосковной даче в луже собственной мочи...

Я в тот день, когда мне исполнилось четырнадцать лет, не думал о современных мне вершителях судеб. Кто они такие по сравнению с Цезарем, в лучах славы которого светились и героизм, и достоинство, и благородство!

И все-таки в тот день я засыпал с думой об Алисе, двенадцатилетней красавице, принцессе моей мечты, она улыбалась мне, и по моему телу пробегала странная сладкая теплота, и еще непонятное напряжение... Не знал, что через годик напишу свое первое стихотворение о любви.

..........................................................